После разговора с Кузьминым Пульхерия приняла душ и стала собираться.
– Ты куда? – с тревогой спросила Марина.
– По делу. Я ненадолго, Мариша. Посмотри телевизор…
– Я с тобой. Когда тебя нет рядом, мне начинает казаться, что я тебя больше никогда не увижу.
– Типун тебе на язык! Болтушка.
– Нет, правда. Я физически начинаю ощущать, что осталась совершенно одна во всей Вселенной. Я с тобой срослась, как сиамский близнец.
– Умеешь ты уговаривать. Хорошо, пойдем вместе. Только я тебя предупреждаю, что ты должна меня слушаться. Скажу «иди» – идешь, скажу «лежать» – ложишься. Рявкну «молчать!» – молчишь. Ясно?
Марина с радостной готовностью кивнула.
– А куда мы пойдем?
– Навестим Оксану Шпак по кличке Таня. Она, кстати, здесь недалеко живет, в двух минутах ходьбы. Эта красавица вовлекла нас с тобой в темное дело, и у меня есть к ней несколько вопросов.
Они остановились недалеко от огромного дома, находившегося в окружении пятиэтажек. Со стороны шоссе он почти не был виден и открылся во всем великолепии, когда они из небольшого переулка вошли во двор.
Вращающиеся стеклянные двери вели в роскошный вестибюль. Кивнув, как старому знакомому, консьержу, они направились к лифтам. Но на консьержа их дружеский кивок впечатления не произвел. Он твердо знал – эти люди чужие. Именно для этого и был здесь поставлен.
– Погодите! Вы к кому?
– В 1814 квартиру к Оксане Николаевне Шпак, – вежливо сообщила ему Пульхерия.
– Надо доложить, – рука консьержа потянулась к внутреннему телефону. – Ваши имена?
– Она – Марина, а я – Пульхерия, но близкие друзья зовут меня Пулей, – она шагнула от лифта к стойке консьержа. – Однако мне бы не хотелось, чтобы вы о нас сообщали, понимаете?
Консьерж тяжело вздохнул, удивляясь такому непониманию. Если всякий желающий сможет входить и выходить без предупреждения, зачем тогда консьерж? Мысль – пугающая своей очевидностью.
– Извините, но таков порядок. Назовите ваши фамилии.
– Неужели ты меня не помнишь, Стасик? – дружелюбно спросила Марина. – Мы же с тобой живем в одном доме, только в разных подъездах. Я твою маму хорошо знаю и твою жену Зиночку.
Стасик с минуту озадаченно изучал лица подруг: давало ли право этим женщинам войти на охраняемую территорию без спроса то обстоятельство, что он проживает с той, что похудее, в одном доме? После недолгого раздумья консьерж решил, что нет. Он хорошо знал права своих жильцов.
В этот момент Пульхерия полезла в карман и положила на стойку мятую влажную сторублевку. Если бы она была новенькой и хрустящей, а еще было бы лучше, чтобы это были не рубли, а доллары, тогда бы он взял их без малейших колебаний. Консьерж смотрел и раздумывал. С другой стороны, эта шлюшка, к которой пришли эти женщины, не стоила того, чтобы ради нее отказываться от стольника. Долговязый консьерж выглядел рассерженным, и справедливо, ведь он должен добросовестно отрабатывать свое жалование.
– Взятка?
– Нет, презент. Купите потом себе, что сами захотите.
– Интересно, что можно на это купить? – губы консьержа искривила презрительная улыбка.
– Ну, если дело только в цене… Извини, дружок, большей суммой мы не располагаем, – Пульхерия придавила купюру пальцем и стала медленно двигать ее к себе.
Парень накрыл стольник ладонью.
– Меня не было на месте, когда вы пришли, – быстро сказал он.
– Кто бы сомневался, – пробормотала Пульхерия, и они с Мариной направились к лифтам.
На восемнадцатом этаже лифт остановился, и двери бесшумно открылись. Они вышли и оказались в устланном дорогими коврами коридоре, стены которого были увешаны картинами и акварелями с пейзажами а ля Левитан и Шишкин, украшены стильными светильниками и экзотическими растениями. Напротив квартиры номер 1814 в огромном горшке размером с ведро росло лимонное дерево, все усыпанное крохотными ярко-желтыми лимончиками.
– Пуляша, смотри, какие маленькие, словно грецкие орехи. Как ты думаешь, они настоящие? – с восторгом спросила Марина.
– Сорви – узнаешь, – посоветовала она подруге.
– А разве можно? – простодушно удивилась та.
Пульхерия оглянулась по сторонам, быстро сорвала один лимончик и сунула его в карман плаща.
– Потом продегустируем, – сказала она и подошла к двери квартиры Оксаны.
