Мэриан сидела во всем великолепии, облаченная в черное одеяние из Парижа, с тремя рядами жемчуга, спадающего ей до колен, и томно взирала на Джекоба. Она была в центре внимания и говорила, не останавливаясь:
– Совершенно с вами согласна, вы абсолютно правы. Мы все должны получше узнать друг друга. В конце концов, если мы можем помочь друг другу… а ведь мы здесь для этого, не правда ли? Я всегда так говорила. Что же касается завещаний, то лучше о них не говорить, потому что в наше время все доживают до очень преклонного возраста, если, конечно, не попадают под бомбежку или что-то в этом роде. Мой первый муж, Моргенштерн, был бы сейчас жив, если бы не настоял на полете в Штаты во время всех этих ужасных воздушных налетов. Вот почему я действительно несколько предубеждена против завещаний, потому что, знаете ли, он оставил все благотворительным организациям и своему секретарю, женщине с лошадиным лицом и жирными волосами. Это говорит о том, что никогда нельзя предугадать, не правда ли? Никто и подумать не мог, что она настолько опасна.
– Дорогая Мэриан, предполагалось, что речь произнесу я.
Она улыбнулась Джекобу теплой, снисходительной улыбкой:
– Вы говорили очень хорошо. Мужчины умеют это делать. Рене произносил великолепные речи – мой второй муж, – после того как выигрывал приз или что-нибудь в этом роде. Но я всегда знала, что он погибнет в одной из гонок, что и случилось. В результате я вторично осталась вдовой и совсем без денег.
Флоренс Дьюк, сидевшая по другую руку от Джекоба, сказала медленно и веско:
– Некоторым везет.
Мэриан Торп-Эннингтон не обратила на это внимания. Сомнительно, что она вообще что-то слышала. Она все говорила:
– Как видите, у меня есть причины не любить завещания. Это так ненадежно. Конечно, у Рене вообще не было денег, а теперь и у Фредди не будет ничего. И я всегда думала, что намного лучше видеть, сколько радости ты доставляешь другим, пока можешь наблюдать за этим, чем ждать собственной смерти. Я хочу сказать…
Неожиданно улыбка Джекоба стала злой. Он тихо и холодно сказал:
– Спасибо, я точно знаю, что вы хотите сказать. А теперь я хочу продолжить.
Он наклонился вперед и постучал по столу.
– Я продолжу. Я сожалею, если вы подумали, что я закончил, но собираюсь быть кратким, во всяком случае, я не буду нудным, хотя… кто знает. Думаю, что все вы заметили, что я задал вам множество вопросов относительно того, что вы знаете о старой гостинице. Похоже, что все ваши бабушки и дедушки знали что-то о ее контрабандистском прошлом. – Он замолчал на мгновение, чтобы обратиться к Кастеллу. – Все нормально, Фогерти, подавай торт-мороженое. Энни никогда не простит нам, если он растает. – Затем, повернувшись к остальным, он продолжил: – Им трудно было не узнать что-то, так как они все родились и росли здесь, в течение продолжительного времени общаясь с Джереми и видя перед собой его пример. Я хотел узнать, сколько из того, что они знали, они сообщили вам. Никто ничего не хочет сказать или дополнить?
Торт-мороженое был просто великолепен. Джейн посочувствовала Фредди, который все пропустил. Она бросила взгляд на Джереми и обнаружила, что он с вежливыми вниманием слушает хозяина. Ей показалось, что он тоже быстро взглянул в ее сторону. Она вспомнила, с какой энергией он сказал «Нет!» в ответ на вопрос, который только что был задан им всем. Она перевела невинный взгляд на Джекоба.
Никто не ответил, никто не шевельнулся. Милдред Тавернер разделила небольшой кусочек мороженого на три части, медленно съела мороженое, положила маленькую серебряную ложечку и сказала высоким голосом:
– Раньше от берега шел ход.
Ее брат Джеффри посмотрел на нее через стол.
– Это старые россказни! – Его тон был раздраженным и презрительным.
Джейн была совершенно убеждена, что за холодностью и раздражением скрывался гнев. Однако Милдред не сообщила ничего такого, чего не сказали многие до нее.
Джекоб улыбнулся своей обезьяньей улыбкой.
– Мне было интересно, передавались ли старые истории от поколения к поколению. Я вижу, что передавались. Ну и что же конкретно мой дядюшка Мэтью рассказал вам, Милдред?
Милдред Тавернер смущенно откашлялась:
– О, не знаю… был какой-то ход… им пользовались контрабандисты…
– И это все?
– Я думаю… – Она замолчала. – Да, я думаю, все.
Ухмылка Джекоба стала более явной.
