Именно поэтому старцы из Вашингтона и любой другой столицы никогда не уходят на пенсию. Потому что все еще думают, что настанет момент, когда все будет сделано и они смогут спокойно отдохнуть. Этот момент не наступит никогда, но человек это поймет, только оказавшись перед… перед таким вот. — Он обвел рукой вокруг. — И вот он вдруг начинает задумываться, зачем он всю жизнь так горбатился, зачем гнался за чем-то несуществующим. Дон-Кихот, король Артур в поисках Грааля — все это суета сует!
— Но это еще и развлечение, — заметил губернатор, — вы должны это признать, Джейк. Ведь вы не раз испытывали истинное наслаждение, взяв верх, победив в споре и уничтожая мерзавцев, которые становились у вас на пути. Неужели вы это на что-нибудь променяли бы?
— Конечно, нет. И в этом вся и штука. Человек просто неисправим.
Губернатор откинулся на спинку и рассмеялся.
— Что тут, черт возьми, смешного?
— Ваши аргументы, — ответил губернатор. — Они держатся зубами за собственный хвост и кружатся волчком. Разумеется, вы снова все повторили бы точно так же. Потому что вы, Джейк Петерс, — это вы собственной персоной. Вы воевали, боролись и кусались, не гнушались и ударами ниже пояса, если это было нужно, так же как и я, но ни на миг вам это не переставало нравиться, ни в поражениях, ни в победах, ни Бог весть в чем. Вы всегда оставались самим собой, а многие ли могут сказать о себе подобное?
— В университете я писал рассказы, — сказал сенатор Бет. — Паршивые рассказики.
— И вы,— продолжал губернатор,— имеете наглость признаваться, что вам это нравилось, и тут же утверждать, что это суета сует? Чего еще может желать человек, кроме возможности оглянуться и сказать, что все это было одно удовольствие? Вероятно, кое-что вы не успели сделать. Как и каждый из нас. Но если человек выходит из ресторана, наевшись деликатесами до отвала, он ведь не тратит время на сожаления, что не смог съесть все?
— Это всегда было его коньком, — сказал сенатор Бет, — эти бытовые аналогии. — Он встал. — Как философ, Бент, — он взглянул снизу вверх на губернатора, — вы не светоч мысли, но некоторые из ваших аргументов заслуживают внимания. Я их обдумаю на досуге. — На пороге он остановился, нерешительно махнул рукой. — Кстати, только что прошел номер двадцать один. — Он сказал это Бет. — Знаете, та голая девица. Она думала…
— У меня номер сорок девять, — ответила Бет и заставила себя улыбнуться.
Сенатор заколебался, потом еще раз махнул рукой и вышел.
— Итак, мы получили еще несколько минут,— сказал губернатор. Улыбнулся Бет. — О чем задумались?
— Все, что вы ему сказали,— неторопливо ответила Бет, — можно отнести и к вам, да?
— Скорее всего. — Губернатор снова рассмеялся. — Но разница в том, что когда человек говорит это о себе, ему не обязательно верить.
— Мне кажется, я понимаю вас, Бент. — И она улыбнулась. — По крайней мере, я так думаю.
— Были времена, — сказал губернатор, — когда я делал вещи, которыми не следует гордиться, или допускал, чтобы их делал кто-то другой, что одно и то же, и все только для того, чтобы достичь цели, стоившей, как я считал, такого компромисса. Знаю, что могу обманывать сам себя, по крайней мере на время. Думаю, это умеет каждый, и некоторые — навсегда.
— По-моему, вы порядочный человек, Бент, в лучшем смысле этого слова.
— Благодарю вас.
— По-моему, вы лучше и сильнее, чем сами думаете. За вами идут люди. Вы человек, которого люди слушают.
— Поосторожнее с этим подхалимажем, хотя он мне и очень приятен.
Бет завертела головой.
— Сенатор был прав. Пока человек не столкнется с чем-то подобным, он обманывает самого себя. Но я не лгу. То, что нас ожидает, надрывает мне душу. Не хочу умирать.
Губернатор взял ее руку.
— Это очень мило с вашей стороны, — сказал он и ласково улыбнулся. — Но скажите мне, какой номер вы вытянули? Двадцать первый?
19.23-19.53
Небо на западе уже потемнело, и начали сгущаться вечерние сумерки. Гиддингс стоял на пороге трейлера, наблюдая.
— Что-то дело затягивается,— сказал он. Потом оглянулся на Брауна и пожал плечами. — Чудо? И Красное море расступилось? — Он покачал головой и тыльной стороной ладони устало провел по лбу. На нем осталась черная полоса.
