- А потом?
- Потом было три часа утра. Думаю, что с этого момента могу считать себя вне подозрения?
- Все-таки расскажите,- настаиваю я.
- Мы отправились в гостиницу недалеко от площади Этуаль. Я вам дам точный адрес.
- Хорошо. Все! Можете идти к жене и успокоить ее.
С недовольным видом он выходит из комнаты и сильно хлопает дверью, чтобы дать мне понять, что он обо мне думает.
- Мне не нравится этот хлыщ,- заявляет Морбле.- Клянусь своей пенсией, что это его рук дело. Зря вы тут разговорчики ведете, теряете время, приятель. А вот с помощью паяльной лампы... ну, вы бы потратились слегка на бензин, зато сэкономили бы на слюне.
- Эй вы, "гестапо", помолчите! - громыхаю я.
И тут же перехожу к допросу толстой Августины.
- А вы, заинька? Расскажите, как вы провели вечер?
Служанке мое обращение нравится как устрице морская вода. Затем ее довольная улыбка гаснет.
- Я пошла спать! - говорит она.
- Одна? - бросает Берю.
- Как вам не совестно, бесстыдник, что вы себе думаете? - протестует Августина.- Я девушка честная и не сплю с мужчинами у своих хозяев!
- Вы ничего не слышали?
- Совсем ничего.
- Даже приезд вашего хозяина и инспекторов, которые его... (чуть не сказал, "которые его охраняли"), которые его сопровождали?
- Да, я смутно слышала шум машины и стук дверцы, но это было сквозь сон.
- Значит, ничего существенного сказать не можете?
- Ничего.
- Сегодня утром вы встали как обычно?
- Да, я приготовила завтрак для хозяина. Когда кофе был готов, я пошла его звать. Ответа не было. Я открыла дверь: комната была пуста. Я испугалась и побежала за полицейским.
- Вы не спускались в гараж?
- Нет. Зачем бы я туда спускалась?
- Пока все. Спасибо!
Мы покидаем третий дом с преступлением. Морбле, который находится под хорошим газом, заносит, и он валится на лужайку. И добрый самаритянин Берю поднимает своего друга на ноги и отряхивает его костюм, наставительно говоря:
- Ну что ты, Пополь, честное слово, уже даже литра не держишь?
- Это тот нашатырный спирт меня подвел,- оправдывается Морбле.
- Но это был не нашатырь, это был кальвадос! - возражает Берю.
- А я тебе говорю, что это был нашатырь, я по вкусу определил.
Берю, который пришел в себя, усаживает своего приятеля в машину, советуя ему проспаться. Потом он возвращается ко мне в гараж, где я приступаю к повторному осмотру. Добиваясь, чтобы я простил ему утреннюю пьянку, Берю вовсю подлизывается. Он задает вопросы, касающиеся орудия преступления... Когда я сообщаю, что речь идет о кирпиче, он хмурит свои мощные брови:
- Ты ничего не замечаешь, Сан-А?
- О чем ты?
- Стены гаража сделаны из кирпича.
- Ну и что?
- А может, он сам ударился башкой о стену и вырубился...
- Он умер, и сам ухитрился выключить свет?
Но моя ирония не нарушает убежденности Ужасного.
- Плакаты были здесь? - спрашивает он, указывая на сверток, лежащий на полу.
- Похоже, что да.
- А до этого они находились в машине?
- Да, sir!
Верзила погружается в пучины плодотворных размышлений.
- Думаю, что я все понял, приятель. Забавно, как добрый стакан белого вина с утра в придачу к хорошо сдобренному алкоголем кофе приводит мозги в боевую готовность!
- Давай рассказывай! - приказываю я.
- Значит, так. Ляндоффе въезжает в гараж после того, как Мартине открыл ворота и включил свет. Правильно?
- Именно так...
- Ладно. Мартине закрывает за ним ворота. В это время Ляндоффе ставит машину на место, оборачивается, берет сверток с плакатами и бросает его через опущенное стекло из машины.
- И что дальше?
- Сверток длинный. Он ударяется о стену, нажимает на выключатель, и свет в гараже гаснет. Можешь это проверить, парень. Выключатель находится как раз над свертком.
- Правильно. Дальше.
- Дальше Ляндоффе на ощупь выходит из машины, чтобы включить свет. Он плохо рассчитывает движение и ударяется головой о кирпичную стену. От этого он теряет сознание, и его нос оказывается возле выхлопной трубы. Ничего себе амбразия!
- Амброзия, невежда!
- Пусть будет амброзия, если ты так хочешь. Господин несостоявшийся депутат вдыхает ее, и на этот раз - на вечные времена...
Наступает тишина. Он чешет макушку, проводя рукой между тульей и лентой шляпы.
- Что думает об этом большой начальник?
- Все, что ты мне сказал, представляется мне правдоподобным, Толстуша. Выходит, это всего лишь несчастный случай?
