– Что-то дороговато у вас, – пожаловалась Соня подошедшему продавцу.
– А спрос? – парировал человек с кокардой.
– Ну да, ну да, – согласилась Соня. – А кем освящено-то? – спросила Соня, указывая на бумажку под пленкой.
– Берете? – спросил человек.
– Нет, – покачала головой Соня, и торговец потерял к ней всякий интерес.
* * *
– Мамой не называет? – спросила соседка.
– Было один раз, – заколыхался броненосец. – Сразу поправился. Ты пей, пей.
Соседка хлебнула чаю, шмыгнула носом.
– Водки хочешь? – предложил броненосец. – Для здоровья. С травами…
– С травами? – оживилась соседка. – Налей, чего уж.
Чокнулись, выпили.
– А вещи его я выбросила. Ну, почти все… Пять лет пылятся, место занимают… Мне Катьку жалко, его – нет.
– Зачем выбросила? – обиделась соседка. – Кольке моему впору.
– Кольке? Да твой Колька – прыщ… – Тетя-броненосец услышала шорох, обернулась. – Ты? – Никто не ответил. – И чего ходит? Играл бы.
– Ну, прыщ не прыщ, а сгодилось бы…
Матвей на цыпочках отошел от двери, прошел в гостиную. Сегодня четверг, рыбный день, сказала женщина на кухне. Какой такой «рыбный», почему именно в четверг? «Должно быть, праздник, – сообразил Матвей. – У рыб по четвергам праздник. Значит, будет им праздник!» Матвей постучался в аквариум: «Слышите? Вам будет пгаздник». Гуппи шарахнулись в заросли. «Нате вот», – Матвей щедро насыпал корма. «Еще? Пожалуйста». Вода покрылась непроницаемым слоем стирального порошка. «Кушайте, на здоговье!» – Матвей ссыпал остатки корма. «А где ваша мама, гыбки? – спросил Матвей. – Что же она не ведет вас кушать? Цып-цып-цып. Или вы без мамы? А, вот и она. Плывите за ней. Ну-ка. Кыш! Боитесь? Мамы-гыбки иногда съедают деток. Но ваша мама не такая, плывите!»
В коридоре хлопнула дверь – гуппи вновь метнулись в заросли – ушла соседка. Матвей почувствовал приближение броненосца.
– А я гыбок когмлю, – улыбнулся мальчик.
И броненосец содрогнулся корпусом. Будто торпеда ворвалась в арсенал.
– Ах, ах, – схватилась тетя-броненосец за живот. – Мои рыбки, рыбоньки-и. Что же ты наделал?! Ты ведь зарезал меня! Ты ведь отравил их!..
– Я не отгавил, – возразил Матвей, не понимая, что происходит, – я накогмил.
– Накормил? – Тетя села на пол, разбросала зайцев, закачалась на волнах. – Марш в шкаф. Марш в шкаф! Марш в шкаф!!!
* * *
Переулок. Снег. Санки. Где-то звякнул сигнал точного времени. «В Москве одиннадцать часов», – сказало радио. «Непгавда, согок шесть», – возразил Матвей и пошел кругами. Как часовая, минутная и секундная стрелки вместе взятые. Газ-два, Газ-два, тик-так, тик-так.
– И что? – раздался над головой голос.
– Я налила еще, – сказал броненосец.
– И что? – спросила соседка.
– Не встает. Я еще. Бесполезно.
– А он?
– Плюнул, оделся и ушел.
– Тик-так, – сказал Матвей.
– Тик-так? – лязгнул броненосец. – Ну-ка иди… Там поиграй. Взрослые разговоры слушает. Постыдился бы. И санки забери!
– А потом? – спросила соседка…
Матвей вошел в арку. «Тик-так, тик-так». А санки по асфальту: «вжинь-вжинь». Как ножом по камню. Хорошо! Остановился.
– Тебе чего? – спросили из машины. Непроницаемые очки, нос, губы. – Иди, иди, – сказали в машине.
Матвей не ответил, прислонил лицо к стеклу. «Кошечка! Какая красивая. Что это у нее? Какие-то ягодки и червячки. Да это кровь! Кровь!!! Ей кто-то живот открыл. – Матвей забарабанил по машине. – Нужна помощь! Ей нужна помощь!» Дверь распахнулась.
– Ты кто? – спросила Марина Петровна.
– А ты?
– Марина.
– Кошечка… – сказал Матвей.
– Ах, это, – улыбнулась Марина. – Это не кошечка. Это имитация. Знаешь такое слово?
– Кошечка… – заплакал Матвей. – Она умегла?
– Да нет, успокойся. – Марина вышла из машины. – Это не настоящая кошечка.
– Настоящая, настоящая, – зарыдал Матвей и пнул Марину. А потом повалился в сугроб и затрясся от горя и опустошения. Из арки на всех парах шел броненосец.
– Что случилось?
– Кошечка…
– Какая кошечка?
– У тети, в машине.
– У тети? Нет здесь никакой тети. И машины нет. Вставай!
Матвей оглянулся.
– Да вот же она! – Он не понимал, как можно не видеть такое. Такое!
– Говорю тебе, никого нет… Не выдумывай!
