- Может быть, и побеседую. Но я все больше боюсь за него. За его душу. И за вас, Доминик,- печально ответил священник.
Мне так нравился этот заслуживающий уважения человек! Я почувствовал неожиданную потребность успокоить его. Но я мог выдавить из себя лишь следующее:
- Я вот думаю, подобный разговор на улице английской деревни был бы просто невероятным.
Святой отец слабо улыбнулся. В этот момент из своего магазина поспешно выбежал Кевин Лисон.
- Вас тут срочно спрашивают, отец Бреснихан! Подойдите к моему телефону.
Когда я отъезжал, у меня в голове вертелись две строчки:
Свидетель есть, недремлющее око,
И никакое колдовство не сможет ослепить его!
Если полиция и предприняла какое-то расследование, то ничего не выяснила. С неделю все шло своим чередом. По вечерам я частенько заглядывал в бар "Колони" с Гарриет и Фларри. Не знаю, сознательно ли отец Бреснихан преувеличивал остроту ситуации, но я не чувствовал никакой враждебности со стороны обитателей Шарлоттестауна. Воспринимать человека, которому наставлял рога, как своего защитника было неприятно, но в те дни все мои моральные устои и угрызения совести были сметены страстью к Гарриет. Я начинал понимать, что для местных жителей Фларри служил своего рода талисманом напоминанием о великих днях Ирландии, о славе и подвигах. Я же видел человека, превратившегося в развалину, подтачиваемого изнутри безумием и вызывающего ощущение безнадежности. Я не мог питать к нему отвращение из-за его дерзкого и добросердечного ирландского обаяния, но воспринимать его серьезно было выше моих сил. Помню, однажды, когда мы с Гарриет поддразнивали друг друга в гостиной Лисонов, Фларри предложил мне положить ее на колено и хорошенько выпороть. Меня вдруг пронзила мысль, что мы похожи на двух мышат, безнаказанно играющих перед дряхлым и парализованным серым котом.
Я не ожидал от себя подобной похвальбы перед читателем. Я лишь пытался рассказать правду об этих странных отношениях, отделенный от моих героев непреодолимой пропастью времени. Теперь мне ясно, что этот громоздкий человек с пепельного цвета лицом либо был импотентом, либо просто устал от темперамента своей жены. И эта его слабость вызывала у меня глубокое презрение - презрение молодого самца к старому, потерявшему свою былую силу. Я никогда не пытался узнать его поближе. И что было узнавать об этой пустой оболочке? А подобная самоуверенность оказалась большой ошибкой.
Мы с Гарриет вели себя все опрометчивее. Помню, я верил (и это наимерзейшее признание в моей исповеди), что в безрассудстве залог нашей безопасности. Фларри, вероятно, не мог подозревать нас, так открыто симпатизирующих друг другу и так невинно дурачащихся у него на глазах.
Гарри тоже мучилась угрызениями совести. Хотя муж время от времени отсутствовал, моя подруга лишь один раз позволила заняться с ней любовью в доме Лисонов. В ту ночь Фларри был в Дублине, а Гарри слегка перебрала спиртного. Шел легкий дождь, и мы не захотели мокнуть на нашем обычном месте. Гарриет повела меня в свою спальню, которую я тогда увидел впервые. Именно эта ночь так отчетливо отпечаталась в памяти. Я помню мою возлюбленную обнаженной у окна - фигура в форме песочных часов, блестящая в лунном свете кожа, волнующая впадина позвоночника, темные с рыжим отливом волосы и река, сонно ворчащая внизу.
О, это была замечательная ночь! Я и сейчас не могу вспомнить, сколько раз мы наслаждались друг другом.
- Сделай мне больно!- жарко шептала женщина.
Я щипал ее спину, стягивая за волосы с постели. Она злобно кусалась, словно лисица. Эти забавы приводили ее в восторг. Когда мы затихли, утомленные, жена Фларри довольно промурлыкала:
- Я чувствую себя кошкой, съевшей миску сливок.
А потом:
- Завтра я вся буду сине-черная. У меня так легко появляются синяки!
Я вспомнил эти слова, возвращаясь в свое обиталище на рассвете, в тумане, чувствуя себя разбитым, словно из моих костей вынули весь костный мозг.
Кровоподтеки, которые эта бесстыдница показывала на нашем первом пикнике. Она заявила тогда, что Фларри ее побил. Но скорее всего, эти синяки появились после любовной ночи. С Фларри? Или с каким-то другим мужчиной. Значит, Гарри - лгунья? Верно, Гарри - лгунья. Но мне-то какое дело?..
