Пусть Марк живет так, как ему нравится. Она ему не нужна. С этим решением она и поехала сюда, к морю. Перевести дыхание, прийти в себя. И совсем не собиралась что-то рассказывать друзьям. А теперь сидит и зачем-то выкладывает всё Митьке. Зачем? Ах да, расписка… Выходит, Марк взял в долг у Вершинина деньги ещё тогда, во время своей первой поездки. Так куда он ездил?
— Митя, ты знаешь, где живет… жил Сашка?
— Кажется, где-то неподалеку, в Краснодаре, что ли.
— В Краснодаре?!
От их города до Краснодара было около тысячи километров. Как Марка занесло в такую даль? Или это Сашка приезжал к ним? Да какая, в сущности, разница. Марк уже тогда врал, не заработал он на машину и новые дорогие шмотки, а заложил их жилище, их единственное настоящее богатство, заработанное трудом и потом.
— Женя, — поднял голову Палий, до этого сидевший ссутулившись и уперевшись локтями в колени, — а как Марк мог заложить вашу квартиру, ведь не он один её хозяин?
— В том-то и дело, — вздохнула она. — Собственность оформлена на него. А мы с Сенькой только прописаны… — Тут она рукой зажала себе рот и замолчала.
Палий понял её внезапный испуг и в темноте нашарил холодные пальцы, стиснул, встряхнул. Она молчала, потерянно и послушно оставив ему свою ладонь, постепенно выбираясь из страха и растерянности.
— Теперь скажи, откуда майор взял эту расписку? В Сашкиных вещах нашел?
— Да, он так сказал. И спросил, видела ли я раньше эту бумагу. Я не видела, правда, Митя.
— Я знаю, он ведь не в кармане её таскал… раз сухая осталась…
— Да, она явно не побывала в воде, не намокала, — её передёрнуло.
— А раз сухая, то он тебе её не мог показать, так ведь? Ты же не заходила в его комнату?
— Не заходила, и расписку не видела. Хотя он мне намекнул.
— Кто?
— Да Сашка… Когда я его встретила в аллее, он пообещал завтра поговорить со мной. О Марке. Я не поняла, но тон у него был гадкий. А Караваев не верит, что я вообще о долге не знала, муж ведь… Как можно было не знать?
— Но ты ему объяснила? — Палий спрашивал, уже зная ответ. Конечно, ничего ему Женька не стала объяснять. Она бы и ему, Палию, ничего бы не сказала, если бы не была в таком состоянии.
— Знаешь, Митя, это все так сложно объяснять даже тебе, не то, что постороннему человеку. Я не смогла.
Тут вдруг кто-то грохнул дверью и заорал в сонной вечерней тишине:
— Митька! Палий, черт тебя побери! Ты куда пропал?! Быстро иди сюда! На допрос вызывают!
— Ты ступай, — попросила она. — А я тут посижу, подожду. Сигареты вот только…
— Держи! — он сунул ей пачку и зажигалку и сорвался с места, чуть не бегом исчез, с шуршанием разметая в темноте ветви.
— В общем, вот и все, что я запомнил, — Палий откинулся в кресле.
Караваев отметил, что рассказывал он о событиях вчерашнего вечера и ночи спокойно, даже с некоторой снисходительностью и иронией. Да, самообладание у этого с виду весьма преуспевающего мужчины, будь здоров. Покрепче, чем у остальных. Особенно Игоря Ивановича смутила нервозность и озлобленность Надежды Кузьменко, не только не сказавшей о своих однокурсниках ни одного доброго слова, но и активно помогавшей ему выстроить версии любой возможной виновности каждого из них. Остальные дергались, нервничали, но горой стояли за друзей. А Надежда все время повторяла, что у неё с Вершининым всегда были отличные отношения, а вот с остальными у него… Особенно с Гоблином… Тьфу, с Дунаевым и Палием. Он порылся в листочках, на которых фиксировал моменты, заинтересовавшие его особо, и спросил:
— Дмитрий Александрович, а что за история произошла между вами и Кристиной Михеевой ещё в институте?
— Между мной и Кристиной? — искренне удивился Палий. — Но ведь это было так давно. Полудетская влюбленность, охи-вздохи, объяснения и расставания. Вспоминать, конечно, занятно… Только Кристи давно нет на этом свете, так что я стараюсь не вспоминать. Грустно. Всё это продолжалось недолго, пару месяцев, от силы три. Потом её сердце завоевал Борис, и я её уже не интересовал.
— А ваше сердце кто завоевал? — в голосе майора звучал умеренный интерес и Палий усмехнулся.
— А у меня тогда, кажется, случился скоропостижный и рискованный роман с Наденькой. Да, именно с ней. А вы что, решили составить летопись наших институтских увлечений?
— Обязательно, Дмитрий Александрович. И не только увлечений, но и конфликтов. Сами подумайте, собираются люди, много лет друг друга не видевшие, и почти немедленно один из них умирает. Что могло быть причиной? Правильно, многое. В том числе, и давние события: обида, переросшая в ненависть, последствия чьих-то необдуманных поступков. Вы меня понимаете?
— Понимаю, — вздохнул Палий. — И сочувствую. Потому что наша компания отличалась редкой влюбчивостью и переменчивостью интересов. Вот, к примеру, я. С кем только у меня романов не было. Вспомнить приятно, ей-богу!
— И с кем не было? — занес острие ручки над бумагой майор.
— Ну… С Алиной — был, С Ольгой — был, но в какой-то невразумительной форме. Короче, отшила она меня почти сразу, как и Ваську. Ольга всегда расчетлива была, зачем ей малобюджетные студенты?
— А от кого у Ольги Гилберт дочь? — моментально среагировал Караваев.
— Ну, если вы с Наденькой уже беседовали, то она наверняка вам сразу это сообщила. Впрочем, это знали все, потому что трагедия разыграна была просто неистового размаха. Алик Искандеров едва ноги унес. Так что Ольгины расчеты не всегда себя оправдывали. Хотя девочка растет — просто загляденье, красавица и, похоже, умница.
— Ну, продолжим ваш «список Донжуана», Дмитрий Александрович. Дина Марцевич?
— Динка всегда была слишком правильной. Ну, знаете, из тех, кто после третьего поцелуя ведет кавалера знакомиться с мамой, бабушкой и тремя незамужними тетками. Так что никто старался до третьего не доводить. — Палий вытянул ноги и пожалел, что не поднялся наверх за сигаретами. Майор заметил его взгляд брошенный на полную окурков пепельницу и придвинул ему пачку «LM«.
— К тому же Дина вышла замуж, на третьем курсе, за Лёньку Марцевича. Он на два курса старше нас учился.
Выудив сигарету и прикурив, Палий почувствовал себя значительно лучше.
— Так, понятно. А Евгения Аркадьевна Шереметева? — Караваев специально