* * *
Перед смертью кошечка ела ягодки. И червячков ела. А потом умерла. Матвей искал себе места и не находил. Или оно само не находилось? Какое горе, какое горе! Ей точно нужна была его помощь. И ему не дали ее оказать. Теперь он не сможет нормально жить. Матвей подошел к аквариуму. Чистое стекло, прозрачная вода. Рыбки плавали медленно-медленно и замерзали. «Вот вы смогли бы ногмально жить после этого? Так и я. – Матвей вздохнул. – Вам тетя воду поменяла? На холодную. Вам холодно? И мне. Сейчас я вас соггею».
Матвей задумался. Если рыбки не могут приплыть к теплу, то – резонно! – тепло может приплыть к рыбкам. А как? Тут есть над чем поломать голову. Спичками под аквариумом? Устанешь жечь. Лампу? Не дотянешь. Теплый воздух в кухне? Аквариум тяжелый, не унести. И переносную плитку не подставишь. Что же остается? Вопрос. Кипятильник! Большой кипятильник для ведра – то, что нужно. А где он? Броненосец уплыл в аптеку, спросить не у кого. Может, на полке в кухне? Здесь нет. А в ящике? И тут нет. Вспомнил, где его видел! «Вот ты где. Какой большой. Гыбкам будет хорошо». Матвей опустил кипятильник в аквариум, включил в розетку. Все как положено. Заструились слои воды над спиралью, оживились рыбки. «Тепегь вам будет тепло»! Забегали рыбки. От радости. «Не нужно, не благодагите, – сказал Матвей, – вы же немые».
От спирали отрывались стайки малюсеньких пузырьков. Почти невидимые. Матвей лег под стол, вспомнил кошечку. У нее глаза были грустные-грустные. А он не помог. Он мог бы… Он бы мог сделать ей искусственное дыхание. Мог бы завязать живот шарфом. Он это умеет. Он бы покачал ее на руках. И все бы прошло. А тете в непроницаемых очках он ее никогда бы не вернул. Матвей вылез из-под стола. В груде игрушек должна быть кошечка. Не та, но все же.
Эти игрушки были всегда. Давно были. Всю жизнь. И там была кошечка. Он зарылся в разноцветную пластмассовую груду. Первым нашелся хвост, почти сразу за ним – и его обладательница. Мурка весело глядела на Матвея оранжевым глазом. Мурка в одной руке, хвост – в другой. Не хватало маленького звена. Булавки не хватало. Ее можно было найти среди ниток. Так и есть. Какая острая! Это и хорошо – соединится крепко. Матвей пристегнул хвост. «Тепегь иди ко мне, – позвал Матвей. Мурка удобно устроилась на его руках, опустила голову Матвею на плечо. – Спи, спи, я тебя покачаю. Гыбкам тепло, и тебе будет».
* * *
«Интересно, можно исповедь принимать по телефону? И по телефону же давать индульгенцию? – подумала Соня. – Наверное, так уже делают… Или записать исповедь на пленку, послать куда нужно, а потом ждать, когда по почте придет кассета с индульгенцией. Услуги для больных или командировочных. Нет, вряд ли. Может выйти подвох. Насмехательство. Человек, скажем, умер, но перед смертью попросил индульгенцию. После смерти его недоброжелатели отправили кассету куда нужно. А оттуда пришла индульгенция. Мертвому она зачем? Хотя… Посмертная индульгенция… Почему бы и нет? Кто его знает».
Соня переложила трубку к другому уху. Это – устало и вспотело.
Старушка жаловалась Соне, что икона начала желтеть и остановилась. То есть пожелтела до определенного уровня и замерла, – догадалась Соня. «Теперь она желтая. Как старая газетная вырезка, – описала старушка. – Нет, изображение разглядеть можно. Только… Видимо, я согрешила, – предположила старушка. – Иной причины нет».
«Странная икона, – подумала Соня, – сначала расчистилась, потом пожелтела. Правильно, что она решила провести эксперимент. Как с двумя хомяками. Только вот еще не купила. Нужно будет ускорить покупку».
Старушка сказала, что необходимо поставить десять свечек. Десять свечек за десять дней. Так ее подруга научила. Проверенная, конечно. Одну уже поставила на утренней службе. Всем святым. Как входишь в храм, налево. Осталось девять. Пришла после службы домой, сразу к иконе. Вроде должна была немного сбросить желтизну. На одну десятую. Ан нет. «Может, после десятой сразу и восстановится? – предположила старушка. – Одним махом». Соня не хотела разочаровывать старушку, поэтому промолчала.
Старушка сказала, что сегодня же и у батюшки исповедалась. Должно помочь. «Должно», – согласилась Соня. «У меня ведь грехи, – посетовала старушка. – Грешница я. Продавщицу ругала…» «Ну, это бывает», – успокоила Соня. «Так я только начала, – возразила старушка. – Еще…» «Еще есть?» – удивилась Соня. «Вы слушайте, матушка, слушайте. Потом вернула в магазин пакет молока. А сама отпила ведь. Нехорошо это». Соня улыбнулась. «И Феклу забыла вечером покормить, – сказала старушка. – А главное – мало молилась. На икону надеялась. Еще завидовала и… – старушка заплакала. – На кладбище давно не была. Неделю почитай. Лежат там они, вдвоем, а старуха глаз не кажет. Подумают, что-нибудь нехорошее. Будто заболела или ленивая стала. А ведь вправду ленивая, все сижу да сижу. Скорей бы Бог к рукам прибрал. Плохая я, плохая». «Ну что вы, – не согласилась Соня. – Вы хорошая. Хотите, и я с вами схожу? Помогу».
