Фалалей достал из кармана пачку папирос, поняв последнюю фразу как завершение совещания.
– Собирался вместе с Самсончиком наведаться в полицию. Во-первых, познакомить его с нашими информаторами. Во-вторых, в надежде выловить там такой сюжетец, чтобы наши дорогие подписчицы зарыдали…
В этот момент из коридора, у открытой двери, в который топтался Данила, послышались странные звуки. Ольга вопросительно подняла брови, бросила взгляд на часы и перевела его на старичка. В парадную дверь нещадно барабанили руками и ногами.
– Открыть? – спросил он.
– Открывай уж, закончили, – распорядилась Ольга Леонардовна и встала.
Ее сотрудники с нетерпением ждали, когда она покинет помещение, чтобы в очередной раз обсудить несносный характер своей работодательницы. Но дать волю своему злословию они не успели: в помещение ворвался человечек, похожий на лягушку, в клетчатом пальто и котелке. Из-под пальто виднелись короткие, кривые в коленках, кавалерийские ноги.
– Стойте, стойте, неужели я опоздал? – закричал он с порога.
– А вы разве не имеете часов, господин Братыкин? – осведомилась Ольга. – Совещание закончилось.
Она двинулась к дверям, чтобы уединиться на своей половине. Но клетчатый кавалерист попятился и загородил дверной проем.
– Простите ради Бога, Ольга Леонардовна! Но охотничий азарт в нашем деле неистребим. Опоздал, каюсь, но принес вам такое, что вы меня простите, Богом клянусь! А ведь мог бы…
– Что? – Ольга топнула ногой. – Что вы могли? Принести вашу чушь в другое издание?
– Нет, нет и нет, – стал отпираться Братыкин. – Только «Флирту», и больше никому. Снимочек золотой, клянусь Богом! И сделал я его на Куликовом поле!
– Никак любовное письмо от Дмитрия Донского нашли? – злобно фыркнула Аля.
– Хуже! – Братыкин подпрыгнул на месте. – Нет! То есть лучше! Обнаженный труп молодой женщины, а на груди ее фанерная дощечка с надписью: «Эльза, вот до чего доводит флирт!».
Снимочек оказался не так уж и хорош, как разрекламировал его Братыкин. На прямоугольнике матовой, шершавой бумаги различались лишь слабые очертания женского тела, припорошенного снежком: крепкие бедра, округлые колени, раскинутые руки, покатые плечи. Темное пятно вокруг головы походило на разметавшиеся волосы, а могло быть и чем-нибудь другим. Вместо лица – бледный овал с темными впадинами глазниц и рта. Впрочем, фотограф клялся, что искусство ретуши исправит все изъяны. Госпожа Май молча раздумывала.
Самсон, всмотревшись в снимок, стоял ни жив ни мертв. Он еще не видел в своей жизни мертвых женских тел и потому не знал: остаются ли мертвые тела такими же, как и при жизни. Расплывчатое тело могло быть его Эльзой, а могло и не быть. Четче всего получилась фанерная дощечка с надписью, где присутствовало заветное имя. Он не знал, хочет ли убедиться в том, что его возлюбленная и тайная жена мертва…
– А что, если я по материалам дознания напишу «исповедь погибшей души»? – с горячностью воскликнул Фалалей. – Я чувствую, здесь есть подлинная трагедия любви, измены, страсти…
– Попробуй, – с сомнением в голосе согласилась Ольга. – А вы все держите рот на замке. Надпись двусмысленная, как бы не обернулась против журнала. К слову сказать, как вы, господин Братыкин, очутились на Куликовом поле?
– О, это неважно, – фотограф стушевался, – игра случая, фортуна, так сказать…
Но Ольга уже его не слушала, она величественно удалялась в свои покои, а за ней следовал печальный господин Либид. Только он, только он понял бурю чувств, охватившую бедное сердечко юного Самсона: проходя мимо своего протеже, Эдмунд Федорович легонько потрепал его по плечу.
– Уединилась со своим любимчиком, – плотоядно причмокнул Сыромясов, когда парочка скрылась.
– Нет, вы только подумайте, она нас шантажировала! – оскорблено закатил глаза Синеоков, шествуя за толстым обозревателем мод к Даниле, занявшему свой пост у столика в коридоре. – И как же мы должны беречь ее Эдмунда?
– Нам придется установить очередность в слежке за ним, – предложил вполголоса Платонов, – иначе на всех нас падет подозрение. Сегодня могу его взять под опеку я, а завтра Сыромясов, послезавтра еще Синеоков. И Мурычу сообщим. А там и Черепанов освободится.
– Вот еще! Мне некогда бегать по городу за Эдмундом, – проворчал господин Лиркин, последним забирая свое пальтецо и шапку с вешалки.
– Значит, если с Эдмундом что-нибудь случится, вы и будете виноваты, – злорадно констатировал Сыромясов.
