Терри Хейз - Я Пилигрим

– Вы на линии? Назовитесь, пожалуйста, еще раз. – Голос связиста вернул меня к реальности.

– Это… Пилигрим, – сказал я.

В начале каждой смены на протяжении целого месяца в голову каждого моряка планомерно вбивали: если прозвучит некое ключевое слово, зашифрованное имя, его необходимо передать немедленно, прежде любого другого сообщения. И вот связист наконец-то его услышал.

– Пилигрим, пожалуйста, оставайтесь на линии.

Моряк ввел на своей клавиатуре несколько коротких команд, подавая сигнал официальным лицам, которых следовало оповестить немедленно: «Пилигрим жив. Он вышел на связь. Пилигрим вернулся с холода».

Первым в этом списке шел дежурный офицер Совета национальной безопасности, сидевший за столом в своем маленьком кабинете в Белом доме. На восточном побережье была поздняя ночь или даже скорее раннее утро, начало пятого, когда он поднял трубку и услышал анонимный голос:

– Срочно соедините с президентом. На связи Пилигрим.

Хотя дежурный офицер был уверен, что главнокомандующий сейчас спит, он имел четкие инструкции и немедленно перевел звонок прямо в спальню президента.

Впрочем, Гросвенору было не до сна: около двенадцати часов назад ему позвонил Шептун, сказав, что Брэдли прислал обнадеживающее послание. Президент, сидя в кресле, задумчиво смотрел в окно на огни столицы, когда раздался гудок телефона. Он немедленно схватил трубку, чем немало удивил дежурного офицера, не ожидавшего столь быстрой реакции. Гросвенор напряженно ждал, но на другом конце линии молчали.

– Что случилось? – не выдержав долгого ожидания, выкрикнул в трубку президент.

– С вами будет говорить Пилигрим, – сказал наконец дежурный. Он услышал, как Гросвенор пробормотал что-то вроде: «Господи боже!» И вновь удивился: почему президент вдруг обратился к Всевышнему?

– Вы слышите меня, Пилигрим? – раздался в трубке легкоузнаваемый голос Гросвенора, хотя звук был приглушенным и шел с искажениями.

Где-то в глубине моего воспаленного сознания мелькнула мысль, что в Колорадо голосовой сигнал наверняка кодируют.

– Десять тысяч доз, – прошептал я.

– Десять тысяч?! – недоверчиво переспросил президент.

– Они уже в Америке. Он все подстроил так, что распространением инфекции займутся наши собственные врачи. Это начнется через несколько часов.

Думаю, что, после того как меня вытащили из ванны, сработал закрепленный многолетними тренировками навык: я, даже сам того не сознавая, мысленно прорепетировал свой разговор с президентом. Мое горло пылало, отчаянно хотелось пить, но я тут же отбросил эту мысль из боязни, что возникнет рвотный рефлекс. И постарался сосредоточиться.

– Отправлено из «Чирона», – сказал я слабеющим голосом.

– Повторите.

– Это фармакологическая компания в немецком городе Карлсруэ.

В разговор вмешался еще один голос – Шептуна. Его подключили к линии связи, и он все слышал.

– Вы можете повторить название фирмы по буквам?

Я попытался, но никак не мог продвинуться дальше первых двух букв: мысли путались.

– Карлсруэ? – переспросил Дэйв.

Никогда не слышал, чтобы он говорил так мягко. Причину этого я понять не мог, но надеялся, что у директора разведки все в порядке.

– Там еще есть отель «Дойче кёниг», – с трудом произнес я, пока мой голос совсем не сошел на «нет».

– Отлично, просто здорово! – сказал Шептун.

Президент, наверное, подумал, что я могу вот-вот испустить дух, и не стал давить на меня, несмотря на то что ставки были очень высоки и действовать надлежало срочно. Думаю, он знал, что я все-таки справлюсь.

– Продолжайте, – попросил Гросвенор. – Вы настоящий герой.

– Мне следовало узнать номер партии груза, – посетовал я, слабея с каждой минутой. – Просто забыл об этом… Сарацин ранил меня… Там был ребенок…

– Да, мы знаем, – ответил Дэйв.

– Я не имел права этого делать… Не нашел другого выхода…

– Его и не было, – заверил меня Шептун. – Ничего, все осталось в прошлом.

Я вдруг обнаружил в себе какой-то резерв энергии, и это помогло хоть немного прояснить ситуацию.

– Это вакцина, – сказал я. – Она в стеклянных флаконах.

