Наемники стали опускать меня, и я втянул в легкие воздух. Полотенце воняло по`том и машинным маслом. Последнее, что я услышал, – слова Сарацина:
– Да вы дрожите, мистер Спитц.
И вода поглотила меня.
Она омыла мое туловище, охладив гениталии и усилив боль в груди. Совершенно беспомощный, я опускался все ниже, ощущая, как вода плещет в затянутый ремнями затылок и наполняет уши.
Головорезы перевернули доску.
Вода залила мне лицо. Пытаясь не паниковать, не имея возможности пустить в ход руки или изогнуться, я сделал еще один большой глоток пропахшего машинным маслом воздуха, но в результате всосал через полотенце еще больше влаги. Вода полилась мне в горло, и я закашлялся.
Стена жидкости ударила мне в лицо. Я больше не кашлял, но задыхался, даже не зная, льется ли вода из ведра, или они еще глубже погрузили меня в ванну. Из-за ужасной необходимости втягивать воздух через пропитанное водой полотенце создавалась полная иллюзия того, что я тону.
Жидкость хлынула в ноздри и рот. Организм пытался защитить себя: сработал рвотный рефлекс, меня сотрясали конвульсии.
Вода продолжала накатывать на меня. Только одна мысль, одна вера, одна истина привязывала меня к жизни: «Еще восемнадцать секунд, и позвонит Брэдли. Через семнадцать секунд придет спасение. Шестнадцать…»
Меня охватил ужас, но я был связан так туго, что не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Вода все лилась мне в нос и в рот; казалось, что я вот-вот захлебнусь окончательно. От непрерывных рвотных спазмов саднило горло. Из-за отвратительного полотенца и льющейся потоком воды я не мог даже крикнуть, чтобы хоть немного облегчить душу. Не имея никакой возможности как-то проявить себя, ужас ушел внутрь, отдаваясь в сердце.
Ноги и спина инстинктивно дернулись, стремясь вырваться из плена, расходуя драгоценную энергию. Я ощутил, что опять погружаюсь в воду, которая окружила меня со всех сторон. Последовал новый всплеск рвотных конвульсий. Где же Брэдли? Почему он не звонит?
Какая-то часть крутившегося в вихре сознания подсказала мне, что я утратил счет времени. Сколько еще секунд? Не осталось ничего, кроме темноты и отчаянного желания дышать. Терпеть, держаться, выжить – других мыслей не было.
Погружаясь в ванну с закинутой назад головой, я провалился во тьму и всепоглощающий страх. Возможно, это было лишь еще одно большое ведро воды, но я ощущал себя так, словно нахожусь глубоко под ее поверхностью, задыхаясь, сотрясаемый рвотными спазмами. Я был в водной могиле, страстно желая глотнуть воздуха, мечтая выжить.
Когда я понял, что больше не выдержу, меня вдруг резко подняли; вода стекла с лица, и я смог втянуть немного воздуха сквозь полотенце. И как бы мал ни был этот глоток, он означал жизнь. Меня поставили на ноги. Выходит, Брэдли все-таки позвонил!
Я пытался заполнить легкие воздухом, чтобы до конца сыграть свою роль, но по-прежнему задыхался. Полотенце наконец убрали. Я втягивал воздух, грудь вздымалась, спазмы в горле не утихали.
Мне надо было привести себя в порядок. Господи боже, теперь настала очередь Сарацина вкушать плоды своих действий!
Под мою разорванную рубашку скользнула чья-то рука. Проморгавшись, чтобы стряхнуть остатки воды с глаз, я увидел, что Сарацин решил проверить, как у меня бьется сердце. Рядом с ним стоял старый греческий Бык, скаля свои покрытые пятнами зубы. Мой страх и отчаяние доставляли ему удовольствие.
На меня накатила волна жуткой паники: ничто не свидетельствовало о том, что ситуация изменилась в мою пользу. Я понял, что никакого телефонного звонка не было. Куда же пропал Бен, черт бы его подрал?
Я вновь провалился в трясину, оставшись наедине со своими врагами в «Театре смерти». Да, теперь я точно умру. Если бы Культурист и Подручный не держали доску, я бы упал на землю.
– Имя предателя? – спросил Сарацин.
Я попытался говорить, но глотку саднило от боли. Мозг, получив порцию адреналина и кортизола, лихорадочно работал. Вместо ответа я покачал головой, глядя в землю: нет уж, дудки, я не стану называть никаких имен.
– Вы продержались тридцать семь секунд, – сказал Сарацин. – Это больше среднего показателя, можете гордиться. Сделали все, что было в ваших силах. Но в нашей власти продолжить пытку и дальше. Все ломаются, выиграть не может никто. Назовите имя.