Однажды вечером в конце июня, собравшись сделать кое-какие покупки в Шарлоттестауне, я заглянул к Кевину домой, решив вручить ему чек за аренду дома. Меня приняла Майра Лисон, сообщив, что ее муж скоро вернется. Хозяйка многословно извинилась за свой растрепанный вид - она только что закончила печь пироги, провела меня в прохладную гостиную и настойчиво предложила выпить чаю или стакан шерри. Я выбрал последнее. Майра торопливо вышла и вернулась с графином, наполненным тем же самым шерри, что я пробовал у отца Бреснихана. Жена Кевина осведомилась о моей работе над книгой. В последнее время сюжет романа зашел в тупик. В неразберихе моей связи с Гарриет образы героев становились все более плоскими и вымученными.
Я ответил хозяйке, что работа продвигается не так успешно, как хотелось бы. Майра задала мне множество разумных вопросов, и я с удивлением отметил растущую симпатию к ней и удовольствие от нашей беседы. Я стал понимать, как мне не хватало такого интеллектуального общения в последние месяцы. Гарриет и Фларри никогда не говорили о литературе и не проявляли ни малейшего интереса к моему творчеству. А мать семейства оказалась не такой уж и пуританкой, как можно было предполагать. Мы, к примеру, коснулись "Госпожи Бовари", и она заговорила о достоинствах и недостатках произведения с точки зрения литературы, а не морали. Потом сравнила существование Эммы Бовари в провинциальной Франции того времени с положением женщины в современной Ирландии. Неужели Майра скучала? И пыталась мной манипулировать?
После нескольких стаканов шерри я почувствовал приступ несварения желудка, которым страдал в то время. Я спросил у хозяйки дома, как пройти в туалет. Я чуть было не поднял руку, спрашивая разрешения, так она напоминала мне учительницу. Майра вспыхнула и проводила меня мимо кабинета Кевина к двери. Предупредила, что поднимется наверх уложить младших детей в кровать. Найду ли я дорогу в гостиную? Кевин вот-вот вернется.
Только я расположился в туалете, как услышал, что дверь кабинета скрипнула, открываясь. Вошли двое. Я различал голоса Кевина и еще одного незнакомого мужчины. Мысль о появлении из туалета в самый разгар деловой беседы смутила меня. Сквозь тонкую еловую дверь я уловил, что Кевин и тот, другой разговаривали по-ирландски, время от времени сбиваясь на английский.
- Насилие никому не принесет пользы,- говорил незнакомец.- Вы лишь напрасно потратите время. Вам следует обратиться к...- И назвал имя, которое я не расслышал.
Я шумно дернул слив унитаза. Войдя в кабинет, я застал Кевина в одиночестве. Я извинился за невольное вторжение.
- Я вовсе не хотел подслушивать...
Кевин смерил меня подозрительным взглядом с головы до ног.
- Подслушивать?
Он вдруг приобрел довольно внушительный вид.
- ...ваш деловой разговор,- невинно продолжил я.- Впрочем, вреда от этого не будет. Я не понимаю ирландский.
- Неужели?- не особенно удивленно переспросил он.- Ну конечно. Да и зачем вам его знать?!
Когда я нервничаю, то начинаю нести чушь:
- Но я полностью согласен с утверждением о насилии. Не люблю жестокости.
- Неужели?
Странно непроницаемое выражение лица Кевина изменилось.
- Вы правы, вреда от вашего невольного любопытства не будет. Пойдите и выпейте еще. Жена составит вам компанию, пока я не вернусь. Я должен удалиться на пару минут, чтобы повидаться с одним человеком. Вы поужинаете с нами, и никаких возражений.
Кевин проводил меня назад в гостиную. Майра, уложив детей спать, писала письмо.
- Налей мистеру Эйру, дорогая. Я вернусь через несколько минут. Потом мы поужинаем и, может быть, немного помузицируем.
Несмотря на мою оплошность, вечер оказался очень славным. У Кевина был приятный баритон, а потом я исполнил несколько песен соло, закончив любимой "Часто в тихую ночь...". И основательно испортил эту мелодию - виски, влитое в меня Кевином, не позволило мне чисто воспроизвести ее предательски простое, протяжное звучание.
Направляясь домой в легком подпитии, я размышлял, что в ирландском гостеприимстве есть что-то симпатичное. Непринужденное "принимайте нас такими, какие мы есть" сочеталось здесь с приятной церемонностью - вас везде принимали как друга.
Я оставил машину неподалеку от моего жилища. Распахнул дверь и вошел. Позади возникло какое-то колебание воздуха. В следующее мгновение я почувствовал ужасный удар, словно моя голова раскололась надвое, а содержимое вот-вот вывалится наружу.
Глава 6
В висках пульсировала острая боль, словно какой-то зверек внутри моего черепа пытался прогрызть себе путь на свободу. Я попытался поднять руки, чтобы задержать его внутри или выпустить наружу, но руки мне не повиновались. Где-то рядом слышался непонятный ритмичный звук, частота которого не совпадала с пульсацией в моей голове.
