Ознакомительная версия.
– А военные не заказывают.
– Наверное. И вот опять и опять: митинги, коммунисты тут как тут, красные знамена, Ленин – Сталин, «За державу обидно!». Как будто бы остальным не обидно, что у нас даже дорог приличных нет. Вот бы и строили, раз такие оборонные-патриотичные.
– Ну, вот эта дорога, по которой мы идем, вполне приличная, – попытался пошутить Гордеев. Они шли по переулку, вымощенному, как видно, еще в стародавние времена тесаным камнем.
– А вы не смейтесь! У нас ведь действительно люди все умеют. Вот когда Вялин мэром стал, улицу, на которой он живет, от его дома до поворота вымостили чуть ли не мрамором. Нашли мастеров без промедлений!
– Это какой Вялин? – заинтересовался Гордеев. – Эс Эм? – Он вспомнил фотографию в рекламном буклете, который видел в самолете. – Серьезный мужчина.
Лида хмыкнула:
– Вы шутите, наверное. Небось слухи о делах нашего мэра уже до Москвы дошли.
– Честное слово, нет, – искренне возразил Гордеев. – Москва наблюдает за битвой Черепкова с Наздратенко. А про вашу область – смотрите же, наверное, свой телевизор – почти ничего не говорят. Ну убили кого-то. Так это повсюду в России разборки. Вон в родных краях Президента прямо охота без лицензий – и ничего…
– Но наш Сергей Максимович тоже прославится, вот увидите!
– И чем же? Что улицу перед своим домом замостил? Так это еще большевики, кажется, учили: начни с себя. Завтра он, может, и еще где-то что-то заасфальтирует.
– Начинать с себя и древние советовали, я не о том говорю. Понимаете, я ведь тоже помню, хотя еще школьницей была, чего ждали люди от перестройки восемь, еще шесть лет назад…
– А получили совсем другое? – ожидая утвердительный ответ, спросил Гордеев.
Но Лида не стала соглашаться:
– Получили не то. Вы знаете, я нередко задумываюсь: а почему, собственно, меня понесло на исторический? В наши-то дни, при родителях с такими актуальными профессиями? Было, как говорится, с кого делать жизнь.
– И до чего же додумались?
– Вы знаете, у меня, наверное, мужской ум…
Гордеев остановился и, поставив чемоданы на мостовую, окинул восхищенным взглядом рослую фигуру Лиды, всмотрелся в ее юное лицо с правильными чертами, свежее, на которое не смогли наложить отпечаток ни переживания последних недель, ни начавшийся на рассвете перелет.
– Хороша! – только и сказал он.
– Вы, наверное, понимаете, Юрий Петрович, что феминистка сейчас сказала бы вам кое-что не слишком приятное…
– Но если вы феминистка, зачем же говорить: «мужской ум»?!
– Я не феминистка. Просто у меня, наверное, действительно мужской ум, мне об этом говорили разные люди, – и вот я стала задумываться, что же это происходит в России?
– Сейчас?
– Всегда! Можете смеяться надо мной, как эдаким махоньким Карамзиным в юбке, но все же я решила заняться историей потому, что, по-моему, со времен музы Клио никто из женщин по-настоящему изучением истории не занимался…
– А как же академик Нечкина? – спросил Гордеев.
– Да ну вас! – Лида махнула рукой. – Не буду ничего рассказывать. Селитесь в свою гостиницу и скучайте здесь.
Из переулка они вышли на небольшую набережную площадь, на которой стояло девятиэтажное здание гостиницы «Стрежень» – вполне стандартное, стеклобетонное, но с некоторой выдумкой: балконы-лоджии номеров, сплошь тянущиеся вдоль фасадной стены, были разделены каким-то модерновым подобием колонн.
Гордеев критическим взглядом окинул гостиницу, потом посмотрел в сторону реки:
– А вид из номера, наверное, роскошный.
– У нас из квартиры тоже есть на что посмотреть, – с вызовом сказала Лида. Ей все же было досадно, что Гордеев не хочет поселиться в их доме.
– Посмотрим ишо, – меланхолически пробормотал Гордеев, которому важно было оказаться наедине с теми неизвестными силами, которые упрятали за решетку Андреева и, как уже было понятно, могли похвастаться не только этим.
Холл гостиницы был пуст. Администраторша за стойкой решала кроссворд.
– Ну, что там у нас предлагает семь по горизонтали? – Гордеев подошел к ней. – Здравствуйте.
– Здравствуйте. – Администраторша отложила газету и сняла очки. – Поселяться?
– И номера есть? – Вопросом на вопрос ответил Гордеев.
– Не говорите. Новые ведь времена. Какой желаете? Полулюкс?
– Не обязательно. Что-нибудь скромное, одноместное, с душем.
– Только-то? – разочарованно протянула хозяйка гостиницы. – А девушке тоже одноместный?
– Я местная, – скаламбурила Лида.
