Даю голову на отсечение — в коридоре второго этажа стреляли!
Уж этот-то звук знаком мне как никакой другой: в спецподразделении «Сигма», куда нас посылали на практику каждое лето во время обучения в разведшколе, стрельбы проходили чуть ли не каждый день, и еще пару лет назад я могла по звуку определить марку оружия.
Что касается этого выстрела, то, кажется, стреляли из «ТТ».
Черт, а ведь даже на лестничной площадке чувствовался запашок пороха!
Ну уж нет, я этого дела так не оставлю! Пусть кто хочет винит во всем тугую пружину входной двери — меня не переубедишь!
Я резко поднялась с кровати и в самом боевом настроении вышла из своего номера.
Спустившись на второй этаж, я начала неторопливо прохаживаться по коридору, внимательно осматривая стены и потолки. На четвертом проходе мои шатания увенчались успехом — я нашла след от пули.
Крохотная дырочка на двери номера Волковых — слева на косяке. Едва заметный след, который, возможно, не бросился бы в глаза, если бы не облетевшая вокруг штукатурка.
Я подошла к двери и прислонилась к косяку. След располагался на уровне головы.
Если стреляли прицельно, то вполне могли бы положить на месте Милену или Сему. Интересно, кому это понадобилось обстреливать Волковых?
Я не спешила уходить из коридора второго этажа. Подойдя к распахнутому окну, я закурила, прислонившись спиной к подоконнику.
Слегка вытянув вперед шею, я заметила, что окно в спальне Капустиных слегка приоткрыто. Там шел какой-то тихий, но напряженный диалог.
Я навострила уши, пытаясь расслышать хоть единое словечко. И мне это удалось.
— Мерзавец, — донесся до меня приглушенный голос Капустина. — Прибил бы своими руками. Да и ты хороша, голубушка.
— Я? — возмущенно откликнулась Дора. — Да я без твоего слова и шагу ступить не могу! Ты сам все решал, когда мы выбирали…
К сожалению, они перешли в гостиную, и больше от их разговора мне ничего не обломилось.
Я медленно спустилась в бар и, заказав себе немного портера, стала смаковать темное горькое пиво, вяло размышляя о превратностях жизни и о том, как может сложиться у меня эта осень.
Где-то минут через пятнадцать я поймала себя на мысли — а чего это я думаю о работе во время столь желанного отпуска?
Разве ты не помнишь, Женя, с каким вожделением ты собирала вещи, предвкушая отдых?
Как кляла на чем свет стоит и город, и дом, и работу? Как хотела сменить обстановку?
«Конечно, помню. Ведь это было всего несколько дней назад», — ответила я сама себе.
— Тогда в чем же проблема? — усмехнулась я. — Зачем что-то загадывать?
— Вы что-то сказали? — подскочил ко мне бармен. — Еще пива?
— Нет-нет, спасибо, — торопливо ответила я. — Так, болтаю сама с собой.
— А-а, — протянул тот. — Что ж, всегда приятно побеседовать с умным человеком.
Остаток пива я допивала медленно, смакуя каждый глоток. Для меня теперь яснее ясного было, что отдыхать мне просто надоело.
Да-да, хотелось снова приняться за работу — встречаться с клиентами, разруливать их проблемы, а вечером смотреть по видику очередной боевик.
— Просто идиллия, — пробормотала я себе под нос. — Живи — не хочу.
Мои размышления прервал Максим Капустин, спускавшийся по лестнице на первый этаж.
Завидев меня, он слегка смутился, но тут же взял себя в руки.
Подойдя к бару, Капустин заказал рюмочку перно и, прополоскав горло микроскопической дозой анисовой водки, осведомился у бармена, кивнув на дверь номера Шмакова:
— Наш профессор у себя?
— Вроде не выходил, — ответил ему человек за стойкой. — Ну да, ведь у него же сейчас эта… как ее… в общем, томная дама с третьего этажа.
Я поняла, что бармен имеет в виду Антонину Платоновну, и решила заказать себе вторую порцию пива — меня начинало одолевать любопытство, хотелось разобраться в сложных взаимоотношениях между постояльцами первого корпуса.
Хотя я тут же осадила себя и мысленно прочитала себе нотацию:
«Женя Охотникова! Ты опускаешься с каждым днем все ниже и ниже! Неужели ты не видишь, как медленно, но верно тебя засасывает трясина так называемого „отдыха“? Тебя уже начинает интересовать интимная жизнь твоих соседей! Дальше некуда!»
И вправду пора домой. Вряд ли я протяну тут до конца срока.
Хотя… как знать, вдруг мое настроение вскоре снова изменится?
