10
Отстояв полчаса в очереди за водкой, мы катили по Люсиновской в сторону Даниловского рынка. Припорашивало легким снежком, и Рита включила «дворники».
— А по какому поводу гости?
— Ни по какому. Просто так. А кстати, сегодня День артиллериста. Я в некотором роде артиллеристка.
«Ну, связь небольшая», — подумал я, зная, что ее муж — генерал, командует в Афганистане артиллерийской дивизией.
Рита, похоже, угадала мои мысли:
— Я ведь год пропахала в Афганистане, мне Склифосовского курортом кажется после афганского кошмара. Каждый день сотни убитых и раненых. И своих, и чужих…
Вот тебе и на. Вот тебе и Голливуд! Я невольно покосился на изящные перчатки на баранке руля.
— Правда, за этот кошмар платят валютой. На машину я себе заработала. Но это все в прошлом…
«Если бы ещё и твой муж оказался в прошлом, я бы не возражал!» — подумал я.
Рита как будто опять угадала — сказала негромко, почти не слышно:
— Роль генеральши мне тоже не очень удалась, — и резко нажала на газ.
Машину занесло на крутом повороте — мы свернули на огромный заснеженный пустырь, посреди которого стоял вросший в землю домишко. Рита выключила мотор, я неловко вылез из машины, держа за горлышки две бутылки. Рита, скользя сапожками по мокрому снегу, подбежала к маленькому окошечку и постучала, как азбукой Морзе, — раз-два, раз-два-три. Потом взяла меня под руку обеими руками и мы, обойдя домишко, подошли к входной двери. Около нее стоял… огромный синий «форд». Это настолько не вязалось с пустырем и избушкой, что жизнь для меня начала терять свою реальность.
Дверь открыли, и откуда-то из-под земли выполз маленький бородач с ясными глазами:
— Ритунчик, лапушка, ну сто лет тебя не видел. Саша, проходите. Я — Георгий, владелец этого дворца.
«Когда же это Рита успела обо мне сообщить?» — подумал я, и сердце у меня екнуло от какого-то радостного предчувствия.
Хозяин между тем осторожно забрал у меня водку и, любовно глядя на бутылки, поочередно их с нежностью поцеловал.
Из комнаты донеслись звуки ликования по поводу прибытия спиртного, и кто-то на пианино исполнил «Так громче музыка, играй победу». Из-за сигаретного дыма и полумрака я сначала ничего не увидел. Георгий, он же просто Жора, пытался представить мне участников вечеринки. На подоконнике сидела красивая толстая деваха с грустным лицом.
— Меня зовут Алена, — сказала она с какой-то безнадежностью в голосе.
— Она привезла холодец, — продекламировал кто-то театральным баритоном.
И тут я увидел, что за пианино сидит не кто иной, как знаменитый актер «Современника» Валентин Никулин.
— Ну, Вальку ты, конечно, знаешь, — махнув в его сторону рукой, сказал Жора, — А это Сеня.
Толстый человек в круглых очках вскочил и отрапортовал по-военному:
— Семен Штейнбок, химик-разведчик!
Все очень удивились, словно услышали об этом в первый раз.
— Объясняю, — продолжал в том же духе Сеня. — Особым правительственным распоряжением включен в группу ПВО по обнаружению бактериологически зараженных территорий. В случае бактериологической атаки с воздуха меня одевают в спецхалат и посылают вперед. Я ползу, и если возвращаюсь живой — воинским частям идти можно. Если не возвращаюсь — территория заражена.
Все засмеялись. Даже Алена. Из дальнего угла комнаты двое бородатых парней прокричали хором:
— А мы из ФБР! — и продолжали что-то темпераментно обсуждать.
— Врут! Это мои однокашники по халтуре, — сказал Жора.
Тут я разглядел, что огромная комната была художественной мастерской. Вдоль стен стояли оконченные и неоконченные холсты работ, выполненных в темно-коричневых тонах, среди них очень много портретов Алены. В одежде и без. Полотна мне очень понравились. Несмотря на мрачные тона.
Химик-разведчик разливал водку по граненым стаканам, все усаживались вокруг кофейного столика, на котором в огромной деревянной миске лежали остатки холодца и салата.
— А следователи как пьют — стаканами или рюмочками? — спросил ехидно Сеня.
Так! Про следователей тоже известно. Я покосился на Риту. Она скорчила невинное лицо.
— Полстаканами, — ответил я.
Все почему-то мне немножко поаплодировали, в том числе и разведчик.
Рита тихонько сказала мне в ухо — «За нас!». Я не верил, что все это происходит наяву.