Сержант Оливер сообщал вниз одно за другим имена тех, кто уже оказался в безопасности. Патти отыскивала их в списке и вычеркивала.
Голос Оливера как раз сообщил по рации:
— А эта сама себя не узнает, а я тем более.
Нат спросил:
— Что, у нее в сумочке нет никаких документов?
— В сумочке? — загрохотал сержант. — У нее не то что сумочки, платья нет! — Потом тише в сторону: — Ну вот, девушка, с вами уже все в порядке. Держитесь этих двух полицейских, они о вас позаботятся. — И снова в рацию: — Ладно, как-нибудь выясним.
Патти сказала:
— Кто бы это ни был, уже двадцать первый номер! — Она улыбнулась Нату. — Спасибо вам.
Нат неожиданно встал из-за стола, подошел к дверям и взглянул на верхушки небоскребов. Прищурившись, разглядел спасательный пояс, который снова был с грузом на пути вниз — на крышу Торгового центра.
Он знал, что в банкетном зале трое или четверо мужчин осторожно выправляют вспомогательный линь, чтобы пояс не летел вниз как сумасшедший и не перепугал пассажирку до смерти, не выронил бы ее и она не рухнула бы с четырехсотметровой высоты вниз на площадь. Гадал, кто сейчас находится в поясе.
Потом отвернулся, снова вошел внутрь и остановился возле Патти.
— Теперь все дело в том, — сказал он, — сколько осталось времени. Скольких мы сумеем спустить вниз?
— Может быть, и всех, — ответила Патти. — По крайней мере, я надеюсь. — Она внимательно посмотрела Нату в лицо. — Вы думаете, нет?
Нат молча покачал головой, потом сказал:
— Если бы я знал, что там происходит. Там, наверху, в банкетном зале.— Он показал рукой.— И внутри, в ядре здания. Когда все кончится, займемся изучением того, что останется, и постараемся понять, что произошло. — Он снова покачал головой. — Но знай мы это сейчас, было бы лучше. В самолетах не случайно устанавливают автоматические регистрирующие устройства — «черные ящики». Если самолет разобьется и прибор уцелеет, он точно покажет все обстоятельства в момент катастрофы. Возможно, по тем же причинам наши контрольные приборы тоже следовало бы размещать вне здания. — Это был повод для размышления. Нат задумался.
Патти смотрела и слушала. Та часть ее существа, которая в этот миг находилась здесь, улыбалась. Отец всегда тоже мысленно не расставался со своей работой. Она не сомневалась, что настоящие мужчины все таковы. Она просто молчала, чтобы не мешать Нату, не прерывать нить его размышлений.
— Эта катастрофа, — сказал наконец Нат, — должна заметно изменить наше мышление. Мы жили в блаженном убеждении, что успехи и ошибки взаимно компенсируются. На этот раз не получилось. Вместо того они наложились друг на друга, и вот вам результат. — И потом добавил: — Вспомните «Титаник».
Аналогия между Башней и «Титаником» была натянутой. Оба события объединял только неизбежный катастрофический финал, хотя одно из них развивалось в необычной, а другое — в повседневной обстановке.
«Титаник» пересекал океан в те дни, когда это еще могло считаться событием. В необычной обстановке таились незнакомые опасности; их существование было вполне реальным.
А здесь было всего лишь здание, обычное, разница только в размере, а не в принципе. В здание человек входит ежедневно, ездит в лифтах, творит все, что вздумается, и ничего не происходит. То, что произошло на этот раз, не воспринималось поначалу всерьез. Удача попытки со спасательным поясом у многих действительно развеяла страх.
Ах, там ведь все еще поют, и некоторые молятся, и некоторые пьют и танцуют, ожидая, когда подойдет их очередь и они будут спасены. Но люди поют, пьют, танцуют и молятся каждый день, когда и в помине нет никаких кризисных ситуаций.
Останки Гровера Фрэзи под белой скатертью были уже забыты. О смерти Пола Норриса они только слышали. Обгоревшие брови двух пожарных не были достаточным доказательством, что катастрофа уже стучится в двери.
Зато здесь был спасательный пояс, и одна женщина за другой преодолевала пропасть между зданиями, оказываясь в безопасности. Но все же…
Суть была в том, что из всех этих людей наверху лишь горстка поняла и смирилась не только с тем, что катастрофа приближается, но и с тем, что она неизбежна.
Это понял и с этим смирился Бен Колдуэлл. Для этого ему не нужны были сложные расчеты. Хватило небольшой прикидки.
Сто три человека тянули жребий.
Один рейс спасательного пояса туда и обратно продолжается чуть меньше минуты.
