тоном.
«Заткнись! Я добуду доказательства, даже если мне для этого придется открыть новый континент! Бедный мальчик! Бедный мальчик! – повторял Грант, качая головой. Уж очень печальна была судьба Билла Кенрика. – Боже правый, я сам повешу его, если не смогу добиться, чтобы его убили как-нибудь иначе!»
«Успокойся, успокойся. В таком настроении не допрашивают подозреваемого».
«Я не допрашиваю подозреваемого, черт бы побрал твое полицейское мышление! Я собираюсь сказать Херону Ллойду все, что я о нем думаю. Я не офицер полиции до тех пор, пока лично не разберусь с Хероном Ллойдом».
«Ты не можешь ударить шестидесятилетнего человека».
«Я не собираюсь бить его. Я собираюсь наполовину убить его. Этика „ударить – не ударить“ к данному случаю вовсе не относится».
«Может, он и стоит того, чтобы его повесили, но не того, чтобы тебя из-за него выгнали».
«„Он мне очень понравился“ – и это милым покровительственным тоном. Ублюдок. Велеречивый тщеславный ублюдок. Убийца…»
Из глубоких колодцев своего жизненного опыта Грант выуживал необходимые ему сейчас слова. Однако гнев его не остывал, продолжая жечь, как огонь в печи.
Откусив два раза от тоста и сделав три больших глотка кофе, Грант вылетел из дома и бросился в гараж за машиной. Для такси было слишком рано, самое быстрое – своя машина.
Прочел ли Ллойд газеты?
Если он обычно выходил из дому не раньше одиннадцати часов, значит завтракал он около девяти. Гранту очень хотелось попасть на Бритт-лейн, 5, до того, как Ллойд развернет утреннюю газету. Это будет очень приятно, это принесет утешение, это принесет удовлетворение – увидеть, как воспримет Ллойд новости. Он стал убийцей, чтобы сохранить тайну лишь для одного себя, чтобы быть уверенным, что слава будет принадлежать только ему, а теперь эта тайна стала новостью на первых страницах газет, а слава досталась его сопернику. О Господи, сделай так, чтобы он еще не прочел газеты!
На Бритт-лейн, 5, Гранту пришлось позвонить дважды, прежде чем ему открыли, и это был не любезный Махмуд, а высокая женщина в войлочных шлепанцах.
– Мистер Ллойд дома? – спросил Грант.
– О, мистер Ллойд уехал в Камберленд на день-два.
– В Камберленд! Когда он уехал в Камберленд?
– В четверг, во второй половине дня.
– А когда он должен вернуться?
– О, они уехали только на один-два дня.
– Они? И Махмуд тоже?
– Конечно, и Махмуд. Мистер Ллойд – он никуда не ездит один, Махмуд всегда сопровождает его.
– Понятно. Не могли бы вы дать мне его адрес?
– Я бы дала, если бы знала его. Но они не просят пересылать письма, когда уезжают только на пару дней. Хотите оставить записку? А может, еще зайдете? Они почти наверняка вернутся сегодня к вечеру.
Нет, записки он оставлять не будет. Он зайдет еще. Его имя – это не важно.
Грант чувствовал себя как человек, который слишком резко затормозил и на него налетел сильный шквал ветра. Выйдя и направившись к машине, он вспомнил, что минут через пять Тед Каллен тоже прочтет газету, если уже не прочел. Он поехал обратно домой, и в прихожей его встретила миссис Тинкер, которая, увидев его, вздохнула с облегчением.
– Слава богу, вы вернулись. Этот мальчик-американец звонит без конца, вроде что-то ужасное произошло. Я не могла взять в толк, о чем он думает и про что говорит. Он просто как с ума сошел. Я говорю: «Мистер Грант позвонит вам сразу, как придет», но он не мог оставить телефон в покое. Кладет трубку и тут же снимает ее. Я бегала от раковины к телефону и обратно, как…
Телефон зазвонил.
– Вот! Это опять он!
Грант взял трубку. Это действительно был Тед, и он был именно в таком состоянии, как говорила миссис Тинкер. От возбуждения он бессвязно бормотал.
– Он врал! – повторял он. – Этот тип врал. Конечно же, Билл рассказал ему обо всем!
– Да, конечно рассказал. Послушайте, Тед… послушайте… Нет, вы не можете пойти и дать ему под дых… Да, конечно, вы попадете к нему в дом, я не сомневаюсь, но… Послушайте, Тед! Я был у него дома… Да, так рано. Я прочел газеты раньше, чем вы. Нет, я не пристукнул его. Я не мог… Нет, не потому, что я сдрейфил, а потому, что он в Камберленде… Да, с четверга… Не знаю. Надо подумать. Дайте мне время до ланча. Ведь вы вообще доверяете моему мнению? Тогда вам придется довериться мне и в этом. Мне нужно время, чтобы подумать. Обдумать некоторые доказательства. Как обычно. Я расскажу все в Ярде, конечно, и они, конечно, поверят мне. Я имею в виду – про посещение Биллом Ллойда и про то, как Ллойд лгал мне. Но доказать, что Шарль Мартин был Биллом Кенриком – это совсем другое дело. До ланча я буду писать отчет для Ярда. Приходите к часу дня, и мы поедим вместе. А во второй половине дня я должен буду изложить эту версию начальству.
Мысль об этом была Гранту ненавистна. Это была его личная битва. И была она таковой с самого начала. С того момента, как он увидел через открытую дверь купе лицо незнакомого мертвого юноши. И она стала в тысячу раз больше его личной битвой после встречи с Ллойдом.
Грант начал было писать, но вспомнил, что еще не забрал документы, которые оставил у Картрайта. Он снял трубку, набрал номер и попросил Картрайта, если можно, прислать к нему кого-нибудь с этими бумагами. Он, Грант, бешено занят. Сегодня суббота, и ему нужно навести порядок, прежде чем он выйдет на работу в понедельник. Он будет крайне признателен.
Грант вернулся к отчету и так погрузился в него, что лишь уголком сознания отметил, что миссис Тинкер опять принесла почту – дневную. И только когда в поисках нужного слова он поднял глаза от бумаги, его взгляд упал на конверт, который она положила на стол поближе к нему. Это был большой конверт из плотной дорогой бумаги, и адрес был написан тонким наклонным почерком, одновременно чопорным и цветистым.
Грант никогда раньше не видел почерка Херона Ллойда, но узнал его немедленно.
Он отложил ручку – осторожно, как будто странное письмо было бомбой и она могла взорваться от малейшего нечаянного сотрясения.
Вытер ладони о брюки – жест, к которому он не прибегал с детства, жест мальчишки, оказавшегося лицом к лицу с непредсказуемым, – и протянул руку к конверту.
Письмо было отправлено из Лондона.
На письме стояла дата: четверг, утро.
Дорогой мистер Грант,
или лучше инспектор? О да, я знаю.