Руки отчаянно тряслись; казалось, я не сумею их остановить. Переведя взгляд на своего мучителя, я попытался заговорить:
– Ве… – Это прозвучало очень тихо, и Сарацин склонился ко мне, чтобы расслышать сказанное. – Верните полотенце на место, – прошептал я.
Он сильно ударил меня по лицу тыльной стороной руки, разбив губу. Но ему не удастся меня запугать. Я отыскал в глубине сознания маленький источник мужества, вспомнив шестьдесят семь этажей, которые преодолел Бен Брэдли.
Культурист и Подручный перевернули доску и поволокли меня обратно к ванне. Сарацин уже собирался привязать полотенце, когда Николаидис попросил его отойти в сторону. Я увидел, что он держит в руке молот каменщика – припасенное ими тяжелое страшное оружие, которое он вытащил из кучи обломков.
Я лежал плашмя на доске, мои босые ноги оказались прямо перед греком. Он отклонился назад с молотом в руке.
Удар пришелся в подошву левой ноги, разрывая плоть, круша мелкие кости и сочленения. Обжигающая тошнотворная боль мощным электрическим разрядом пронзила мне голень и поднялась по ноге до самого паха, словно он разбил мне яички. Я чуть не лишился чувств, но собственный пронзительный крик удержал меня на грани, не позволив потерять сознание.
Николаидис рассмеялся.
– Слышишь, его голос окреп? – обратился он к Сарацину. – Старые проверенные средства – самые лучшие.
Грек ударил меня снова, уже ближе к пальцам. Хрустнули кости, и я закричал еще громче. Ощущение было такое, словно водопад нес меня куда-то в пучину бессознательного, но Подручный, стоявший у меня в головах и ободрявший репликами своего хозяина, сильно ударил меня по лицу, возвращая к реальности.
– Давай еще! – сказал он старому Быку.
– Хватит! – приказал Сарацин. – Мы и так уже потратили на него уйму времени. Если он потеряет сознание, провозимся здесь до самого вечера. – Он повернулся ко мне. – А теперь назовите имя предателя.
– Я Броуди Дэйвид Уилсон, агент ФБР…
Они вновь обернули мое лицо грязной тряпкой и потащили меня к воде.
Кумали прошла через заднюю часть храма, миновала остатки мощной каменной кладки и вступила в подземное пространство – сполиарий, место в амфитеатре, куда выносили убитых гладиаторов; здесь с них снимали оружие, а потом избавлялись от трупов.
Она недоумевала, что происходит наверху, поскольку была уверена, что брат очень скоро позовет ее назад, сообщив, что все кончено и они могут уйти.
Женщина думала о том, что смерть Спитца станет для ЦРУ огромной потерей. Он и впрямь был блестящим агентом, настоящим мастером расследований, бесспорно, лучшим из всех, кого она знала. Об этом свидетельствовала хотя бы история с зеркалами из Французского дома. А ведь ему удалось бы скрыть свое подлинное лицо, если бы не обнаружилось, что он пересекал границу во взятом напрокат автомобиле. Неужели у самих американцев нет видеокамер с функцией распознавания номера? Наверняка есть, скорее всего, это именно их изобретение. Странно, что такой умный человек сделал подобную ошибку.
Конечно, она никогда не узнала бы, кто он такой, если бы не звонок из Турецкой разведывательной службы. Интересно, чем вообще занимаются ее сотрудники? Один телефонный звонок, и все – ни тебе последующих вопросов, ни малейших попыток проследить за передвижениями Спитца или хотя бы выяснить о нем побольше. Воспользовавшись своими контактами в мире наркоторговли, она наняла людей, которые потихоньку проникли в жилище американца, и узнала о нем больше, чем турецкая разведка со всеми своими источниками. Создается впечатление, что Спитц их вообще не интересует.
И тут Кумали пришла в голову ужасная мысль: а что, если американец вовсе не совершал ошибку, проехав на машине через границу? А вдруг заместитель директора Турецкой разведывательной службы работает на них или кто-то переадресовал ее звонок и она говорила вовсе не с ним? Что, если все зацепки, руководствуясь которыми она действовала, были придуманы заранее? Вообразив это, Кумали перепугалась не на шутку. Если ее догадка верна, информация, которую она раздобыла, специально предназначалась для того, чтобы она поделилась ею с братом. Их целью было заставить Захарию выйти из тени.
– Во имя Аллаха… – вырвалось у Кумали, и она перешла на бег.
Миновав сводчатые склепы, где когда-то хранились доспехи и оружие гладиаторов, женщина взбежала по длинному пандусу к Porta Libitinensis – Воротам смерти, через которые выносили с арены трупы убитых актеров.
