Далее пришло сообщений двадцать «Где ты?» и «Почему не отвечаешь?» Последнее начиналось словами «Ты же знаешь, что я люблю тебя». И все в том же духе. Она говорила, что задолго до их личной встречи поняла, что хочет посвятить себя ему. Кэндис настаивала, что их соединило общее горе, и бранила Бобби за то, что он не хочет строить с ней отношения, хотя они «родственные души». В конце она написала: «Я знаю, ты скажешь, что не хочешь быть со мной – во всех смыслах этого слова – потому, что считаешь меня своей „сестрой по духу“, а не любовницей. Но мы оба знаем, что это не так. Ответственность за Бетси не позволяет тебе осознать твою истинную судьбу. Но лакота знают – от судьбы не уйдешь. Ты не должен оставаться с этой окаменевшей пропащей душой, когда моя душа взывает к тебе».
Я со вздохом откинулась на спинку стула. Бедная Кэндис. Бедный Бобби. Честно говоря, сложно представить, что кто-то мог быть так страстно предан ему. Бобби, конечно, был симпатичным, но неярким. Его красота увяла, поблекла – как я предполагаю, из-за метамфетамина, поскольку стимуляторы губительны для кожи. Да, он держал себя в хорошей форме, работа обязывала, но его мышцы не были перекачаны или чересчур рельефны. У него было красивое, сильное и упругое тело, гладкий живот не походил на стиральную доску. Но Бобби не дотягивал до ловеласа из-за своего легкого, почти безобидного характера. С ним было приятно и весело. Он всегда был готов поддержать тебя или процитировать что-нибудь вдохновляющее из наставлений Общества Анонимных Алкоголиков. Но в нем не было страсти, пылкости и огня. Милый спокойный человек, но никак не «родственная душа». Хотя какое право я имею так говорить? Моя «родственная душа» большую часть времени играет с цифрами аукционов марочного вина и пишет о серийных убийствах, каннибализме и человеческих жертвоприношениях.
Утром позвонил Эл и сообщил, что ему почти нечего сообщить. Его источники в полиции Лос-Анджелеса не поведали ничего нового о смерти Бобби.
– В общем, скажем так, – произнес Эл. – Может, это самоубийство. А может, и нет. Сдается мне, они считают, что если это убийство, то из-за наркотиков. Ты же знаешь, что парень был наркоманом?
– Он завязал.
– Неважно. Наркоман всегда остается наркоманом, вот что я думаю.
Я поморщилась в трубку.
– Очень свежая мысль, Эл.
– Короче, пистолет не зарегистрирован ни на него, ни на кого-либо еще, но доказательств незаконного приобретения нет. Скорее всего, пистолет куплен на оружейной выставке, значит, не осталось никаких сведений о покупателе.
– Почему? Разве продавцы оружия не проверяют покупателей?
– Не на оружейных выставках.
– Почему?
Помолчав, Эл сказал:
– Честно говоря, я сам не понимаю. В любом случае это нас никуда не приведет. Все данные уничтожают после того, как человек получает чек.
– Что? – Это меня поразило. – Почему? Зачем уничтожать данные о человеке, который купил оружие?
– Милая моя, ты слышала о неприкосновенности личной жизни? Ты хочешь, чтобы правительство Соединенных Штатов следило за каждым шагом граждан?
– Конечно, я хочу, чтобы они следили за теми, кто покупает оружие! – воскликнула я.
Я почувствовала, что Эл буквально закипает на другом конце провода. Наконец он сказал:
– Слушай, ты, феминистка-пацифистка, я спорить с тобой не собираюсь. Вместо того чтобы орать, лучше бы спасибо сказала.
Упрек был заслуженный, и я прикусила язык.
– Ты прав. Огромное спасибо. Честно. Не злись, ладно?
Он вздохнул:
– Да ладно, ты не виновата. Ты просто запуталась. В общем, мне прислали данные по тем двум женщинам из больницы, я отправлю тебе по факсу.
– Спасибо, честное слово, я у тебя в долгу.
– Никаких долгов, давай лучше вместе работать.
Я засмеялась.
– Я серьезно, – сказал он.
Я была почти уверена, что Бренда Фесслер, младшая из женщин – мама Бобби. Я знала, что его усыновили через Службу еврейских семей, а фамилия Фесслер казалась еврейской. К тому же, по-моему, девятнадцатилетняя девушка скорее отдаст ребенка на усыновление, чем двадцатишестилетняя. Согласно досье она проживала в Рено, штат Невада. Я набрала номер, указанный на факсе, но телефон не отвечал. Я барабанила пальцами по столу, раздраженная молчанием. Потом подумала – какого черта, я могу позволить себе потратить девяносто центов, и позвонила в справочную. В списке Бренды Фесслер не оказалось, зато нашелся Джейсон Фесслер. Я рискнула набрать его номер. После первого же гудка трубку сняли, и мне ответил бодрый мужской голос. Не слишком рассчитывая на успех, я спросила Бренду, и мужчина крикнул: «Эй, мам! Тебе уже звонят по моему телефону! Держи трубку, давай мне ребенка».
