Проговорив все это, монах трижды ударил лбом в пол.
Судья Ди медленно оглаживал свои бакенбарды. Помолчав немного, он сказал непринужденным тоном:
– Поскольку кроме этой статуи других сокровищ в вашем храме нет, полагаю, вы присматривали за ней со всем возможным тщанием?
– Разумеется, ваша честь, – поспешно ответил монах. – Каждое утро я лично сметал с нее пыль шелковой метелочкой, произнося при этом сутры!
– Как я полагаю, – продолжал судья, – двое твоих собратьев служили богине не менее ревностно?
– Я, ничтожный, – отвечал другой монах, – в течение многих лет каждую ночь и утро возжигал благовония перед нашей Милосердной Госпожой и почтительно созерцал ее благодатные черты, да славится имя ее!
– Я, невежественный монах, – добавил третий, – каждый день, охваченный восторгом, проводил долгие часы перед нашей Доброй Госпожой, да славится имя ее!
Судья Ди кивнул головой, и на лице его появилась удовлетворенная улыбка. Обратившись к старшему писцу, он приказал:
– Дайте каждому из жалобщиков кусок угля и белый лист бумаги!
Когда принадлежности принесли и вручили каждому из ошеломленных монахов, судья повелел:
– Пусть тот из вас, что слева, встанет слева от помоста. Ты, который справа, встань справа. А ты, Столп Учения, повернись и стань лицом к посетителям!
Монахи заняли назначенные им места.
Затем судья Ди властно приказал:
– Сядьте на колени, и пусть каждый нарисует мне, как выглядела золотая статуя!
В толпе начали перешептываться, но приставы призвали публику к молчанию.
Трое монахов принялись за работу. Дело двигалось медленно; время от времени они скребли свои бритые головы и утирали обильный пот.
Наконец судья Ди повелел старосте Фану:
– Покажите мне рисунки!
Рассмотрев все три рисунка, судья презрительно отодвинул листы на край стола: на одном богиня была изображена с четырьмя руками и тремя ликами, на другом – восьмирукая, а на третьем – с двумя руками и младенцем.
Судья Ди громогласно воскликнул:
– Эти негодяи подали ложный донос! Дайте каждому по двадцать ударов бамбуковых палок.
Приставы опрокинули монахов лицами на пол, закинули им на головы рясы и развязали набедренные повязки. Бамбуковые палки засвистали в воздухе.
Монахи верещали от каждого прикосновения бамбука к плоти, но их не отпустили, пока не было отмерено сполна назначенное количество ударов.
После порки монахи не держались на ногах, и уйти из зала им удалось только с помощью нескольких сердобольных зрителей.
Судья объявил:
– В тот момент, когда появились эти презренные монахи, я как раз хотел предупредить вас, чтобы никто не попытался извлечь обманным путем выгоду из ложного иска против Цзянь Моу. Пусть участь этих монахов послужит вам предостережением! К этому мне остается добавить только, что с сегодняшнего утра военное положение в уезде отменяется. – Сказав это, судья Ди повернулся к десятнику Хуну и что-то прошептал ему на ухо. Пристав поспешил покинуть зал.
Вернувшись назад, он отрицательно покачал головой.
– Прикажи смотрителю тюрьмы, – тихо молвил судья, – привести ко мне Цзянь Моу, как только тот очнется, даже если это случится в середине ночи!
Затем судья Ди снова поднял свой молоточек. Он уже собирался закрыть заседание, когда заметил смятение у входа в зал. Какой-то молодой человек делал отчаянные попытки протолкнуться через толпу.
Судья сделал знак двум приставам провести к нему новоприбывшего.
Как только юноша оказался перед помостом, судья Ди сразу же признал в нем сюцая Дина, того самого, с которым он пил чай два дня назад.
– Ваша честь, – воскликнул сюцай, – злодей У предательски убил моего отца!
Глава восьмая. Пожилой генерал убит в собственной библиотеке; судья Ди немедленно отправляется на место преступления
Судья Ди откинулся на спинку кресла.
Медленно соединив пальцы рук под широкими рукавами своего халата, он сказал:
– Расскажите мне, как и когда обнаружилось убийство!
– Вчера вечером, – начал сюцай, – мы праздновали шестидесятилетие моего отца. Вся семья собралась за праздничным столом в парадной зале нашей усадьбы, все были в приподнятом настроении. Около полуночи мой отец поднялся из-за стола и ушел, сказав, что направляется в библиотеку, ибо именно в этот торжественный день ему хочется написать предисловие к своей истории пограничных войн. Я сам проводил его до дверей библиотеки, где, встав перед отцом на колени, пожелал ему спокойной ночи. Отец закрыл за собой дверь, и я услышал, как он задвигает засов.
