Ознакомительная версия.
— Да, намного.
— В чем это выражалось?
— Он же больной у нас, врожденный аутизм.
— Это я знаю, я читала ваш допрос, Роман Ильич, — Катя снова обратилась к главе семейства. Она не собиралась с ними церемониться, о нет! — Я спрашиваю, в чем конкретно это выражалось?
— Ну, он чувствовал себя… нет, он вел себя плохо… ужасно вел себя, — сказала Надежда, ее муж молчал.
— Ужасно вел себя? Дома? С вами?
— Нет, с нами он был тихий. Он вел себя ужасно… ну, вы понимаете, о чем я.
— На нем четыре убийства, четыре жертвы — это вы называете «вел себя плохо»?
— Ужасно, ужасно, — Надежда закивала своей прекрасной головой фотомодели, тонкие пальцы ее теребили косу. — Я его не оправдываю, поймите, я его не оправдываю.
— Не оправдываете сейчас, когда его задержали и отправили в психбольницу? А раньше, когда он все это совершал? Тогда, в мае? Вы оправдывали его действия?
— Мы ни о чем не знали… мы даже подумать не могли, что Родиошечка… он, наш Родиошечка, способен на такое.
Родиошечка… вот значит, как маньяка-потрошителя звали дома его мама и папа. Катя смотрела на Надежду Шадрину.
— Не стоит вам повторять мне всю эту вашу ложь, которой вы кормили следователя на допросах.
— Но я говорю правду.
— Нет, вы лжете. И всегда лгали, — сказала Катя. — Может, тогда, в мае, после первого убийства, совершенного вашим сыном, вы и не заметили ничего такого за ним… Но он совершил второе, убил в третий раз и в четвертый. Я ездила в Дзержинск… От места, где он зверски убил лейтенанта полиции Терентьеву, до вашего дома дворами двадцать минут. Он пришел домой — на нем ее кровь еще дымилась, руки по локоть в крови. Вы открывали ему дверь…
— Да нет же, нет, у него имелся свой ключ. Он приходил поздно, а мы всегда уже спали.
— А его одежда? Вы же стирали его одежду, не могли не заметить, в каком она виде.
— У нас стиральная машина стояла в туалете, он бросал белье прямо туда и включал машину ночью… режим экономии… Он умел это делать — стирать, обслуживать себя, он же не полный был дебил у нас!
— А его обувь — ботинки, кроссовки, там ведь тоже следы крови.
— Он ухаживал сам за своей одеждой, он всегда отличался чистоплотностью, прежде у него имелся даже такой особый ритуал, аутисты… они подвержены ритуалам… он всегда отличался аккуратностью и любовью к чистоте.
— Вы на допросе у следователя, — Катя обернулась к Роману Шадрину, — показывали, что он дома порой все ломал и рвал.
— Это я преувеличил, — Роман Шадрин взглянул на жену, — Надя, скажи, что мы… мы никогда ничего такого не замечали ни на его одежде, ни на обуви. Никаких пятен крови.
— Да, да, но это не значит, что мы его оправдываем, он совершил все эти ужасные вещи, — Надежда Шадрина слегка повысила голос, — Родиошечка приходил домой поздно. Он мало общался с нами, это все его болезнь. Мы делали все что могли, с самого его детства, но ведь в душу-то не заглянешь. Да мы и не пытались заглядывать ему в душу… у нас еще двое детей, маленьких, им забота нужна, ласка, внимание. А Родиошечка… он же вырос, он здоровый мужик… я не могла не видеть, как он возмужал. Ему женщина нужна была, баба нужна постоянно такому здоровому парню. А кто с ним пойдет, кто даст больному? Вы хотите знать, почему он все это совершал? Да потому что это инстинкт у него такой, мужской половой инстинкт. Он вошел в возраст, а возможностей никаких. У него не было девушки, он девственник. А ему очень хотелось. Он не мог себя сдержать, он же больной, у него с головой плохо. Как мы могли его контролировать? Связывать, что ли, по рукам и ногам? Или кастрировать его??
— Надя, что ты такое городишь! — тихо воскликнул ее муж. — Наденька, я прошу тебя, замолчи!
— Но она же из полиции, она хочет знать причины, почему он все это делал, почему вел себя так ужасно!
— Как раз причин, по которым совершал серийные убийства ваш сын, я знать не хочу. Собственно, я их знаю. И самую главную причину — его психическое расстройство, — сказала Катя. — Меня интересует другое.
— Что вас интересует?
— Ваша жизнь с ним. Вы все знали о нем, что он делал. И покрывали его во всем.
— Но мы не знали, мы ни о чем даже не подозревали!
— Если потребуется, я поговорю с вашими детьми, — жестко пообещала Катя.
— Только не трогайте детей, пожалуйста!