— Похоже, Антонина и профессор нашли общий язык, — словно прочитал мои мысли Максим. — Разница в возрасте, конечно…
— Иногда это даже помогает, — лениво ответила я. — Придает особое очарование.
— Вы полагаете? — с интересом посмотрел на меня Максим. — Не знаю, не приходилось пройти через такой своеобразный опыт.
— Мне тоже, — пожала я плечами. — Но некоторым нравится…
Наш вялотекущий разговор прервало появление Милены, которая вошла в корпус, с трудом придерживая дверь. В руках у нее был пакет с яблоками.
— У себя Данилыч? — запыхавшись, спросила она у бармена.
— Он что, министр, что ли, какой, что я вам докладывать обязан? — беззлобно огрызнулся мужик за стойкой. — Становитесь в очередь!
В этот момент дверь номера Шмакова открылась, и оттуда выплыла Антонина Платоновна.
Мило улыбнувшись нам, она присела на табурет рядом с Капустиным. Тот раздраженно проводил взглядом Милену, которая обрадованно закудахтала и впорхнула к Шмакову в еще не закрытую дверь.
Между Меньшиковой и Максимом завязался странный разговор.
Они сидели рядом на табуретках, их локти соприкасались, и никто из них не подумал отодвинуться. Я пристроилась чуть в отдалении, неторопливо глуша свое пивко и закрыв глаза, чтобы лучше слышать их беседу.
Говорили они как люди, давным-давно знающие друг друга, используя умолчания и недоговоренные фразы — значит, понимали все с полуслова.
— Как успехи?
— Более-менее, — ответила Меньшикова. Ее голос странно изменился — в нем появились новые нотки, чуть более теплые и человеческие.
— Выпьешь?
— Можно.
— Порцию коньяка! — заказал Капустин, обернувшись к бармену.
— Помнишь мои вкусы?
— Честно говоря, нет.
— А ведь прошло…
— Да-да, можешь не считать. Какая, в сущности, разница. Я меряю время по качеству.
— Мы могли бы снова…
— Неактуально.
— Твоя жена симпатичная.
— Угу.
— Не знаю, стоит ли говорить… — замялась Антонина. — В общем…
— Стоит — не в буквальном смысле, надеюсь, — усмехнулся Максим.
— Как знать…
— Тогда лучше не говори.
— Но тебе надо знать. В общем, может быть, тебя это расстроит…
— Вряд ли, — хитро посмотрел на нее Максим. — Ну так что у тебя?
— Она и Артем…
— Да?
— Представь себе! — оживилась Антонина. — Я отвечаю за эту информацию.
Максим молчал, допивая свое перно. Потом заказал оранжад со льдом.
— Ты удручен?
— Скорее удивлен.
— Я понимаю…
— Вряд ли, — покачал головой Максим. — Можно сказать, приятно удивлен.
— Вот как?
— Конечно. Новые перспективы… — загадочно произнес Капустин.
— Не понимаю…
— Я и говорил, что не поймешь, — снова улыбнулся Капустин. — Знаешь что, ты не вникай, ладно? Займись лучше профессором.
— Я и так…
— Ну так удачи тебе! — Максим спрыгнул с табурета, увидев, что Милена выходит из номера и прощается на пороге со Шмаковым.
— Вы что, тоже ко мне? — спросил его Алексей Данилович недовольным голосом.
— Я на минутку, если позволите, — настойчиво произнес Капустин.
— А нельзя ли отложить наш разговор? — попросил Шмаков. — Я неважно себя чувствую, да и подустал уже за сегодня.
При этом он, стараясь не встречаться глазами с Меньшиковой, бросил недовольный взгляд на Милену, которая явно утомила профессора.
— Это очень важно, — настаивал Максим. — Я не отниму у вас много времени.
— Проходите, — обреченно вздохнул профессор, пропуская гостя вперед.
Некоторое время из номера Шмакова не доносилось ни звука. И вдруг тишину прорезал донельзя испуганный голос профессора:
— Что?! Да вы понимаете, что это значит?! Да я ведь могу…
— Да-да, разумеется, — донесся до меня уговаривающий голос Максима. — Я все понимаю. Только не надо так громко говорить, нас могут услышать.
Меньшикова, согревшая в ладонях коньяк, медленно выпила свой «one drink» и нехотя сползла с табуретки. Уходя, она оглянулась:
— Запишите алкоголь на счет господина Капустина, — попросила она бармена.
— Уже! — радостно ответил ей тот. — Можете не беспокоиться.
— А я и не беспокоюсь, — пожала плечами Меньшикова и стала подниматься по лестнице.
И еще один человек в этот день нанес визит профессору. Уже перед самым ужином Дора Капустина ненадолго появилась в столовой.
