— Что? — осведомился Махов, взглядом отыскивая на столе ручку и бумагу.
— Пока ничего. Пока ты мне на несколько вопросов, сделай снисхождение, ответь.
— С удовольствием, Александр Иванович.
— Вопрос первый: ты сунул нос в записную книжку Трындина?
— При нем не было никакой записной книжки.
— То есть как не было? Я ее своими глазами видел. Он по ней мне назвал ФИО одного гражданина. А потом положил в левый карман форменной рубашки.
— Я осматривал все вещи Трындина. — Махов надавил на слово "все". — И те, что были при нем, и те, что находились в общежитии, где он жил. Записной книжки среди его вещей не было.
— Такие пироги. — Смирнов потрогал себя за нос, за ухо, провел ладошкой по волосам. — Порядок вопросов несколько меняется. Ты опрашивал свидетелей, которые видели, как Трындин сорвался с крыши?
— Опрашивал.
— Кто первым подбежал к телу?
— Это осталось невыясненным, свидетели говорят, что подбежало сразу несколько человек.
— И всех этих подбежавших ты опросил? — Смирнов давил на слово "всех".
— Всех, кого удалось прихватить на месте. Вы же сами знаете, как люди рвутся в свидетели.
— С этим вопросом покончено. Теперь второй. Ты сгоревший "Привал странников" осматривал тщательно?
— Я его вообще не осматривал. Зачем мне это нужно было? Я наркотиками занимался.
— Ты там у себя какую-нибудь официальную бумажку спроворь, и завтра мы этим "Привалом" займемся. Договорились?
— После того, как вы меня умыли, Александр Иванович, я у вас, как бычок на веревочке.
— Тогда пиши, что нам нужно сделать.
— Пишу, — Махов щелкнул паркеровской шариковой ручкой Алика.
— Первое, — диктовал Смирнов, — переопросить свидетелей. Что делал каждый из подбежавших первыми. Что делал он сам, какие действия других ему запомнились. Второе. Еще раз опросить ребят из отделения. Когда они в последний раз видели записную книжку Трындина. Особое внимание обрати на Ночевкина. Он с Трындиным последним общался. Третье. Поищи, через кого была передана Трындину записка.
— Ну, уж вы меня совсем за недоумка держите! — возмутился Махов. Нашел я этого пацаненка, который за рубль Трындину записку передал.
— И кто же на такое крупное вознаграждение расщедрился?
— Гражданин лет тридцати. Без особых примет.
— И ничего, ничего, никакой зацепочки?
— Наколка на правой руке. Спасательный круг с якорем.
— Уже ничего. И что ты с этим гражданином думаешь делать?
— Я не думаю. Я ищу.
— Тоже дело, — Смирнов не выдержал, вырвался из финского кресла, подошел к столу и заглянул в листок, на котором писал Махов. — А теперь у меня к тебе, Леонид, личная просьба, вроде бы и не относящаяся к нашему делу. Справочка мне нужна из ваших архивов.
— Если не под тремя крестами, добуду, Александр Иванович.
— Узнай, пожалуйста, где находится Андрей Глотов, бомбардир, осужденный в восемьдесят втором году на двенадцать лет.
— Будет сделано. — Махов старательно записал фамилию и даты.
— А в подмосковном Калининграде у тебя случаем знакомых нет?
— Найдутся.
— Тогда вот что. Наведи справки у них о деятеле по кличке Паленый. Личность заметная, они его наверняка знают — у него сильно обожжено лицо.
— Все? — с надеждой спросил Махов.
— Все. Может, чайку попьем после трудов праведных?
— Нет, Александр Иванович, теперь я пойду. Дел у меня теперь невпроворот.
Капитан милиции Махов убыл, и тут же явился кинорежиссер Казарян. С ходу, обильно потея, выдул три чашки и платочком промокнул взмокшее, с легким багровым отливом свое лицо, сообщил без предисловий:
— Денис твой — шестерка у Мини Мосина.
— Вот бы не подумал! Так это коренным образом меняет дело! Кстати, а кто такой этот Миня Мосин?
— Ты иронию оставь. Ирония — не лучший способ общения с больным человеком.
— Я ж тебя хотел полечить, но ты отказался. Так кто такой этот Миня Мосин?
— Миня Мосин — юристконсульт Министерства культуры. И вполне официальный советский милиционер.
— Это каким же образом?
— Самым простым. Все гениальное — просто. Сразу же после войны он стал собирать живопись начала века и двадцатых годов. За бесценок приобретал. А теперь представляешь, сколько это стоит? Да ты должен его помнить! Он у меня в пятьдесят третьем году очень приличного Лентулова выманил.
— Выманил за эскиз Добужинского, который у тебя в коридоре висит. Вспомнил я твоего Миню.