- Конечно, выходит! - ликует Верзила.- А для нас одним Преступлением меньше, и это уже хорошо, не так ли?
- Меня беспокоит одна мелочь.
- И что же это-с?
- То, что Ляндоффе не выключил двигатель, когда заехал в гараж. Представь себе, вот человек приехал. Приехал! К тому же еще и разгрузился. И. все это делает, не выключая двигатель! Это меня удивляет, Берю!
- Ну и пусть удивляет, только не выводи меня из себя! - ворчит Король мудаков.- Я прихожу сюда, помогаю тебе разобраться. Я проделываю "восьмерки" мозгами, чтобы вывести из затруднения моего хренового комиссара, а он вместо благодарности не находит ничего лучшего как сказать, что он удивляется!
Он берет меня за руку.
- Хочешь, я скажу тебе как мужчина мужчине?
- Попробуй, мой козлик, я согласен.
- В этот раз - это несчастный случай.
- Откуда такая уверенность?
- Потому что в этот раз, похоже, речь идет о преступлении в закрытом помещении и потому что - ты меня извини! - в преступления в закрытом помещении я не верю. В романах Тата Грисби, Руа-Викера, Симэ-Нона такое возможно. Но в жизни этого не бывает, потому что это невозможно.
- А остальные преступления, великий хитрец?
- Какие остальные?
- Два первых преступления. Там ведь речь идет как раз об убийствах, а не о несчастных случаях.
- Согласен, но, смотри, ведь там же помещения не были закрытыми. Никто не видел убийцу, но там были окна и двери. Здесь же обе двери закрыты изнутри! Отсюда и мое заключение: несчастный случай! А теперь, если тебе так хочется, ломай голову над вопросами "почему", "как" и "зачем" он не выключил двигатель, а я лучше пойду сыграю в белот.
Я хлопаю его по плечу.
- Спасибо, Толстый! Я принимаю твою версию о несчастном случае. Ну а если это убийство, то, по крайней мере, руки у меня будут развязаны!
ГЛАВА XII
Я сообщаю Старику берюрианские заключения, выдав их за свои. Стриженый их отметает.
- Вы в самом деле надеетесь всучить журналистам подобную ерунду?
- Однако, господин директор...
- А публика, Сан-Антонио, за кого вы ее принимаете? В настоящий момент все кандидаты от Белькомба мертвы, а вы собираетесь пустить щуку в реку! Я вам говорю, что речь идет о серии убийств, совершенных кровавым маньяком! Я хочу получить убийцу! Ведь есть же хоть один убийца во всех этих делах, да или нет?!
- Вне всякого сомнения, есть, господин директор!
Он переходит на крик, от которого лопнул бы страдивариус:
- Так вот, найдите его! И поскорее!
Дзинь! Он повесил трубку. Подать рапорт об отставке в подобный момент не очень пристойно. Так поступил бы трус, но не я. И все же мне хотелось бы написать его на пергаменте и дать его Старику - пусть подавится!
Около двенадцати тридцати, когда я глотаю одно за другим виски в ближайшем от комиссариата бистро, какой-то инспектор сообщает мне, что из Парижа только что звонил Ляплюм. Он вроде бы напал на след человека, звонившего графу в момент его смерти. Он свяжется со мной после обеда. Это известие проливает немного бальзама мне на сердце.
Вновь появляются Берюрье и Морбле. Они выглядят сверхвозбужденными. Морбле, который уже отоспался после своей первой попойки, кажется, вполне созрел для второй. На этот раз они набрасываются на марочный аперитив "Чинзано". Молитесь за них!
- У нас для тебя есть блестящая идея! - объявляет Его Величество.
- Не может быть! - притворяюсь я удивленным.- Две в один день, и ты еще жив?
- Угомонись со своими намеками, это серьезно.
Унтер-офицер вторит ему:
- Очень серьезно.
Берю осушает свой стакан, держит какое-то время пойло во рту, чтобы лучше его почувствовать. При этом он производит звук, подобный шуму ножной ванны. Потом проглатывает вино и заявляет:
- Знаешь новость?
- Нет,- говорю я.- Они появляются здесь так быстро, что я отказался за ними следить.
- Политические партии решили не выставлять больше кандидатов, пока не поймают убийцу.
- Я их где-то понимаю. Откуда это тебе известно? Он извлекает из кармана спецвыпуск газеты "Белькомбежская мысль". Спецвыпуск состоит из одного листка, не очень лестного для полиции. Мне бросается в глаза заголовок, написанный крупными, как на крыше аэропорта, буквами: "Граждане! Хватит уже!"
Очень плохо, когда заглавие начинается со слова "граждане" на первой полосе газеты. Текст, который за ним следует, представляет собой пузырек купороса, выплесканный в лицо полиции. "Белькомбежская мысль" называет нас бездарями и другими далеко не любезными именами. Она сообщает, что политические партии приняли решение не выставлять других кандидатов до раскрытия совершенных преступлений.