– Алло? – голос оказался такой же звонкий и радостный, как у мужчины. Я понадеялась, что это именно та женщина, которая нужна.
– Здравствуйте, надеюсь, вы сможете мне помочь. Я ищу мать ребенка, родившегося в Мемориальной больнице Хаверфорда 15 февраля 1972 года.
– Опять?
– Простите?
– Около месяца назад звонил приятный молодой человек и спрашивал то же самое. Он родился в этот день и разыскивал свою мать. Вы насчет того же ребенка?
– Да.
– Я могу сказать вам то же, что и ему. Очень жаль, но он не мой сын. Мой Джейсон родился в Мемориальной больнице Хаверфорда 15 февраля 1972 года, и сейчас он здесь. Вы звоните к нему домой, и у меня на руках его сын, Джейсон-младший, ему полгода. Он просто куколка. Правда ведь? Ты моя любимая куколка. – Я поблагодарила счастливую бабушку за внимание и повесила трубку.
Остается Сьюзен Мастерс. Мастерс – ее девичья фамилия, а по мужу она Салливан. Меня смущало то, что замуж она вышла в 1968-м, за четыре года до рождения Бобби. Однако дата рождения и номер страховки совпадали. В больнице Сьюзен Салливан почему-то назвала девичью фамилию. Возможно, она собиралась отдать ребенка на усыновление и хотела остаться неизвестной.
Салливаны по-прежнему жили в Лос-Анджелесе, в Тихих Аллеях, небольшом красивом городке к северу от Санта-Моники. Я набрала номер, и почти сразу же ответил женский голос.
– Здравствуйте, мне нужна Сьюзен Салливан.
– Я слушаю. – Мне показалось или в ее голосе сквозило подозрение?
– Миссис Салливан, я ищу мать мальчика, родившегося в Мемориальной больнице Хаверфорда 15 февраля 1972…
Трубку повесили прежде, чем я договорила, и окончание фразы повисло в воздухе. Я набрала снова, в надежде, что нас просто разъединили, но к телефону никто не подошел. Сьюзен Мастерс Салливан не желала быть найденной. Но ее нашли. Я собиралась встретиться с ней и выяснить, что ей известно о смерти Бобби, независимо от того, хотела она меня видеть или нет.
К сожалению, еще надо было забрать Руби из сада. Исаак, который дремал все то время, что я говорила, даже не пошевелился, когда я взяла его на руки и отнесла в машину. За первые четыре месяца своей жизни он спал не больше двадцати минут, в результате чего я превратилась в круглую дуру, а мой брак подвергся тяжелому испытанию, такого мы не переживали ни до, ни после. А сейчас и духовой оркестр его не разбудит.
Я всего на семь минут опоздала в сад – мой рекорд; тем не менее дочь недовольно постукивала ногой по полу, сложив на груди тонкие руки. Сделав вид, что не замечаю ее раздражения, я сказала:
– Пойдем, солнышко. Я отвезу вас с Исааком домой, играть с папой.
– Почему? Я хочу играть с тобой.
– Извини, Руби, у меня дела.
– Что ты будешь делать?
Не могла же я сказать: «Расследовать убийство», поэтому объяснила, что пойду на вечеринку.
Видимо, она осталась довольна.
Почему-то я ожидала, что Сьюзен Салливан живет в маленьком симпатичном доме с верандой, на окаймленной деревьями улице. Увидев адрес, я сразу поняла, что ее дом не из дешевых, но при теперешней инфляции на рынке недвижимости даже небольшие коттеджи в Тихих Аллеях продаются за миллион баксов. Чего я не ожидала, так это дворца, который находится так далеко от шоссе, что на пути к нему стоит указатель «частная дорога». Я не ожидала, что там будет подъездная аллея из розового гравия, газоны и сады, насколько хватает глаз (по крайней мере, до рядов благоухающих эвкалиптов по границе участка). Из-за виллы с розовой отделкой виднелся облицованный мрамором бассейн. Я съежилась, когда колеса моего «вольво» раскидали аккуратный слой гравия и нарушили идеальную окружность дороги.
Богатые люди меня нервируют. Я порылась в сумочке, нашла старую помаду и аккуратно накрасила губы. Еще хотелось бы скрыть три прыща, которые красовались на подбородке. Я в очередной раз обругала Бога Прыщей, который не дал мне ни минуты передышки между подростковыми угрями и возрастными морщинками. Сначала у меня была одна проблема, потом стало две, и ни единого дня с гладкой кожей.
