Ознакомительная версия.
Едва успеваю уложить себя в постель, как в окна начинает яростно стучать дождь. Замок мгновенно превращается в гудящий орган. Ветер воет, свистит, плачет на разные лады. Под эту печальную музыку я и засыпаю. Прощай среда – здравствуй четверг.
Потом, уже задним числом я понял, что всё произошло на рассвете. Однако тогда я, конечно, ни о чем таком не догадывался.
Меня будит ровный шум падающей с небес воды. Открываю глаза. Полпятого утра. За окнами пытается начаться новый день, но его не пускает холодный дождь. Силюсь припомнить, что я видел во сне. Бесполезно. Во сне я спал. Встаю, иду в санузел. Страшной псевдомамы на унитазе нет, поэтому я с лёгкой душой оккупирую его своей особой. Затем умываюсь, чищу зубы, бреюсь, причёсываюсь, возвращаюсь в башню.
На кой чёрт я поднялся в такую рань?! Даже церковный колокол ещё спит. И до завтрака целых два часа. Смотрю на мокрые окна. Одно хорошо – пока я занимался утренним туалетом, дождь кончился. В комнате прохладно и неуютно. От древней сырости пропитавшей каменные стены мой жалкий электрообогреватель не спасает. Силёнок маловато. Переворачиваю термос вверх ногами. Он пуст. Значит, до завтрака кофе не будет. Возможно, оно и к лучшему.
Барабаню пальцами по подоконнику. На моём тайном языке это означает: «Можешь пожаловаться в министерство счастья». Чтобы не хандрить, постановляю отправить себя на прогулку вокруг Замка. Хоть свежим воздухом подышать, пение птиц послушать, раз кофе нельзя выпить. И Марина будет довольна. После завтрака времени на погулять нет. Меня ждёт фрау Половинкин с длинной иголкой для забора крови из вены. Я знаю, что полшестого Эрих открывает дверь в воротах уборщицам, сантехникам, электрикам и тому подобному рабочему люду. За час они должны заменить сгоревшие лампочки, проверить канализацию и водопровод, смахнуть пыль, помыть полы, собрать мусор, оставленный посетителями. Замок – этот состарившийся аристократ – капризно требует постоянного ухода.
Надеваю непромокаемую ветровку, кожаную кепочку – зонтики я не признаю. Оглядываю себя в зеркале. Готов? Готов. Спускаюсь в тёмный коридор. Серый свет струится из узких бойниц, почти не рассеивая сумрак. Бреду сквозь этот сумрак к винтовой лестнице. А там новая неожиданность. Едва приоткрываю низкую дверку, как слышу чьи-то торопливые шаги навстречу. Кто-то, тяжело дыша, быстро взбирается на третий этаж. Господи! Это в полшестого утра! У меня не возникает ни малейшего желания сталкиваться на узкой лестнице с электриком или уборщицей. На этой лестнице и один-то с трудом проходит. А может быть, это привидение? Хотя, мне кажется, что все потусторонние сущности должны двигаться бесшумно.
Оглядываясь по сторонам, я пячусь от дверки. Куда бы мне на минутку спрятаться? Шаги всё ближе. Наконец, сообразил. Напротив санузла призывно темнеет ниша. Бойница в этой нише заложена кирпичом. Непроглядный мрак заполняет нишу. Лучшего места для игры в прятки с привидениями не найти. Да и времени на раздумье не остаётся – шаги гремят уже за дверкой. Я скрываюсь в нише, прижимаюсь спиной к ледяной стене.
Оказывается, даже рано утром жизнь полна неожиданностей. Раздаётся скрип дверки, лихорадочный топот и мимо ниши проносится маэстро Бахман с длинной алебардой в руках. Я в шоке. Бахман с алебардой! Ну, нафига попу наган, если он не хулиган? Обычно невозмутимый, безукоризненно одетый маэстро на сей раз чрезвычайно возбуждён, всклокочен, неряшлив. Он врывается в санузел и захлопывает за собой дверь. Слышу, как резко клацает задвижка.
Сказать, что я удивлен, значит, ничего не сказать. Зачем Бахман бегает со старинным оружием по Замку в пять утра, мне совершенно непонятно. И что он делает с алебардой в туалете? Сомневаюсь, чтобы такие пробежки были для него прозой жизни. Между прочим, я заметил, что с широкого лезвия что-то капало на пол. Покидаю нишу, нагибаюсь. В сумраке с трудом различаю на плитах пятнышки какой-то жидкости. Трогаю пальцем, нюхаю. Знакомый запах. Пахнет побелкой. Вроде бы известь.
Когда я оказываюсь на первом этаже, там уже вовсю хлопочут какие-то нерусские уборщицы. Наверное, румынки. «Сервус! – Сервус!» Прохожу мимо них к выходу. В офисе ещё никого нет. Эрих, видимо, в ожидании завтрака любуется своей коллекцией винных этикеток, а Лиля возится на кухне. Художников тоже пока не видно. Творческие люди любят поспать. Выхожу из ворот, заворачиваю за угол и вот я на террасе. Всё же нашел местечко, где никого нет. На террасе пахнет свежей зеленью. В затянутом тучами небе чирикают птицы. Подо мной медленно несёт свои свинцовые воды Майн. Бесконтурные холмы теряются в мутной дымке. И ни души вокруг. Лепота!
