— Я нее велел тебе лечь!
Голос прозвучал сухо — так отдают только те приказы, которые нужно исполнять, если хочешь выжить. Теперь не до смеха.
Алиса легла на бок и следила через боковое стекло за дорогой.
— Я должен во что бы то ни стало от них оторваться. — Хьюго перекрикивал ревущий двигатель… — Немножко потерпи…
Мелькали фонари, перила ограждения, поля. «Лучше уж лежать, — думала девочка, — так хоть не видишь цифр на спидометре».
Тороп знал, как рискованно ехать по автобану с такой скоростью в приграничном районе, но выбора у него не было. Ему вовсе не улыбалось сражаться с двумя или даже тремя вооруженными головорезами.
Он включил антирадарное устройство.
«Вольво», улучшенная Витали (а это ого-го как много!), ревела всеми шестью цилиндрами. Тороп с удивлением отметил про себя, что не потерял способности размышлять, даже теперь, когда огни фар их преследователей отразились в зеркале заднего вида.
Они бегут. Но это не обычное бегство. И преследователи у них нерядовые, да и девочку такую он вряд ли еще раз встретит.
Он подумал о матери Алисы. «Моя мама — злая женщина», — сказала она. Значение этого слова лучше понимаешь, когда мать посылает в погоню за собственным ребенком ударный батальон. Хьюго окончательно осознал, что впутался в темную, непонятную, дикую и опасную историю.
Нога вдавила в пол педаль газа. Он перешел на пятую. Стрелка неумолимо поползла вверх. Двести, двести десять, двести двадцать… Он еще никогда не вел машину на такой скорости. Оси у этой машины сделаны из специального сплава, руль слишком сильно вибрирует, вырывается из рук.
Стрелку зашкалило за двести двадцать, она ушла с черно-фиолетового фона за последнее белое деление. Приборная доска сверкала розовыми, алыми и зелеными огнями — ну просто авиатренажер да и только…
Руль бил по пальцам. Лента дороги улетала под колеса, подобно черной реке. Фонарные столбы были похожи на гигантских металлических кузнечиков с выпученными глазами, а туннели — на внутренности чудовищ с огромными сфинктерами. Ограждения светились таинственным светом, на серо-стальном капоте вспыхивали огоньки, похожие на мыльные пузыри.
Он все реже замечал машину преследователей и наконец окончательно оторвался от них на длинном склоне, таком редком для бельгийского ландшафта. Двигатель показал всю свою мощь. На подъеме скорость снижалась всего на десять километров, а потом машина неукротимо неслась вверх.
Окружающее пространство заполнял рев мотора, как будто взлетал «Аполлон».
Услышав за спиной глухой стук, Тороп понял, что Алиса свалилась на пол.
Не обращая внимания, Хьюго сосредоточился на терявшейся далеко за горизонтом дороге.
План родился у него в голове в считанные доли секунды. Времени у него достаточно.
Он от них уйдет.
Он спустился со склона. Метрах в трехстах вправо уходила проселочная дорога, ведшая через маленькую фламандскую деревушку к темному лесу.
Хьюго начал сбрасывать скорость и крикнул:
— Береги голову!
Через двести метров, у первого поворота, он все еще шел на ста двадцати, изо всех сил давя на тормоз. Пройдя поворот, он убрал ближний свет. На втором витке окончательно сбросил скорость и остановил машину на грунтовой дороге, шедшей параллельно шоссе. В ста метрах от них в лес уходила раздолбанная тропинка, и Хьюго, руководимый инстинктом, покатил туда с выключенными фарами.
Метрах в трехстах-четырехстах на отшибе стояли несколько домиков. Это была окраина городка. Хьюго выключил мотор. В салоне машины воцарилась тишина.
Тороп обернулся назад, держа в руке пистолет.
Взгляд его не отрывался от зеркала заднего вида, наблюдая за дорогой, наполовину скрытой тополями, похожими на черные тени на небе, залитом лунным светом.
Алиса села на своем сиденье и взглянула на Хьюго, прежде чем оглянуться.
Пахло кожей. Стояла полная тишина. Минуты текли очень медленно.
В этот поздний час неоновый улей здания был по-прежнему полон жизни: стрекотали факсы, щелкали принтеры, пулеметными очередями стучали машинки, жили своей жизнью компьютеры, бегали по коридорам люди в деловых костюмах, в форме, в джинсовых куртках и плащах. В кабинетах звонили телефоны, испытывая нервы всех присутствующих. Больше всего это напоминало дворец президента какой-нибудь южноамериканской страны, в которой только что объявили о введении чрезвычайного положения.