Он говорил умышленно громко, чтобы навостривший уши Данила мог понять и передать содержание разговора хозяйке: в доносительстве старика дон Мигель, как и никто в редакции, не сомневался. Но Данила, вроде бы не обращая внимания на журнальных сотрудников, аккуратно расчерчивал в столбики страницу амбарной книги, куда заносил имена посетителей.
– Как? Вы уже уходите, господа? – Старик внезапно поднял голову и хитро прищурился: – А что в буфетную не заглянули? Там графинчик есть еще не опорожненный, да селедочка с лучком…
– Благодарствуйте, в другой раз, – ответил Платонов за всех, и под пожелания счастливого пути журналисты покинули редакцию.
Данила тихонько засмеялся и потер сухонькие ладони. Вот хорошо, что в буфетной пока обитает стажер! Не так часто будут опрокидывать рюмку сотрудники, постесняются юнца. Впрочем, сложившееся положение дел на руку только Фалалею – он сразу уединился в буфетной со стажером, и как бы графинчик не ополовинил!
Данила прислушался, встал со стула и прокрался к буфетной. Через неплотно прикрытую дверь разговор Фалалея и Самсона долетал до слуха беспрепятственно.
– Ты готов? Сейчас заглянем в трактир, подкрепимся, – говорил явно что-то жующий Фалалей. – У тебя деньги есть?
После паузы Самсон тихо признался, что денег нет.
– А в карманах смотрел? – не отступал фельетонист. – Посмотри, по-дружески тебе советую. Наша жизнь такая, что иногда и забываешь о деньгах, а они могут заваляться и неожиданно появиться.
– Да что же, я своих карманов не знаю? – печально возразил Самсон.
– А ты взгляни, взгляни, не ленись, – настаивал Фалалей. – Кстати, одежонку надень поскромнее, попроще. На Куликовом поле в модных сюртуках делать нечего. Ну?
Тишину в буфетной нарушали лишь шорохи, свидетельствующие о переодевании. Затем Данила уловил изумленный юношеский возглас.
– О! Как это понимать?
– А я тебе что говорил? Поздравляю! Целый четвертной!
– Но… но… Откуда? Неужели госпожа Май?
– Не бери в голову, – Фалалей засмеялся, – тут еще не такие чудеса случаются. И почаще заглядывай в карманы. Понял? Главное правило настоящего журналиста. Знаешь официальную точку зрения градоначальника: «Я не осуждаю, когда репортер берет там какую-нибудь благодарность, но не вымогает. Я ведь и на приставов так смотрю. Нельзя без подарков, но за шантаж – пожалуйте на гаупвахту». Одевайся быстрее. Времени в обрез. Теперь темнеет рано. Как управимся, закажем тебе визитные карточки. Это – наипервейшее дело. Есть места, где эти визитки тебя озолотят, понял?
Когда фельетонист и Самсон вышли из буфетной, Данила сидел за столиком в прихожей и разглаживал страницы коленкоровой книжицы. Фалалей знал, что въедливый конторщик сейчас примется изучать свежий номер журнала «Флирт», чтобы внести в тетрадку перечень ошибок и опечаток, – Ольга Леонардовна никогда не упускала случая потребовать от типографии возмещения морального ущерба.
Фалалей пехом отвел Самсона в ближайший трактир обедать. Едва они вошли в просторную, низкую комнату, наполненную паром, дымком, вкусными запахами, как к ним кинулся похожий на шарик лысоватый трактирщик. Он самолично протер выскобленную дощатую столешницу сомнительной чистоты полотенцем, сделал знак половому, несущему на подносе чайники и закуски, и вокруг почетных гостей началась круговерть.
Через несколько минут, уплетая горячую ароматную солянку, опытный борзописец делился с Самсоном своими соображениями относительно того, на какие средства Ольге Леонардовне удается издавать журнал. Экономия, конечно, важна, подписка и розница дают средства неплохие. Но самое существенное – реклама и брачные объявления. И все-таки по прикидкам Фалалея выходило так, что этих средств недостаточно, чтобы снимать такую огромную квартиру и платить лучшим сотрудникам внушительные гонорары.
– Может быть, госпожа Май спекулирует на бирже? – неуверенно прошептал Самсон, склонившись над дымящейся тарелкой.
– Исключено, – тщательно прожевав кусок мяса, Фалалей отмел предположение своего опекаемого. – Но ты, однако, будь осторожен. Вопросов о финансах она не любит. Злится.
– А политических денег здесь нет? – смущенно продолжил стажер.
– Если такие и есть, то они проходят через ее черную бухгалтерию, – отмахнулся Фалалей. – Впрочем, мне расследованием заниматься некогда. Я наемный работник, писака, охотник за неверными женами. Если что заметишь свежим глазом, сигналь. Пораскинем мозгами вместе. Ты, я вижу, парень живой, способный, схватываешь на лету. Может, если жареным запахнет, будем уносить ноги вместе.