— Ради бога, я вас тоже прошу, — Роман Шадрин заколыхался на диване всем своим тучным телом. — Наши младшие тут совсем ни при чем.
Говорил он тихо, но взгляд его из-под блестящих очков словно прожигал Катю насквозь. Ненависть в этом взгляде… Катя встретила его взгляд спокойно: ты, папаша маньяка, ненавидишь меня сейчас вот только за то, что я спрашиваю, задаю вопросы, ворошу снова всю эту кровавую вонючую кучу недомолвок, догадок, укрывательств и тайн.
— Вашего сына задержали дома, в вашей квартире?
— Да, — Надежда Шадрина-Веселовская кивнула.
— При каких обстоятельствах?
— Позвонили в дверь, полиция, мол… я сначала не поверила, а они там на площадке с понятыми, и эти амбалы в черном, в шлемах с ними, сказали, что дают минуту на размышление, а затем выламывают дверь.
Катя поняла, что Надежда вот такописывает операцию по захвату, в которой кроме уголовного розыска участвовал спецназ.
— Ваш сын находился дома?
— Да.
— Вы открыли дверь полицейским или пришлось ломать?
— Я открыла. Я сама открыла! — Надежда повысила голос. — У нас дети. Ваши могли перепугать их до смерти.
— Как ваш сын отреагировал на приход полиции?
— Никак. Он сидел у себя в комнате. Он и в тот, прошлый раз, никак не реагировал.
Катя замерла: это еще что такое? О чем говорит его мать?
— Какой еще прошлый раз? — спросила она.
— Ну, его же на допрос вызывали. В полицию.
— Вашего сына? Когда?
— Тогда же, в мае, где-то после майских праздников.
— О чем шла речь на допросе?
— Я откуда знаю? Нам позвонили, потом прислали нарочного вечером с повесткой. Муж пошел вместе с Родиошечкой. Я дала все его медицинские документы, все карты.
— О чем шла речь на допросе? — Катя повернулась к Роману Шадрину-Веселовскому.
— Я не присутствовал. Я сидел в коридоре, — ответил тот. — Отдал все медицинские документы сначала. Сказал, что Родиоша у нас болен… врожденный аутизм.
— И что?
— Ничего. Следователь, или кто он там у вас, прочел медкарту и справки. Потом позвал Родиошечку в кабинет. Только разговора не получилось, буквально минут через десять он открыл дверь и сказал, что мы можем идти, все свободны.
— Почему вы думаете, что разговора… то есть допроса, не получилось?
— Родиошечка замкнулся в себе, как обычно. Это когда он с незнакомыми людьми или обстановка ему не нравится. Он не отвечает, он только…
— Что он только? — спросила Катя.
— Барабанит, — вместо мужа ответила Надежда Шадрина. — Отбивает ритм. Его это успокаивает, когда он волнуется или переживает.
— Когда сотрудники полиции пришли к вам домой его задерживать, он что, тоже барабанил?
— Нет, они сразу надели на него наручники… эти ваши полицейские. И начали шарить по всем углам, обыск стали у нас дома делать.
— Это стандартная процессуальная процедура, — беспощадно отрезала Катя. — А вы что думали? Он убил четырех женщин.
— Да я же не оправдываю его! — жалобно воскликнула Надежда. — Я не оправдываю, то, что он сделал — это ужасно. Это бесчеловечно, жестоко! Мы с мужем и подумать не могли, что он способен на такое. Мы не знали ни о чем. И даже когда ваши пришли его забирать, мы не верили. А потом во время обыска они нашли лифчик окровавленный.
— Какой еще лифчик? — спросила Катя.
— Не знаю, женский. Не мужской же… В крови весь. Они достали его из сумки Родиона, он с собой всегда сумку носил. Я ему туда бутерброды клала, когда он из дома уходил, когда ездил в Москву играть в своей группе.
— Во время обыска нашли вещдок, — сказала Катя веско, а сама подумала: надо разбираться со всем этим — с этим непонятным кратким допросом, с этим вещдоком, Гущин ей все, все расскажет!
— Тогда мы с мужем поняли, что Родиошечка… что он действительно делал ужасные вещи… что это никакая не ошибка… Поймите же нас, мы его вырастили, мы заботились о нем, лечили его, берегли, как нам с мужем было все это принять, думаете легко? Сколько слез я пролила! Кто-нибудь сосчитал мои слезы?
— Слез много в этом деле. Не только ваших, — Катя не собиралась тут, в их таком богатом новом доме, ее — эту красавицу с косой, и ее муженька — жалеть.
— Мы не знали ничего, ни о чем не догадывались. Только когда у него из сумки достали эту вещь… мы поняли, что…
— Вы говорите мне сейчас неправду.
Прекрасное лицо Надежды пошло красными пятнами, на висках появились бисеринки пота. Она положила руку себе на сердце, словно готовая поклясться.
Ознакомительная версия.
