Иван поднял обломок базальта, покачал в руке: "Бог-камень. Бог-тяжесть. Чеченцы выбросили своих богов так же, как я сейчас зашвырну тебя в пропасть..." Иван размахнулся и швырнул обломок - он беззвучно скрылся за краем обрыва... Где-то внизу бежал ручей, шума которого не было слышно: он улетал куда-то по вертикали, отраженный почти отвесными стенами ущелья...
Нельзя остановить ветер, но можно остановить путь человека во времени.
Нельзя погасить солнце, но можно погасить огонь жизни человека или жар его предсмертного тления.
Нельзя вызвать дождь, но можно вызвать смерть.
Чеченец знает это еще во чреве матери. Родившись на свет и набравшись сил, он легко отнимает жизнь у другого человека, потому что уверен: он повелевает смертью. К тому же умирать так же естественно, как и жить...
"...И эти тоже ошибаются... - в голове Ивана из потока отрывочных мыслей и ассоциаций возникала одна, главная мысль. - Смертью нельзя повелевать, так же как нельзя приказать солнцу погаснуть!.."
Он остановился, поднял глаза на солнце и заорал что-то - дико и хрипло, невнятно, но повелевающе.
И так же хрипло засмеялся.
"...Смерть надо любить так же, как солнце, дождь или ветер. Смерти надо помогать, а не торопить ее, не заставлять делать то, чего она не хочет или не может сделать... Они не знали этого, - подумал он о тех, кого убил час назад, - и поэтому умерли. Я это знал, и поэтому они не смогли меня убить... Я победил этот народ!" - заключил он.
И люди, живущие в долине, перестали его интересовать.
***
...Он прошел мимо селений в долине, даже не вспомнив о них. Тропа повернула вправо, а он шагнул прямо, к виднеющейся впереди автомобильной дороге.
Иван не знал толком, в какой именно точке Чечни он находится, мог только предполагать, что где-то на юге. Сзади, за горами, - Грузия, справа Дагестан. Впереди - Россия, Ставрополье. Что там слева, он не помнил...
Выйдя на дорогу, Иван пошел налево. Если бы он повернул направо, дорога привела бы его к селению в долине, а оно Ивана не интересовало. Куда он идет, Иван не знал, да и не думал об этом. Он направился к западу, хотя цель его пути, казалось бы, находилась на севере. Но и цели своей он не осознавал, двигаясь вперед чисто инстинктивно.
Через полчаса он наткнулся на обгоревшие "Жигули", стоявшие поперек дороги. Над рулем склонилась какая-то темная масса, в которой с трудом можно было угадать водителя. Метрах в десяти от еще коптящей дымком машины лежал полураздетый труп. Сапоги и одежду с него содрали, оставив только бриджи офицерского покроя. Иван остановился над ним.
- Стой, - услышал он позади себя тихий, но явно взволнованный голос. Сойди с дороги и двигай в кусты.
Иван сошел с обочины и направился к кустам, откуда, как он уже понял, и раздался голос.
- Стой, - услышал он опять. - Теперь налево и вон в тот орешник...
В орешнике, повернувшись, он увидел молоденького лейтенанта с "макаровым" в руке.
- Фу, бля, - русский! - облегченно выдохнул тот, рассмотрев Иваново лицо. - Ты кто такой? Куда идешь? Как зовут? Садись, бля, что стоишь!
- Иван, - хрипло ответил Иван одним словом на все вопросы.
- Чего голый-то? Из плена, что ли, идешь?
Иван промолчал.
- Ты чего тут сидишь? - так и не ответив на вопрос лейтенанта, спросил в свою очередь он.
- Машину, бля, расстреляли. Санька убили. Видел Санька на дороге? Убили Санька. Водилу тоже. Я, бля, еле выскочить успел... Ну, ничего. Мы еще вернемся. Там, впереди, станица, бля... Я их, бля, черножопых... - лейтенант скрипнул зубами. - За нами "Урал" шел, со взводом. Где ж они, суки, застряли? Мы и вырвались-то всего чуть-чуть...
Иван сидел молча.
- Слушай, чем это, бля, от тебя воняет? Обосрался, что ли? - Лейтенант хохотнул. - Не сри, брат. Мы их кровушки еще попьем...
Иван молчал. Он не чувствовал ни обиды, ни раздражения - только невыносимую скуку неосознанного существования, которой так и несло от этого сидящего перед ним пушечного мяса...
- Щас наши подъедут. Пушку мы тебе найдем. Отомстим, бля. За Санька. За тебя.
- Не понось, - ответил Иван. - Я эту войну закончил.
Лейтенантик напрягся.
Иван взглянул на него... И впервые разглядел и отметил про себя в глазах кандидата в покойники тот особенный блеск, который потом часто видел в глазах людей за считанные секунды до их смерти...
- Ты что же, сука... А за Санька?
Глаза лейтенанта побелели. Он поднял свой ПМ и вновь наставил его на Ивана.
Иван уже знал, что будет дальше. Сейчас он ответит лейтенанту. А потом тот будет нажимать на спуск. И это движение его сгибающегося пальца будет длиться долго, бесконечно долго. В течение этих почти остановленных близостью смерти, растянутых мгновений Иван, испытывая восторг от близости своей возлюбленной, сделает три движения и отберет жизнь у этого человека.