Они отчетливо слышали негромкую музыку. Марина нажала на кнопку звонка, и мелодичная трель на мгновение заглушила ее. Музыка продолжала звучать, но дверь никто не открыл. Они позвонили еще. На этот раз Пульхерия держала нажатой кнопку довольно долго, однако без результата.
– Видишь, там никого нет, – почему-то прошептала Марина.
– А музыка? Может быть, она принимает ванну или с кем-нибудь любовью занимается?
– Подождем?
– Чего?
Пульхерия постучала в дверь кулаком и подергала ручку двери. Неожиданно она открылась.
– Ой, здесь и не заперто вовсе, – Марина испуганно прижалась сзади к подруге, словно хотела слиться с ее крупным телом.
– Не нравится мне это, – мрачно заявила Пульхерия.
– Давай уйдем. Я сейчас в обморок упаду от страха.
– Вот еще чего придумала. Попробуй только. Я повернусь и уйду одна, а ты тут сама тогда отдувайся.
– Пуляша, уйдем лучше вместе, не дожидаясь, пока я упаду.
– Тихо. Можешь остаться здесь возле лимонного дерева. Я сама все разведаю.
Она осторожно приоткрыла дверь и крадучись вошла внутрь.
Несмотря на то что за окном день был в самом разгаре, в комнатах горел верхний свет. Пульхерия огляделась, дивясь обстановке квартиры еще больше, чем коридору. В углу гостиной стоял белый рояль, дорогая мягкая мебель, роскошные портьеры, множество красивых безделушек, скульптур, ваз, картин – все свидетельствовало о том, что здесь поработал стильный дизайнер и затрачены немалые средства. В гостиной музыка уже не казалась приглушенной и была весьма даже громкой. Пульхерия подошла к музыкальному центру и выключила его.
– Оксана Николаевна, вы дома? – громко спросила она.
Но ответа не последовало.
Марина не захотела оставаться в коридоре и растерянно осматривалась по сторонам.
– Теперь я понимаю, почему этот парень назвал мою дачу бомжатником, – с грустью заметила она.
– Ну, и где он теперь? В областном морге в холодильнике прохлаждается, – жестко напомнила Пульхерия. – Нашла, чему завидовать! В нашей стране быть богатым небезопасно. – Она прислушалась. – По-моему, где-то шумит вода.
Пульхерия пошла на шум. В ванной горел свет. Джакузи была полной и бурлила словно кастрюля с кипятком над сильным огнем; кран в душе был открыт до отказа. Все обстояло так, словно кто-то хотел принять душ, а потом лечь в ванну, но по каким-то причинам этого не сделал. Дверь в спальню была приоткрыта, в ней было темно. Единственное место в квартире, где не горел верхний свет. Пульхерия подошла к двери и в нерешительности остановилась. Марина остановилась вместе с ней.
– Не ходи туда. Я боюсь, – прошептала она.
– Я тоже боюсь, но идти надо, – тоже шепотом отозвалась Пуля. Они словно чувствовали, что их ждет за этой дверью. – Останься здесь, – приказала она Марине.
– Мне страшно и любопытно одновременно. И эти два чувства во мне борются, – заявила та.
– Как это?
– Если я пойду туда, я умру от страха, а если останусь здесь – то от любопытства.
– И от чего тебе будет приятнее умереть? – улыбнулась Пульхерия.
– Есть такой анекдот: многодетного папашу спрашивают: «У вас так много детей, потому что вы их любите?» – «Нет, детей я не люблю, но вот сам процесс…»
Пульхерия громко рассмеялась и тут же осеклась. Эта небольшая разрядка придала ей решимости. Она распахнула дверь, нашарила на стене выключатель, щелкнула им, и комнату залил мягкий свет настенных светильников. Марина остановилась сзади, ожидая, когда Пуля освободит проход. Но та попятилась из спальни, и лицо ее побелело.
– Марина…
– В чем дело?
– Оксана…
Марина протиснулась мимо нее в спальню и остолбенела. Полуобнаженное тело девушки было прекрасным даже в смерти, но когда-то прелестное лицо стало неузнаваемым. Оно почернело от прихлынувшей крови, а горло покрывали синие кровоподтеки.
Оксану Шпак безжалостно задушили.
Бывают в жизни положения, выпутаться из которых можно только с помощью изрядной доли безрассудства.
Франсуа де Ларошфуко
Читая показания подруг, Штыкин с удивлением обнаружил, что они сходятся практически по всем пунктам, и различаются только тем, что показания Марины были сухие, четкие и лаконичные – именно это он имел в виду, когда говорил про армию, – а показания Пульхерии – пространными, с различного рода лирическими отступлениями.
Например, у Марины было написано: «В 19.00 вошли в гостиницу «Центральная», а Пульхерия к почти такой же фразе добавляет: «Гостиница старая, но с претензией на современность. Персонал – все больше пожилые тетеньки со старомодными начесами на голове, пользоваться новой оргтехникой не умеют, поэтому ее боятся».