Неторопливо ковыляю взад-вперёд. Всё равно быстрее не могу. Лениво размышляю над увиденным в последние дни. Оказывается, в Замке тоже активно действуют все известные человеческие мотиваторы: голод, холод, страх и трах. Казалось бы, творческие люди, не от мира сего, а какие страсти у них кипят на бытовой почве! Эмоции перехлёстывают через край: любовь, ревность, прущая напролом сексуальность… Мне любопытно, но не очень. Впрочем, понаблюдать можно. Всё равно телевизора у меня нет. Да и что смотреть в этой зомбоустановке? Мячепинание миллионеров-ногоболистов? Или как по экрану мечется какой-нибудь голубой глист? Или «модели разделись в знак протеста.., модели разделись в поддержку.., модели разделись ради…». Да эти модели вечно раздеваются! Торгуют телом. Психология у них такая. Склад характера. А всё-таки, кто знает, почему Бахман носился утром с алебардой?
Я покидаю террасу, заворачиваю за угол, прохожу вдоль высокого корпуса, делаю ещё один поворот и оказываюсь у задней стены Замка. Здесь никто не ходит. Подножие стены сплошь заросло кустами с густой листвой. Сквозь кусты тянется еле заметная тропинка. Шагаю по ней дальше, поминутно оступаясь и убирая руками от лица мокрые ветки.
Случайно мое внимание привлекает какой-то предмет, темнеющий в глубине кустов. Я ничего не заметил бы, если бы солнечный луч, не упал на него. Яркий блеск и привлек мое внимание. Раздвигаю тонкие, гибкие стволы в рост человека и осторожно проникаю вглубь зарослей. Передо мной ещё одна загадка. У стены стоит велосипед. Самый обычный велосипед для взрослого человека. Чёрная рама, хромированный руль, багажник отсутствует, педали и колеса покрыты слоем грязи. Вполне годится для такси в Афганистане. Одно только странно: такую грязь в Нашем Городке не найдёшь. У нас везде камень и асфальт.
Внимательно осматриваю велосипедные шины. К ним прилипла хвоя. Применяю метод дедукции и делаю вывод: элементарно, Ватсон! Владелец велосипеда катался по лесу. Ведьмин лес совсем рядом. Но чей же это велосипед? Кто и почему его тут спрятал? Колокольный звон напоминает мне, что пора бы и подкрепиться. Смотрю на часы: время завтрака. Оставляю бесхозный велосипед в покое и направляю себя в столовую.
«Халло! – Халло! Хай! Сервус! Грюсс готт! Привет!»
Несмотря на многолюдье, в промозглой столовой отнюдь не оживленно. Присутствующие сонно возят ложками в своих тарелках. Общее уныние оживляет только Лиля, летающая с посудой, да улыбающаяся Алинка, уплетающая манную кашу. Ребёнок полностью одет и готов к походу в детский сад. В детском саду тоже дают завтрак, но Лиля предпочитает кормить девочку дома. Кто его знает, поест Алинка там или нет? Воспитательница-турок не очень-то заботится о чужих детках.
Я занимаю место возле Эдика, беру зерновой хлеб, масло, солонку, пару яиц. Завтрак чемпионов. Чищу яйцо от скорлупы и между делом оглядываю длинный стол. Безупречный Бахман рядом с управляющим. Маэстро опять обрёл всю свою величавость. Алебарды при нём нет. Коротышка Понтип между Почемутто и плешивым Кельвином. Невозмутимый Круглый Ын, остроносая Селина в тесных лосинах с разноцветными штанинами: одной чёрной, другой красной. Дольчин с Габбановым отдыхают. Баклажан в бесформенном зелёном балахоне и Урсула в жёлтой майке. Не видно Кокоса, Мари, Харди с Никсом. Впрочем, а вот и Кокос. Толстенький албанец проскальзывает в столовую и, разумеется, садится возле Баклажана. Куда ветер, туда и дым, но африканка демонстративно поворачивается к Кокосу спиной.
Урсула насмешливо интересуется у запыхавшегося толстяка:
– Почему опаздываешь? Ида вся извелась тут без тебя.
Кокос бурчит, жалобно глядя не на Урсулу, а в неприступную спину Баклажана:
– С трудом встал с постели. Спина болит после работы.
Презрительно смерив албанца взглядом, Урсула бросает:
– Болит спина? Настоящий мужчина!
Зная про вчерашнюю стычку в западном крыле, я не удивляюсь отсутствию на завтраке любовного треугольника. Однако Эрих спрашивает Бахмана:
– А где молодёжь?
Бахман пожимает плечами.
– Мари.., э-э.., не совсем хорошо себя чувствует, а почему нет Харди и Цедрика, я не знаю.
Ознакомительная версия.