– Она местная, а я командированный, – сказал Гордеев. – Сами понимаете, суточные-гостиничные, не разгонишься. Так что одноместный номерок с удобствами.
– А у нас они все с удобствами. – Администраторша полистала свои раскладки. – Хотите так: номер с двумя кроватями, но на вторую я никого подселять не буду. Он будет побольше площадью, чем одноместный.
– Давайте.
– Вы надолго?
– Если б я знал! Можно пока на сутки.
– Завтра же суббота!
– Ну мало ли что! Можно будет продлевать…
– Сейчас все можно. Но листок проживающего все же заполните.
Номер Гордееву дали на шестом этаже, но он оказался с видом не на реку, а на противоположную – на старый город.
Юрий Петрович было пожалел об этом, но Лида успокоила его.
– Во-первых, окна у вас выходят на запад, так что утром солнце беспокоить не будет, а во-вторых… – Она вышла на балкон и позвала его. – Идите сюда. Посмотрите, как красиво.
Действительно, старый Булавинск сверху выглядел уютным миром, утопающим в зелени. Правее возвышался довольно большой храм с крестами, золотившимися в лучах еще довольно высоко стоявшего июньского солнца.
– Преображенский собор, – пояснила Лида. – Недавно отреставрировали.
– Не взорвали, значит, большевики, пощадили?
– Взорвать не взорвали, а без крестов и колоколов стоял. В нем краеведческий музей был.
– Милый городок, – сказал Гордеев. – Вы, госпожа Клио, наверное, знаете кучу историй о его прошлом.
– Знаю кое-что.
– Расскажете?
– Если захотите.
– Обязательно. Вот, кстати, вам пример – ваш храм. Уже восстановили. И службы, конечно, идут.
– Идут. Но все ведь знают, что деньги на его реставрацию бандиты дали.
– Какие бандиты?
– Наши, местные. Водочники.
– А почему бандиты, если на храм пожертвовали?
– Это знаете, что получилось: раньше были храмы на крови, а теперь что же – на водке?
– Понимаете, Лида, я на это дело смотрю немного по-другому. Конечно, водочные деньги. Конечно, не праведники. Но все-таки восстановили не только собор, но и памятник архитектуры. Небось территорию вокруг благоустроили. Пусть восстанавливают. А там, глядишь, и книжки начнут читать. Рынок всех обкатает.
– А мне кажется, до нормального рынка, ну или, как сейчас любят говорить, шведского капитализма, нам еще очень далеко. Сейчас модно говорить о нашем времени как о смутном, но, может, это и правильно. Как ни крути, смутное, или, мягче сказать, переходное. А что такое переход? Почти исход!
Лида говорила, увлекаясь. Видно было, что она не только хочет убедить Гордеева в серьезности своих рассуждений, но и в том, что она принадлежит к новому поколению, которое не только выбирает пепси, но и пытается сделать страну лучше, богаче.
– Да, Моисей водил народ сорок лет, а мы переходить будем, может, лет двадцать… Все ведь не так сложно. Недавно Егор Гайдар писал, что для нашего периода главная особенность – это отношения власти и собственности.
Гордеев слушал Лиду не то чтобы вполуха, но не переставал водить глазами по сторонам, оглядывая городскую панораму.
– При социализме власть и собственность были связаны. Так? – спросила его Лида.
– Еще как были связаны! – подтвердил Гордеев.
– В цивилизованном рынке власть и собственность четко разделены. Так?
– Лидочка, право слово, вы, уверен, очень старательная студентка. А сессия уже закончилась. А цивилизованный рынок – это второй мировой миф после мифа о коммунизме.
– Но все же! Там, при рынке, есть власть: она устанавливает правила. Согласны?
– В целом.
– Есть бизнес – он играет по этим правилам. Разве не так?
– Допустим.
– Ну, Юрий Петрович, вы что, скептик? Почему?
– Не знаю, – пожал Гордеев своими совсем не узкими плечами. – Наверное, я просто адвокат. И немного – религиозный мыслитель. «Нет счастья на земле…»
– Но на земле есть жизнь! Все же. И мы сейчас – все вместе – оказались на переходе из мира, где власть и собственность слиты, в мир, где они разведены.
Гордеев посмотрел на часы:
– Лидочка – (подумал, что это его обращение к рослой, современно одетой девушке довольно странно), – вы все правильно говорите, но я человек очень конкретный. Мне в этом, как вы его назвали, переходе сейчас назначено разобраться с делом вашего отца. Разберусь – можно и пофилософствовать…
– Эх! Да я потому и говорю об этом, что вижу: мы – папа, я, вы, Юрий, который нас вез, – все мы оказались в этой, ну, серой зоне, что ли… Понимаете, это даже не туман. Там свежо, иногда тепло, звуки какие-то мягкие, светотени… А это серая зона – власть и собственность уже вроде бы разделены, но пока на самом деле объединены, связаны тысячами нитей. Власть определяет для бизнеса разные правила, меняет их…
Ознакомительная версия.