Никулин запихнул в рот огромный кусок холодца и вернулся к пианино. Уселся на круглый вертящийся стул.
— Я вам сейчас, народы, исполню одну вещицу — прелесть! — сказал он с полным ртом и, проглотив кусок холодца, запел:
Ой, тошно мне,
Ктой-то был на мне
Сарафан не так
И в руке пятак.
Больше всех доволен своим выступлением сам Валентин. Он ржет, показывая прокуренные лошадиные зубы, и безо всякого перехода начинает играть необыкновенно хорошо и печально, напоминая при этом старого больного клоуна. Мы танцевал и — я с Ритой, Жора с Аленой. Земля уходила у меня из-под ног. Я обнимал Риту, и она касалась губами моей щеки, и я видел смятение в ее серых глазах. Нереальность происходящего принимала катастрофические размеры…
Вдруг Валентин резко прекратил играть и заорал:
— А почему у нас так мало баб?
И в ту же секунду раздалась барабанная дробь по оконному стеклу.
Валентин, как ужаленный, вскочил с вертящегося стульчика и с криком «Инка!» бросился не к двери, а к столику.
— Не пускай ее сразу! — неожиданным дискантом провизжал он вслед Жоре, который пошел открывать дверь вновь прибывшей Инке. Никулин налил себе полный стакан водки, залпом опрокинул ее себе в глотку и метался вокруг стола в поисках закуски. Мы все умирали со смеху. Валентин явно не имел в виду свою супругу, говоря о недокомплекте баб. Наконец Жора сделал вид, что справился с замком, и в комнату влетела Инка. Никулин уже сидел за пианино и блаженно пел что-то окуджавское. Супруга кинула на него подозрительный взгляд, но ее пока что интересовало что-то другое. Без всякого «здрасте», руки в боки, Инка задала вопрос:
— А кто это тут у вас на «форде» прикатил?
Все молчали. И вдруг Алена тоненьким голоском изрекла:
— Ну, положим я.
— Откуда это ты его взяла? — продолжала допрос с пристрастием Инка.
— Ну, положим, у одного американца, — ответила Алена и почему-то горько заплакала.
Жора показал Инке кулак и пошел утешать безутешную Алену, гладя ей колени и размазывая слезы по ее щекам.
Боже ж ты мой! Я давился от смеха, представляя грустную толстую Алену с холодцом на «форде».
А Инка уселась рядом с супругом, сверля его острым взглядом своих прекрасных синих глаз, но не с целью выражения любви, а стараясь определить степень его накачки. Инка мне явно не импонировала, несмотря на синие глаза. Она возвращала меня с небес на землю. Но я не хотел возвращаться из рая и потому, решительно подойдя к Рите и обняв ее за плечи, сказал негромко:
— Поедем ко мне.
Рита отрицательно покачала головой и спокойно ответила:
— Нет, мы поедем ко мне.
Шура Романова в это время как рыба об лед билась в своем кабинете с Волиным. Мастер спорта по самбо молчал, словно был глухонемым.
Романова служила в МУРе двадцать пять лет и почти пятнадцать лет занимала должность начальника второго отдела, и пятнадцать лет она не ведала покоя. Другой бы на ее месте давно свихнулся и глотал оконные шпингалеты или жевал галифе у своих подчиненных. Но Шура обладала приличным здоровьем и редким жизнелюбием. Подполковника милиции Романову трудно было чем-либо удивить. Даже явка с повинной какого-нибудь марсианина была бы ею сейчас воспринята как нечто самой собой разумеющееся.
Шура невозмутимо созерцала этого крепкого красивого мужчину, хорошо зная: пройдет день-другой, он нахлебается дерьма в камере внутренней тюрьмы, где ее лучшие агенты с ним как следует поработают, и тогда этот красавец, как пить дать, раскроет свой рот. Не таких храбрецов она тут обломала за двадцать пят лет службы…
21 ноября 1982 года
Меня разбудил пронзительный звон. Я приоткрыл глаза и увидел, как Ритина рука потянулась к будильнику. В комнате вновь воцарилась тишина.
— Поспи еще, — сказала Рита, — на этой неделе тебе досталось.
Я было послушался, прижался к Ритиному хрупкому плечу. Потом решительно привлек ее к себе. Рита не сопротивлялась…
Я не мог понять, что меня вновь разбудило. Я лежал с закрытыми глазами и силился припомнить свой сон. В нос ударил резкий запах горячего кофе. Бог ты мой! Я вскочил с кровати и обнаружил себя голым. Рванул простыню и, завернувшись в нее, пронесся в санузел. Прохладный душ окончательно привел меня в чувство и вернул память обо всем происшедшем.
