— Проснитесь, гражданин, и попрошу документики... разгуделись на всю Москву... Да это вы, товарищ следователь! Извините, конечно, но непорядок...
Я отупело смотрел на своего бывшего участкового.
— У вас, может, со здоровьем чего? Или, извиняюсь, выпили?
— Со мной все в порядке, Василий Иванович, и здоров, и не выпил. Устал просто. Спасибо, что разбудили.
— Как вам на новом месте живется, товарищ следователь?
— На новом месте?.. Да все нормально вроде.
— А старую-то свою квартиру позабыли? Половина старушек поумирала, а в вашей комнатенке пианистка проживает. Помните, субтильная такая, племянница покойной Клавдии Петровны? Ну, бывайте здоровы.
Старый участковый затопал сапогами по Гоголевскому бульвару. А я чуть не ревел от горя, что живая Ким была всего лишь сном. Я готов был ее любить всю жизнь, глубоко и верно, лишь бы она была жива. Господи, опять у меня в голове каша. Спасибо Василию Ивановичу, что разбудил. Но это я уже, кажется, говорил. А, вот что: спасибо, что напомнил про мою старую квартиру...
Дверь мне открыла Ирка, племянница недавно ушедшей на покой моей бывшей соседки. И сразу с ходу затрещала:
— Шурик! Как хорошо, что ты зашел. Только не Шурик, ладно? Я тебя буду Сашей называть. Я в твоей комнате на полатях — ты там много всякого барахла оставил — нашла книги, по - моему хорошие.
— Хорошо, Ириш, потом разберемся. У меня с ключами недоработка вышла. У вас здесь можно переночевать?
— Ну, конечно! Вот тети Клавы комната все еще пустая. Я тебе на ее кровати постелю. Нет, лучше ложись на моем диване, а я к ней пойду.
— Да я без предрассудков, Ирка. Могу и на тети Клавиной кровати поспать. А ты что это такая красивая стала? И куришь?
— Да вот... все в консерватории курят, привыкла.
Мы вошли в мою бывшую комнату—узкую, как пенал. У Ирки было тесно — полкомнаты занимало пианино.— Я тебе сейчас постелю. Давай попьем чаю, у меня есть калорийная булка, мы ее пополам.
— Булку ешь сама, а чаю давай.
Ирка зашлепала стоптанными каблуками в кухню. И юбка на ней была еще со старых времен.
— А на что живешь, Ириш? — спросил я ее, когда она появилась в дверях с чайником в руках.
— Мне хватает, — бодро ответила Ирка, — стипендия и вот... подрабатываю уроками. К Лидочке два раза в неделю езжу, тебе спасибо за протекцию.
«Что еще за Лидочка? — подумал я. —Твой Константин Дмитриевич ее очень любит, как родную дочку. И жена у него милая.
Я смотрел на Иркины кошачьи глаза и думал, какая же я свинья. За год не снять трубку и не спросить просто, как жизнь. Я, правда, всегда подозревал, что Ирка была тайно в меня влюблена. Думаю, что сейчас это прошло.
— А как у тебя на личном фронте? — Я не был уверен, что сформулировал свой вопрос надлежащим образом.
— Тоже все хорошо, — так же бодро ответствовала Ирка, и было совершенно ясно, что ничего хорошего в ее жизни не было. За исключением, может быть, музыки.
«Старшему следователю
Мосгорпрокуратуры
юристу 2-го класса
тов. А. Турецкому
СПЕЦДОНЕСЕНИЕ
Я, старший инспектор МУРа капитан В. Грязнов, в соответствии с Вашими письменными указаниями, произвел ряд следственных действий, направленных на установление местопребывания свидетеля Морозова Альберта Ивановича...»
Законом, в частности статьей 127 Уголовно-процессуального кодекса, следователю предоставлены широкие полномочия в отношении органов дознания, то есть милиции, которая проводит оперативно-розыскную работу- по обнаружению преступников и важных свидетелей. И этот факт требует согласованных действий следователя прокуратуры и сотрудников милиции. На практике это требование закона часто оборачивается грызней между нашими службами. Я, быть может, самонадеян, но считаю, что добился этой согласованности в работе со Вторым отделом МУРА, возглавляемым Шурой Романовой. И мне просто повезло, что я веду следствие с помощью капитана Вячеслава Грязнова: за три года работы мы научились понимать друг друга с полуслова. Наша профессия относится к так называемым «критическим»: и следователи и оперативники работают в условиях «критической ситуации». Диплом юриста и долголетняя служба—это еще не все. Надо иметь что-то от Бога. И это «что-то» было у капитана Грязнова в избытке.