Увы, я еще не знал, что вижу моего досточтимого отца в живых в последний раз. Сегодня утром домоправитель постучал в дверь библиотеки, чтобы сообщить моему отцу, что завтрак готов. Домоправитель постучал несколько раз, но ответа не последовало, и тогда он позвал меня. Испугавшись, не случилось ли с отцом ночью приступа, мы выбили дверь топором. Отец лежал, положив голову на стол.
Мне показалось, что он спит, и я слегка потряс его за плечо. И тут я понял, что он мертв. Я увидел рукоятку маленького кинжала, которая торчала у него из горла.
Тогда я кинулся в управу, чтобы сообщить вам, что У подлым образом убил моего беззащитного отца. Я умоляю вашу честь покарать его за это чудовищное злодеяние!
Тут сюцай Дин разразился слезами и в отчаянии стал биться головой об пол.
Судья Ди молчал, нахмурив свои густые брови. Наконец он молвил:
– Возьмите себя в руки, сюцай Дин. Мы без промедления начинаем расследование этого дела. Как только я переоденусь, мы выезжаем на место преступления. Будьте уверены, что правосудие не заставит себя ждать.
С этими словами судья объявил заседание закрытым. Он встал и скрылся за ширмой в своем кабинете.
Судебным приставам с трудом удалось очистить зал заседаний от зрителей, взволнованно обсуждавших произошедшее. Все наперебой хвалили нового начальника и восхищались смекалкой, проявленной им при изобличении трех монахов.
Старшина Лин следил за заседанием в компании двух молодых солдат. Подтянув пояс и собираясь выйти из зала, он заключил:
– Этот начальник – парень ничего, хотя ему, конечно, не хватает военной выправки наших тысяцких Ма и Цзяо. Такая выправка достигается лишь долгими годами военной службы.
Один из солдат, сметливый юноша, спросил:
– Судья сказал, что военное положение отменяется. А это означает, что войска оставили город ночью. Но я, кроме нас самих, не видел здесь никаких солдат!
Старшина одарил его снисходительным взглядом:
– Рядовым не положено интересоваться высокой стратегией. Однако, поскольку ты парень смышленый, я рискну тебе сказать, что полк посетил Ланьфан во время инспекционного обхода своего участка границы. Это важная военная тайна. Проболтаешься – велю тебе снести голову!
Упрямый солдат спросил:
– Но как же они ушли так, что их никто не видел, старшина?
– Солдат! – гордо ответствовал старшина. – Для нашей императорской армии нет ничего невозможного! Разве тебе никто никогда не рассказывал о переправе через Желтую реку? Не было ни моста, ни парома, но наш генерал решил переправиться на другой берег. Две тысячи наших солдат прыгнули в воду, держась за руки так, чтобы образовались две шеренги. Еще тысяча солдат встала между ними, держа щиты над головой. Генерал проскакал на коне по живому мосту!
Молодой солдат подумал, что в жизни не слышал большей выдумки, но хорошо зная нрав старшины, почтительно сказал:
– Конечно, командир!
Затем они вышли из зала, в котором не осталось больше никого.
В главном дворе стоял готовый к отправлению судейский паланкин. Шесть приставов выстроились спереди и шесть – сзади. Двое солдат удерживали за поводья коней десятника Хуна и Дао Ганя.
Судья Ди вышел из кабинета, все еще облаченный в церемониальное платье. Пристав помог ему усесться в паланкин.
Затем пристав и Дао Гань вскочили на коней, и кортеж двинулся по улицам. Впереди бежали два пристава с картонными плакатами на деревянных шестах. На плакатах было написано: «Ланьфанский суд». Еще двое бежали перед процессией, ударяя в ручные гонги. Они кричали: «Расступитесь! Расступитесь! Его превосходительство уездный начальник!»
Толпа почтительно расступалась. Завидев паланкин судьи Ди, многие приветственно кричали:
– Да здравствует наш начальник!
Десятник Хун, ехавший сбоку, приоткрыл окно паланкина и радостно заметил:
– Совсем не то, что три дня назад, ваша честь!
Судья Ди улыбнулся уголками губ.
Особняк Динов оказался весьма внушительным зданием. Молодой Дин вышел из первого дворика для того, чтобы поприветствовать судью.
Как только Ди сошел на землю, ему представился старик с седой клочковатой бородой, который оказался присяжным врачом. В повседневной жизни он был владельцем широко известной лекарственной лавки.