- Бросил ты Санька, - сказал Иван. - И дрищешь сейчас своим страхом. Ты мертвый солдат. Падаль.
Произнося эти слова, Иван ждал того момента, когда указательный палец правой руки лейтенанта начнет движение, и время остановится.
Лейтенанту, в его полном неведении ритма смерти, казалось, что он сейчас просто нажмет на спуск и застрелит этого вонючего дезертира. И будет дальше ждать свой взвод, предвкушая, как его автоматчики ворвутся в станицу и искрошат чеченцев в капусту, мстя за Санька, за собственный лейтенантов страх, за его унижение, пусть только перед самим собой...
В отличие от лейтенанта, Ивану ничего не казалось. Он точно знал, что ничего этого не произойдет. Нет уже взвода, хотя его прибытия все еще ждет лейтенант. Иван, как наяву, видел горящий посреди дороги "Урал", трупы солдат, разметанные взрывом вокруг машины, чеченцев, бродящих между ними - собирающих автоматы, выворачивающих карманы, стягивающих сапоги...
Палец лейтенанта слегка сдвинулся, но пока - только палец. Курок еще оставался неподвижным.
В то же мгновение начал свое движение и Иван. Его тело, устремившееся вперед, двигалось быстрее пальца лейтенанта, быстрее курка пистолета... Выстрел прозвучал одновременно с его ударом головой в пах лейтенанту. Это было первое движение.
Иван перевалился через голову и своим крестцом припечатал голову лейтенанта к каменистой осыпи, на которой они сидели. Это было второе движение.
Земля стала наковальней, а тело Ивана - молотом, и все, что попало между ними, должно было превратиться в труху. Но лейтенант случайным движением слегка отклонил голову, и его только контузило ударом Иванова бедра. Он был еще жив.
Настал черед третьему движению. Иван резко дернул локтями назад и взломал с обеих сторон грудную клетку лейтенанта, придавив его сверху спиной, зажав сердце между обломками ребер...
Минуты две Иван лежал неподвижно, ощущая спиной последние толчки лейтенантова сердца и ожидая, когда оно остановится... Наконец он убедился, что под ним лежало абсолютно мертвое тело.
Иван сел. "Я победил в этой войне, - сказал он тому, что лежало у него за спиной и еще недавно было лейтенантом российской армии. - Я никого не беру в плен и не убиваю побежденных".
Он раздел лейтенанта, забрал его форму, содрав с нее все знаки отличия и принадлежности к роду войск, сунул в карман ПМ и пошел по дороге, ведущей на запад, рассчитывая при первой возможности свернуть направо, к северу.
Он понял, что цель его движения лежала на север.
На севере была Россия.
Глава 4
Лещинский уже полчаса жарился на пляже, а Крестного все не было.
"Пижон блатной, - разомлев на немилосердном майском солнце, лениво поругивал он про себя Крестного. - Загнал же, сука, к черту на кулички. Торчу теперь тут как хрен в жопе". Он чувствовал себя идиотом на этом малолюдном пляже. Погода была типично майская: днем жарило на всю катушку, к вечеру холодало, а ночью - так и вообще задубеть можно было. Вода в Москве-реке еще совершенно не прогрелась, и желающих окунуться не наблюдалось. Хотя кое-какой народ по пляжу бродил. Метрах в двухстах от Лещинского, зайдя в воду по самые яйца, стояли трое рыбаков в болотных сапогах. Пару раз прошли мимо какие-то малолетки, бросавшие на Лещинского колючие, цепкие взгляды.
"Ну вот, еще шпана тут меня разденет, - подумал Лещинский. - Где же он, сука?" Его штальмановский костюм действительно смотрелся дико на грязном, неубранном еще после схода снега пляже. Лещинский снял пиджак и держал его в руках, опасаясь положить на песок. В белой рубашке и галстуке за тридцать баксов он почувствовал себя совсем плохо. Он снова надел пиджак и терпел, хотя спина сразу же взмокла. "Вырядился, козел! - ругнул он уже самого себя. Правда, переодеться он мне времени не оставил..."
Крестный позвонил ему полтора часа назад и назначил встречу. Здесь, на этом пляже. Лещинский сначала даже не поверил своим ушам. Обычно они встречались в ресторанах. В том же театральном на Тверской. Лещинский, по старой памяти, называл его рестораном ВТО по имени театральной конторы, которой когда-то принадлежало это заведение. Готовили там отлично, хотя выбор напитков был не очень разнообразным, в основном - коньяки. Лещинский любил встречаться там с Крестным: беседуя с партнером, греть в руке пузатенькую, сужающуюся кверху коньячную рюмку с колышущейся на дне маслянистой, темно-янтарной жидкостью... Со студенческих, не слишком богатых лет он полюбил французский "Корвуазье" - коньяк не слишком дорогой, но через минуту согревания в руках дающий такой густой и приятный аромат, что можно было забыть обо всем. Лещинский в эти минуты ненадолго забывал не только о женщинах, с которыми приходил в ресторан, но даже о своем "банке информации", а о нем он не забывал практически никогда... Пару раз встречались в "Метрополе", где Лещинский любил бывать, но не любил встречаться там с Крестным: слишком много вокруг было "своих", знакомых лиц.