«Обстоятельства дела: согласно данным, полученным в 5-м управлении ГРУ, сержант Морозов А. И. был откомандирован из 40-й армии, дислоцирующейся в Афганистане, на учебу в Рязанское высшее воздушно-десантное училище, готовящее офицеров для секретной службы ГРУ Генштаба СССР—спецназа. Морозов прибыл в Рязань, был оформлен на курсы подготовки, проживая в общежитии училища. Однако вчера он исчез: получил 12-часовое увольнение в город, но по месту расположения воинской части не вернулся. Начальник Рязанского училища генерал-майор Слюсарь А. Е. принял меры к розыску курсанта Морозова, но до сих пор положительного результата нет, о чем сообщаю.
Капитан Грязнев»
— Подпись у тебя знатная,— говорю я Грязнову.
— Чтоб не подделали, — поясняет он,— сколько раз жулье пробовало за меня расписаться, чтоб своих выручить из камеры, — каждый раз попадались, суслики...
— Ты понимаешь, Слава, что нам этот Морозов нужен вот так.
— Понимаю, Саша. И учитываю обстоятельство этого дела — пропал он не просто так.
Я лихорадочно старался сообразить, кому было известно о том, что мы «вышли» на этого Морозова: Меркулову — раз, мне — два. Горному — три... Бунину? Нет, ему вчера было не до того. Но что-то тут не так. А может, совпадение?
— Отгадай загадку, Сашок, какая у нас в стране служба самая мощная? Скажешь, КГБ? Фига два. ГРУ. Мне этот Слюсарь порассказал кое-что. Он за Афганистан звездочку Героя отхватил...
Я не узнавал Грязнова: то ли он еще больше побледнел, то ли похудел. Во всяком случае, стал моложе. И глядя на его острый подбородок, я понял, в чем дело: Грязнов сбрил бороду.
Я машинально провел рукой по своему собственному подбородку.
Грязнов засмеялся:
— Намек понял, гражданин начальник. Бороденку пришлось вчера ликвидировать. Между прочим, по твоей вине: борода сильно идентифицирующий признак, да еще рыжая! Хотя в моральном плане нанесен ущерб». Я своей Люське, видишь ли, при бороде напоминал Высоцкого, а теперь хрена собачьего моя Марина Влади под меня уляжется. Эх, жизнь наша... Саш, давай по граммульке, у тебя что-то есть...
Я наливаю в стаканы разбавленный спирт из изъятого «вещдока» — десятилитрового бидона. Бидон был приобщен к делу при обыске по делу о притоне и быстро сделался предметом внимания следственной части. Но на мне лежит обязанность со временем отправить эти десять литров в суд. И я ставлю непременное условие каждому желающему попользоваться этим животворным источником: отлил сто граммов, налил сто граммов воды. В данный исторический период концентрация жидкости подошла к привычным сорока градусам. Мы выпили по сто грамм без закуски, и Грязнов продолжал:
— Так вот. Из слов Слюсаря я понял, что спецназ не уступает по силе Госбезопасности. В его составе только танков больше, чем во французской и германской армиях вместе взятых.
— А сколько подразделений спецназа находится в Москве, знаешь?
— Точно не знаю, но думаю — батальонов шесть, не меньше.
Грязнов неожиданно подмигнул мне и, не спросив разрешения, отлил из бидона еще одну стограммовую норму.
— А теперь, Сашок, слушай внимательно. Есть факты, достойные осмысливания...
И Грязнов вытащил из своего «дипломата»... книгу, я вскочил со стула и выдернул ее из рук капитана.
— Ну, говори же, Слава! — заорал я.
Я уже знал, что это была та книга, довольно потрепанная, странного фиолетового цвета, толстая. И каким-то внутренним зрением я увидел, как убийца Ким поднимается по лестнице с этим томом под мышкой.
Повертев пустой стакан, старший инспектор уголовного розыска наконец вымолвил:
— Я подключил к розыску преступников по фотороботу своих ребятишек, агентов то есть. До сих пор все было фуфло и безнадега. У меня есть один парень — Стасик, человек культурный, кончил Строгановское. Он не желает иметь дело со шпаной и выговорил себе культурный фронт. В воскресенье Стасик гулял по столичным кабакам, завтракал в «Национале», обедал в «Актере», был в «Жигулях».
Времени он зря не терял, а между делом расспрашивал официантов, метрдотелей и швейцаров про посетителей, наших фигурантов примерял. Вот в «Жигулях» один официант признал, что видел «мордашку» одного из парней, который поздоровее. «Мордашка» сидела с поэтом-песенником Дербеневым и художником из «Смены» Карасевым. Сидели они там чистенькие, вроде бы после баньки, и водку с пивом хлестали. Стасик, как человек профессиональный, смекнул, в чем дело, и поехал к Карасеву на Таганку. У него там полуразваленный дом имеется...