– Должен сказать, что это весьма туманно. Я знаю больше, потому что могу показать вам этот ход.
Все сделали непроизвольные движения: вздрогнули, наклонились вперед или назад, уронили вилку или ложку, и она упала со звоном, глубоко и судорожно вздохнули. Джейн увидела, как рука Джеффри Тавернера сжалась и разжалась.
Джекоб кивнул, довольный произведенным эффектом.
– Удивлены, ведь так? Я на это рассчитывал! – Он захихикал. – Я видел, что все вы думаете, будто обладаете потрясающей семейной тайной, а это вовсе не было тайной. Как только мы покончим с едой, мы пойдем и посмотрим на ход, пока Энни готовит кофе. Но прежде чем мы пойдем… Мы уже выпили за Семью, а теперь мы выпьем за Семейную Тайну, ее контрабандистское прошлое и безоблачное настоящее…
За Тайну!
Они прошли толпой через обитую зеленым сукном дверь в задней части холла и оказались в странном узком коридоре с ведущими в разные стороны ходами, имевшими каменные полы. Здесь стоял запах кухни, а от старых стен, покрытых влагой, пахло прелой землей. Один из ходов шел прямо и был не таким узким, как коридор. По нему могли пройти два человека, несущие груз. Все ходы, находившиеся здесь, были такой же удобной ширины, и не нужно было гадать почему. Запах пищи доносился из полуоткрытой двери слева, откуда веяло теплом.
Однако Джекоб Тавернер свернул в боковой ход справа. По обе стороны его были двери, а справа сверху спускалась лестница. За средней дверью слева начиналась ведущая в подвал лестница, низкие широкие ступени которой скрывались в темноте.
Фогерти Кастелл держал в руках яркую электрическую лампу. Он стоял внизу и освещал им спуск. Восемнадцать ступенек – и все оказались в широком холле с дверьми на трех сторонах. Пол под ногами был сухим и пыльным, а воздух в помещении – теплым. Фогерти пошел вперед и остановился у двери, которая открывалась наружу. Он повернул ключ – старый и тяжелый, как ключ от церкви, – и вошел в длинный узкий подвал с кирпичными стенами и полом, вымощенным камнем. В помещении в углу стояли два деревянных ящика.
Джереми держал Джейн за руку. Не зная, что замыслил старик, он старался стоять поближе к двери.
Джекоб взял лампу и пошел к дальнему углу подвала. Он что-то сказал, и Фогерти Кастелл наклонился к ящикам. Никто не мог видеть, что он сделал, так как все смотрели на Джекоба и лампу. В следующий момент Джекоб Тавернер засмеялся и сильно толкнул кирпичную стену в конце подвала. Он надавил обеими руками на правую сторону, стена, подалась и открылась внутрь. За ней зияла темнота. Вся трехметровая стена подвала сдвинулась – правая сторона отошла назад, а левая открылась наружу и встала концом вперед. С каждой стороны они увидели полутораметровый проход.
Джекоб поднял вверх лампу:
– Вот она, задняя дверь старого «Огненного колеса». Хитро, не правда ли? Стена выглядит довольно монументально, но она представляет собой просто дверь, встроенную в деревянный каркас и вращающуюся на железном штыре. Запирающий механизм довольно прост, но, когда она заперта, никто не может попасть сюда со стороны берега. В давние времена среди контрабандистов было много крутых ребят, поэтому наши прародители приняли меры предосторожности, чтобы никто не мог перерезать им горло в одну прекрасную ночь. Ну, вот она – дорога к берегу. Скалы в высоту более двенадцати метров, а мы находимся на глубине около трех метров, то есть нужно опуститься еще на девять-десять метров, чтобы добраться до уровня моря. Но контрабандисты не подносили товары сюда от берега. Прямо под нами есть пещера, небольшая, но очень удобная. Во время прилива они заводили в нее лодку и разгружали ее там, где находится выход из этого хода. Так что путь уменьшается еще на два-три метра. Остаются какие-то шесть метров, а при наличии нескольких ступенек они проходили оставшийся участок очень быстро. Кто-нибудь хочет посмотреть? Не советую дамам это делать, так как там довольно грязно из-за того, что ход не используется, и они могут испачкать платья. Не думаю, что здесь проходили и дюжину раз после смерти старого Джереми.
Джекоб говорил в полной тишине. Все замерли, слушая его.
Вдруг Милдред Тавернер, стоявшая ближе к центру подвала, воскликнула своим высоким голосом:
– Но я думала!..
Все посмотрели на нее, но она только вздохнула. Джеффри Тавернер негромко произнес:
– Да, мне кажется, что дамам не стоит туда идти.
Джекоб двинулся вперед, пройдя между Джеффри и Флоренс Дьюк, и сказал:
