Мы все входим или, к сожалению, для некоторых уже можно сказать — входили в совет директоров банка. Однако контрольный пакет находится у Капитонова и Синицына. Никто из нас с этим не спорил, так как у всех есть свои предприятия, которые юридически независимы. Однако экономически все построено так, что, если кто-то из нас захочет поиграть в самостоятельную игру, банк без труда приберет его предприятие к рукам. Мы все завязаны, в этом суть схемы, некогда разработанной Капитоновым.
Ищенко помолчал, затем горестно вздохнул и сказал:
— Когда-то все это казалось нормальным. Всякая возможность сепаратизма исключалась напрочь. А потом некоторых это стало тяготить. Пример Мартынова — лучшее доказательство. Хотя я и раньше подозревал его в нечистоплотности.
— А вы никогда не хотели поиграть самостоятельно?
Ищенко вытаращился на меня и с некоторой горячностью ответил:
— Нет, никогда! Я всегда был верен идеалам нашей фирмы и ее руководителю.
— Вы могли бы то же самое сказать про Синицына?
Мой собеседник быстро глянул на меня и ответил:
— Нет. Поведение Синицына также внушает мне подозрения. Хотя я и не могу ничего конкретного вам сказать. Просто интуиция. По-моему, до конца верным первоначальной идее остался только Капитонов.
— Что ж, спасибо за информацию. Надеюсь, она мне поможет, — сказала я и направилась к выходу.
Я уже взялась за ручку двери, когда Ищенко остановил меня:
— Постойте. Я забыл сказать вам еще вот о чем… Относительно доли в пакете акций… В случае смерти любого члена правления его доля переходит к ближайшим родственникам. Например, если что-то не дай бог произойдет с Капитоновым, его акции перейдут в собственность Ольги.
— Спасибо, вы мне очень помогли.
Ищенко проводил меня задумчивым взглядом.
«Странный все-таки человек этот Ищенко. В нем, я бы сказала, редкое сочетание страсти и сдержанности одновременно. И эта преданность Капитонову…»
«Ну и компания», — в очередной раз сказала я себе…
6 + 33 + 17.
«У нее были склонности ко всему доброму. Увы».
Да уж, к доброму. Порешила двух своих друзей и, когда не удалось убрать третьего, устранила сообщника… А может быть, я не полностью во всем разобралась? Только время может дать точный ответ на этот вопрос.
Глава 9 Арест жены банкира
Лучи весеннего солнца прорвались сквозь жалюзи кабинета Капитонова, и он с удовольствием подставил им свое лицо. Он наслаждался теплом, которое всем нам дарила весна. Весна — это всегда предчувствие чего-то хорошего и радостного, предвестница неких перемен. В человеке вообще заложена подсознательная вера в перемены к лучшему, в какой бы отвратительной ситуации он ни находился. Это можно было бы назвать любовью к жизни.
А хозяин кабинета, Виктор Капитонов, жить любил, и со стороны могло показаться, что жизнь ему давалась и дается удивительно легко. Президент банка, лицо фирмы, душа компании… И он, наверное, тоже связывает с этой весной какие-то надежды на перемены к лучшему. Если у него такие надежды есть, то мне предстояло их сейчас разрушить. От этого мне стало как-то неуютно. Я даже слегка занервничала, но затем, собравшись с мыслями, осторожно начала свой рассказ. Я просто излагала факты, как бы предлагая делать выводы самому Капитонову. По мере моего рассказа лицо Капитонова последовательно менялось. Словно барометр, который сначала показывал великую сушь и ясную погоду, а в конце моего рассказа уже предсказывал потоп и ненастье. Капитонов то сидел, как статуя, то вставал и начинал нервно ходить с чашкой кофе в руках. В конце концов я словно услышала звон разбитого стекла в душе президента банка. У него что-то внутри оборвалось. На самом деле это разбилась чашка с кофе, которую Капитонов не удержал в руках. Коричневая жидкость разливалась по гладкой поверхности стола, но президент не замечал этого. Он глядел на меня во все глаза.
Негативная информация обрушилась на него такой лавиной, что в этот момент он даже не мог адекватно все осознать. Да, это начало черной полосы в его жизни. Вернее, еще более черной, чем он мог представить себе до этого. Убиты два его друга, но сейчас он узнал о крушении того, что считал совершенно незыблемым, того, на что он мог опереться.