— Ну и память у тебя, начальник! Как помойная яма.
— Дело давай, армянин.
— Не груби. Договорился я по телефону с Миней. Сегодня вечером встречаемся в Доме кино. Порасспрошаю его по твоему вопроснику, посоветуюсь с ним, как лучше к Денису подойти.
— Так он тебе и посоветует!
— Посоветует. Он вокруг моего Филонова давно кругами ходит. У него петербуржцев мало.
— А ты Филонова отдашь?
— Отдам. За услуги и еще за что-нибудь.
— Напился? — Смирнов встал из-за стола. — Пойдем в кабинет, там удобнее. Нам с тобой поразмышлять вслух надобно.
— Совещание у меня в кабинете! — очень похоже передразнил его Казарян. — Совещание у меня в кабинете! Сколько раз слышал я в МУРе от тебя эту фразу. Но отобрали там у тебя кабинет, и совещания теперь приходится проводить в Алькином.
— Нет в тебе, Рома, благородства, — понял все про Казаряна Смирнов, усаживаясь за письменный стол. — И душевной тонкости не хватает. Начнем, благословясь?
— Излагай, — томно предложил расползшийся по креслу Казарян.
— Сегодня утром меня навестил капитан милиции Махов, с которым мы в довершении всего лазали по крышам. Если меня всерьез рассматривают на просвет, то, безусловно, и визит Махова, и путешествие по крыше не остались незамеченными. Следовательно, им известно, что я поддерживаю связь с милицией. Закавыка номер один: считают ли они, что я поведал капитану милиции о ночной своей встрече с бомбардиром Андреем Глотовым? Если они так считают, то на ликвидацию мою пойти остерегутся. Если же не считают, то все остается статус-кво. Думай, Рома.
— Задачка, — Казарян плавным движением обеих рук массировал себе виски. Помассировал и поднял глаза на Смирнова. — Не считают, Рома.
— Доводы, — распорядился Смирнов.
— Уверен, они предполагают, что ты не дурак. Хотя, по моему мнению, они ошибаются.
— Серьезно говорить можешь? — перебил его Смирнов.
— Не перебивай. Что, кроме рассказа, у тебя имеется? Ничего. Дубинка разве, да и то мы с Алькой знаем, что она не твоя. Ты пока можешь предложить милиции одну пустоту, но пустоту, если ее официально взять, весьма обременительную. На кой ляд милиции на свою задницу приключений искать? Они понимают этот расклад и знают, что ты его тоже просчитал. Значит, ты будешь искать еще доказательств. Один. В крайнем случае, со мной и с Алькой. Статус-кво, Саня.
— Я ничего не сказал Лене Махову. Ты вместе с ними все правильно просчитал. Одна надежда на то, что они считают меня глупее, чем я есть на самом деле. И думают, будто бы я нахожусь в уверенности, что напугал их милицией.
— Возможный вариант. Но не стопроцентный, Саня.
— Понимаю, что не стопроцентный. Но все-таки в любом случае расслабятся они слегка. Может, кончик какой по расслабке покажут…
— Не надейся особо.
— Не надеюсь особо, конечно, но хотелось бы…
Неожиданно в дверях кабинета восстал (открыл дверь своим ключом) Алик.
— Ты почему так рано? — недовольно спросил Смирнов. — Ты же к вечеру обещался быть.
— Окошко образовалось. Собирайся скорей и поедем к нотариусу, потом машину заберем. Ромка нас подкинет.
— Подкинет и уронит, — проворчал Казарян.
Они сделали доверенность у нотариуса и поехали на Мичуринский проспект. Там была платная стоянка, на которой Нюшка держала машину.
— Гляди ты, "Нива"! — удивился Смирнов. — У тебя же "семерка" была.
— Сменил. Нюшка с мужем тоже строятся, им по калужским колдобинам на "Ниве" удобнее.
— Им удобнее, а мне, — ворчал Смирнов, прикидывая, как он с кривой ногой в высокую "Ниву" залезать будет. — Ключи давай.
Алик кинул ключи, Смирнов поймал их, открыл дверцу и влез в прокаленный солнцем автомобиль. Влез довольно уверенно и быстро, для проветривания распахнул дверцу на другой стороне, включил мотор. Мотор работал как часы.
— Поехали! — подобно Гагарину, заорал Смирнов, захлопнул дверцы и мигом рванул с места. Алик и Казарян попадали в "восьмерку" и понеслись следом.
На перекрестке у площади Индиры Ганди они на красном свете прихватили его. Стали рядом.
— Ты куда, дурак старый?! — плачущим криком вопросил Алик.
— Куда надо! Следуй за мной и делай как я! — громогласно объявил Смирнов и дал газу на зеленый. Водил он жестко и решительно: стартовал так, что бешено рычал мотор, тормозил так, что визжали тормоза.