– Какая вакцина? – спросил Шептун тем же странным, тихим голосом.

– Прививка от гриппа. Он поместил туда вирус. Сейчас как раз сезон иммунизации, он начнется завтра.

На другом конце воцарилась тишина. По-видимому, мои собеседники поняли: я сделал это! Долгий путь, начавшийся с двух телефонных звонков с Гиндукуша, закончился в медицинских учреждениях США. Шептун подтвердил президенту, что теперь они располагают всеми необходимыми сведениями: им известны дата, производитель и способ, которым предполагалось распространить вирус. Я думал, на этом они и закончат разговор: им предстояло решить великое множество организационных вопросов, но Гросвенор спросил меня:

– Где вы?

Я не ответил. Дело сделано. Я щурился, глядя на солнце, и думал о предстоящем долгом путешествии.

– Он на побережье, – сказал Шептун. – В девятнадцати милях от Бодрума.

Я вновь промолчал, собирая в кулак все оставшиеся силы, все резервы своего организма: мне нужно было как-то доковылять по песку до старого причала.

– Вы сможете еще немного продержаться, Скотт? – спросил крайне обеспокоенный президент. – Я пришлю к вам вертолеты Средиземноморского флота. Сумеете их дождаться?

– Нам придется сообщить об этом турецкому правительству, – вмешался Шептун.

– Да пошло оно куда подальше! – воскликнул Гросвенор.

– Не надо никого присылать, – сказал я. – Меня здесь уже не будет.

Президент попытался спорить, хотел выяснить, что я задумал, но Шептун перебил его:

– Хорошо, Скотт. Я понял.

– А я нет, черт подери! – недовольно сказал Гросвенор. – Я распоряжусь, чтобы вертолеты все-таки вылетели.

– У него серьезные увечья, господин президент… Они ранили его…

Настало время отплывать, и я вдруг забеспокоился, что забыл о чем-то сказать.

– Вы поняли? – спросил я. – Десять тысяч доз… «Чирон»… Прививки от гриппа.

– Да, мы все слышали, – мягко сказал президент. – Я хотел бы выразить вам от имени…

Я дал отбой. Дело было сделано. Миссия выполнена. Перетерпеть боль – вот с чем мне предстояло теперь справиться. Выстоять любой ценой.

Волна прилива поднималась все выше, и она помогла мне. Я шел, хромая, по раскаленному солнцем песку к деревянному причалу и не мог избежать накатывающейся волны.

Я оказался по лодыжки в воде, и ее внезапная прохлада не только успокоила боль в ноге, но и привела в порядок мои мысли. Остановившись, я почувствовал, как соленая вода охлаждает мой жар, промывает открытые раны, вызывая жгучую боль.

Сознание заметно прояснилось, когда я, ухватившись за перила, кое-как доковылял до края причала, где Кумали уже ждала меня. Катер был развернут кормой к морю, двигатель работал вхолостую. Мы ни о чем с ней не говорили: я не сказал даже, что ее путешествие подходит к концу. Я пойду своей дорогой. Предстоящий мне путь очень труден, особенно в моем нынешнем состоянии, но мне не терпелось его начать.

И тут вдруг раздался выстрел.

Мы обернулись в сторону «Театра смерти», и я понял свою оплошность – весь остаток жизни теперь буду корить себя за нее. А может быть, я совершил эту ошибку намеренно?

Конечно, покидая руины, я был на грани полного изнеможения, еле шел, к тому же мне надо было срочно позвонить в Вашингтон. Да, я принял меры предосторожности, разрядив пистолеты и унеся с собой обоймы. Все это было сделано вполне осознанно. Но как я мог забыть, что есть и другое заряженное оружие – моя собственная беретта, которую албанцы отобрали у меня и бросили вместе с разбитым мобильником у каменной кладки? Неужели я оставил свой пистолет, чтобы дать Сарацину возможность застрелиться? Если да, то почему я сделал это?

Конечно, он запомнил, где лежало мое оружие, и, когда раздался выстрел, я уже знал, что произошло. Со скованными за спиной руками саудовец пробрался вглубь коридора, сел рядом с пистолетом, сумел как-то подцепить беретту, зажал ее между ног, нагнулся, так что ствол оказался почти во рту, и надавил на курок. Может быть, и он знал эту старую песню:

Кумали поняла, что означал этот выстрел, одновременно со мной и ринулась в руины. Я пытался схватить ее, но был настолько слаб, что не удержал. И только настойчивость, прозвучавшая в моем голосе, заставила женщину остановиться.