Наконец я сделала паузу, предполагая, что он возьмет себя в руки. Капитонов справился с эмоциями и мрачно проронил:
— Так. Мне все ясно. Я все понял, — и вялым движением руки нажал кнопку вызова секретарши. Когда та вошла, Капитонов почти ласково, с мольбой, попросил ее привести стол в первоначальный вид. Что, однако, делают с людьми невзгоды — насколько я помню, во время первой нашей встречи президент отдавал приказания, не глядя на подчиненных.
Секретарша ушла, и я сказала:
— Предупреждаю вас, что я не имею права утаивать новые обстоятельства по делу от официальных органов. Я рискую своей лицензией.
— Я попросил бы вас подождать некоторое время. Сделайте это лично для меня.
— У вас есть два дня, Виктор Михайлович. Не больше, — твердо сказала я. — Только не наделайте глупостей. Советую вам в интересах дела не раскрывать содержания наших бесед никому. В конечном счете все тонкости выяснит милиция. Возможно, всплывут еще некоторые факты, ускользнувшие от меня.
— Да. Хорошо. Вы можете идти. Спасибо. Да. Я понял. Два дня, — короткими фразами, как будто из другого мира, вещал Капитонов, уставившись в гладкую, только что вытертую секретаршей поверхность рабочего стола.
Я вышла из кабинета, постояла в приемной. Секретарша была напугана. Она, наверное, никогда не видела шефа в таком состоянии. А может быть, она просто испугалась за судьбу банка, судьбу структуры, в которой занимала свое место. Ах, женщины, как они любят стабильность! К сожалению, жизнь не всегда благоволит к естественным женским желаниям…
Спускаясь по лестнице, я встретилась с Синицыным. Он молча кивнул мне и пошел в направлении кабинета Капитонова. «Главное, не натворили бы чего в запале», — забеспокоилась я, но почему-то решила не вмешиваться.
Через два дня я, как и обещала Капитонову, отправилась в милицию и изложила капитану Колпакову в письменной форме результаты своего расследования. Я попросила капитана разрешить мне присутствовать на некоторых допросах, которые будут проводиться в рамках дальнейшего расследования. Колпаков покочевряжился, но потом согласился. Информация, выданная мной милиции, играла ключевую роль.
События после посещения мной капитана Колпакова не заставили себя ждать. Как подозреваемая в совершении заказа на убийство двух человек, покушении на третьего и убийстве своего сообщника, была арестована Ольга Капитонова. С санкции прокурора были произведены обыски в квартирах и гаражах Капитонова и Синицына. У Синицына не нашли ничего подозрительного, обыск у Капитонова также ничего не дал, кроме подтверждения выясненных мною фактов из биографии Ольги. Осмотр же вишневой «девятки» Ольги оправдал ожидания милиции сверх меры. Под задним сиденьем автомобиля был найден пистолет Макарова, из которого, как показали результаты баллистической экспертизы, были произведены выстрелы в Бородулина. Это была серьезная улика.
При выяснении алиби всех возможных участников последнего преступления складывалась такая картина: Капитонов находился на пути домой, Синицын был в своем кабинете в банке, чему свидетельством могли служить показания охранников. Ищенко в силу того, что жил один, твердого алиби не имел. Однако охранники, которые сопровождали его, показали, что отвезли его домой примерно в десять часов вечера. Что касается Ольги, она дома отсутствовала, это подтвердил Капитонов, который примерно в то время, когда произошло убийство, вошел в свою квартиру. Дома он жены не обнаружил. Ольга объяснила свое отсутствие тем, что ей позвонил один из сотрудников банка и сказал, что Капитонов ждет ее на презентации в кафе «Огонек». Подъехав к кафе, Ольга нашла его закрытым и вернулась домой примерно через полчаса после совершения покушения на Буцаева.
Для допросов в качестве свидетелей были вызваны Капитонов, Синицын, Ищенко. Буцаев по состоянию здоровья не мог давать объяснения следствию, и его оставили в покое.
На допросах Ольга всячески отрицала свою причастность к серии убийств. В связи с Синицыным она призналась сразу. Когда ей предъявили пистолет, она выглядела пораженной и разбитой.
Прослушивая аудиозапись допросов Ольги, я обратила внимание на то, что у подозреваемой произошли серьезные изменения в поведении после того, как ей предъявили улику. Если до этого перед следователем сидела волевая женщина, жестко отстаивающая свои права, то после этого она словно сломалась. Ее сильно потряс этот факт. Она почти перестала разговаривать и стала односложно отвечать на вопросы следствия. Но по-прежнему отрицала свою вину. Создавалось впечатление, что она либо просто не ожидала столь стремительного развития событий, либо совершила оплошность, забыв о такой важной улике. Странно, поскольку Ольга к разряду легкомысленных явно не относилась.