Замкнутые сосредоточенные лица. Ни одна плоская шутка не нарушала накаленной до предела обстановки. Даже тот, кто не знал о гибели полицейского, физически ощущал серьезность происходящего.
На последнем этаже улья, вдали от шума и гнева, в звукоизолированном кабинете, судья Ван дер Хеед, комиссар Хассл и человек из прокуратуры, этакий холодный современный яппи, собрались, чтобы выслушать Аниту.
За окном висела чернильно-черная ночь. Настольная лампа и галогеновый светильник скупо освещали комнату. Лица троих мужчин казались высеченными из мрамора.
Комиссару Хасслу сообщили о случившемся в восемь вечера, когда он вернулся после совещания с сотрудниками Интерпола в Гааге. Судья вынужден был прервать семейный ужин, а прокурор, которого отыскали на официальном приеме, прислал одного из заместителей. Они приняли инспектора Ван Дайк только через час, обсудив для начала проблему наедине.
Первые полчаса оказались самыми трудными для Аниты: ей пришлось изложить все подробности дела, приведшие к катастрофе. За операцию отвечала она.
Анита сидела, вытянувшись как струнка, и молча ждала продолжения.
С того места, где сидел комиссар, донеслось медвежье бурчание.
— А что мы вообще знаем о Кристенсенах? Голос Хассла звучал не слишком нежно, но Анита понимала: шеф протягивает ей спасительную соломинку. Она мысленно поблагодарила комиссара и ринулась в бой.
— Здесь вся информация, которую я смогла собрать официальным путем, — начала она, доставая из сумки увесистое досье.
Анита привстала и положила кремовую папку на стол перед Хасслом.
Кое-что мы знаем о Йохане Маркенсе, человеке из супермаркета, — добавила она. — А на индонезийца у нас ничего нет.
Она поудобнее устроилась на стуле.
Комиссар начал листать документы. Судья Ван дер Хеед отошел от окна и встал за спиной Хассла, читая исписанные страницы. Молодой прокурор смотрел на ночное небо.
— Обобщите для нас картину, — бросил наконец Хассл, кладя папку на кожаный подлокотник своего кресла.
Анита поняла, что получила шанс реабилитироваться после ужасной осечки, которую она допустила после обеда, и комиссар вынужден был устроить ей выволочку в присутствии типов из министерства.
Она понимала: комиссар делает все, чтобы она сама оправдалась перед высокими шишками правоохранительной системы и доказала свой профессионализм.
Инспектор собралась с мыслями и ринулась в бой.
— Итак… Ева Астрид Кристенсен. Тридцать семь лет. Родилась в Цюрихе. Ее отец, Эрик Кристенсен, датчанин, жил в Швейцарии, потом перебрался в Нидерланды, где женился на Бриджит Нолте, дочери богатого антверпенского ювелира. Эрик Кристенсен был бизнесменом с истинно протестантским менталитетом. Преуспел в международной торговле. Два года назад Ева унаследовала большую часть семейного состояния. Она продолжает дело отца и владеет новыми предприятиями, которые сама основала. Полный список прилагается.
Анита перевела дыхание и продолжила:
— Далее, Вильхейм Карлхайнц Брюннер, австриец, родился в Вене. Тридцать три года. Единственный ребенок в семье, скажем так… не совсем обычной. Мать умерла, когда он был совсем маленьким. Воспитанием занимался отец, Мартин Брюннер. В сорок пятом его осудили за коллаборационизм, но в шестидесятые, во время экономического бума в Германии, он быстро разбогател благодаря состоянию жены. Насколько мне известно, в конце восьмидесятых он сошел с ума и сейчас находится в лечебнице в Швейцарии. До встречи с Евой Кристенсен Брюннер успел промотать большую часть экономической империи. Казино, Лазурный Берег, горные лыжи, дорогие гостиницы. Теперь Ева управляет всем, что у него осталось.
Анита помолчала несколько мгновений, давая комиссару возможность переварить услышанное. Вернее, чтобы по установленному коду, понятному только им двоим, включились пришлые чиновники.
Толстый сыщик едва заметно кивнул, и Анита поняла, что может продолжать.
— Брюннер — не отец Алисы, а отчим. Настоящий отец — англичанин, живет в Португалии, но мы ничего о нем не знаем… Я еще вернусь к нему чуть позже.
Анита заметила, что комиссар прячет улыбку. Он сам поучал ее однажды: «Будьте осторожны, Анита, крупные акулы там, наверху, ненавидят таких умных и ярких людей, как вы… Никогда не создавайте впечатления, будто преподносите им урок».
