- Вполне логично, - высказался Вулф.
- Боюсь, что вряд ли сумею оказать вам сколько-нибудь существенную помощь, - сказал Хоббс, складывая пальцы шатром. - Однако я решил прийти. Признаться честно, это было в немалой степени вызвано стремлением познакомиться с вами лично и заодно взглянуть на вашу знаменитую библиотеку.
Тем более, что уже сегодня днем я уезжаю на Лонг-Айленд, а вернусь только в следующий вторник.
- Я вас не задержу, - пробурчал Вулф, наблюдая, как Фриц ставит ему на стол пиво. - Скажите, вы были лично знакомы с мистером Чайлдрессом?
Хоббс разгладил усики указательным пальцем.
- Я никогда его не встречал, - ответил он. - Я предпочитаю избегать общения с живыми авторами и имею дело только с их произведениями.
- Вы были низкого мнения о его способностях?
Хоббс набычился.
- Мне не нравится манера многих современных авторов, - ответил он, - и я покривил бы душой перед читателями "Газетт", выразившись иначе. Большинство писателей воспринимают критику правильно, принимая такие условия игры. Чарльз Чайлдресс их не принял. Вам, конечно, известно, как этот тщеславный себялюбец линчевал меня в "Манхэттен Литерари Таймс"?
Вулф пригубил пиво и чуть заметно шевельнул плечами.
- Стреляющий из лука должен и сам уметь уклоняться от стрел, - заметил он.
- Ха! - выпалил Хоббс. - Здесь большая разница. Я рецензировал его работу, тогда как его нападки носили чисто личный характер. Не говоря уж об их полной вздорности и необоснованности.
Если Хоббс намеревался такой речью произвести на Вулфа впечатление, то ему это не удалось.
- Вы рецензировали все три книги мистера Чайлдресса про Барнстейбла, сыщика из Пенсильвании?
- Да, - ответил Хоббс, шумно вздыхая и глубоко погружаясь в кресло.
- И все три произвели на вас негативное впечатление?
- Да, хотя и в неодинаковой степени. К самому первому роману я был даже великодушен. Имейте в виду - я и к творениям самого Дариуса Сойера относился без всякого восторга. Да, свои достоинства у него несомненно были, этого не отнять. Два или три вполне приличных персонажа, да и диалоги в целом неплохие. Вам, конечно, известно, что в последние годы у его творчества нашлось немало поклонников, которые сгруппировались в клубы. Затем Сойер умер, и на сцене появился этот продолжатель, о котором я прежде не слышал. Должен сразу сказать, мистер Вулф, что вовсе не предубежден против продолжателей, особенно если их произведения талантливы. Что же касается романов Чайлдресса... - Хоббс поджал губы и покачал головой. Сюжеты его зачастую высосаны из пальца, логика повествования хромает, сам стиль оставляет желать лучшего...
- Да, "любой уважающий себя ценитель детективной литературы должен бежать от этой книги, как от радиоактивного изотопа кобальта", - вставил Вулф.
- А, вы, я вижу, ознакомились с моей рецензией, - кивнул Хоббс. На его физиономии заиграла довольная улыбка. - Весьма польщен.
- Не стоит - я всегда запоминаю прочитанное. Скажите, как отнесся Чайлдресс к вашим рецензиям на свои первые произведения из барнстейбловской серии?
- Его реакции на первую рецензию я не знаю. После второй же, на роман "Урожай страха", также опубликованной в "Газетт", я получил от него крайне грубое рукописное послание, в котором он обвинил меня, будто я не разбираю его произведение, а только придираюсь к нему, причем лишь из-за того, что он продолжает ставшую знаменитой серию. Это полнейшая чушь!
- Вы ему ответили?
- Нет, - высокомерно заявил Хоббс, снова приглаживая свои холеные усики. - Я отвечаю лишь на цивилизованные послания, тогда как писульку мистера Чайлдресса, при всем желании, к таковым отнести было невозможно. Неудивительно - при скудости лексикона, которой он страдал, трудно было не сбиться на площадные оскорбления.
Вулф приподнял брови:
- В самом деле? Как же он вас оскорбил?
- Ха! Я бы даже повторить не взялся, - отмахнулся критик. - Достаточно того, что он в крайне грубой форме выразился о моих родителях, усомнившись, в частности, что я вообще появился на свет от представителей человеческого племени. Понятно, что я немедленно уничтожил эту пакость. Я потом долго не мог руки отмыть.
- Что ж, вы, разумеется, ожидали какого-то ответа и на свою третью рецензию?
- Вы можете мне не поверить, мистер Вулф, но мне даже в голову не пришло, что он способен ответить мне через печать, - ответил Хоббс. - Я ежегодно рецензирую десятки книг. Я никогда не задумывался о том, как могут отреагировать их авторы.
Вулф заерзал, устраиваясь поудобнее.
- А как же, сэр, среагировали вы, прочитав эссе мистера Чайлдресса в "Манхэттен Литерари Таймс"?
Хоббса словно подбросило.
- Эссе! У меня язык бы не повернулся назвать так его клеветнический пасквиль. Он поставил целью во что бы не стало дать мне отповедь, и решил, что для этого все средства хороши. Я бы ещё стерпел, подвергни он сомнению мои литературные вкусы и привязанности, но ведь он весьма недвусмысленно обвинил меня в необъективности, причем - в небескорыстной. Намекнул довольно открыто, - что я принимаю деньги за благоприятные рецензии. Я заявил, что подам в суд за клевету, причем и на редактора "МЛТ" и на Хорэса Винсона из "Монарха".
- Вы и впрямь намеревались подать в суд?
- Я даже припомнить не могу, когда ещё был настолько взбешен, произнес Хоббс, подчеркивая каждое слово. Он вновь сложил руки на груди. Да, я был всерьез намерен судиться с ними. Однако затем, по зрелом размышлении, я передумал.
- В самом деле? А почему?
- Мистер Вулф, рискуя показаться вам излишне аффектированным, скажу тем не менее, что работа в моей жизни - главное. Семьей я не обременен, да и увлечений особых нет, если не считать зарубежных поездок - я владею небольшой виллой в Тоскане, и езжу туда по меньшей мере раз в год. Я считаюсь преуспевающим критиком, довольно известным, но вместе с тем - мало кому знакомым. Хотя под всеми статьями я подписываюсь, в лицо меня почти никто не знает. И я этим очень дорожу. Некоторые люди кичатся своей популярностью и обожают, когда их узнают - на улицах, в театрах или ресторанах. Я к таковым не отношусь. - Хоббс приумолк, чтобы перевести дух, и уставился на свои ухоженные ногти. Затем продолжил: - Когда мой гнев поутих, я осознал, что газетчики и фотографы не преминут разжечь из моего иска публичный скандал, и я утрачу свою анонимность. Такую цену заплатить я не мог.
Вулф нахмурился.
- И вы даже не разговаривали с Чарльзом Чайлдрессом после появления его статьи?
Хоббс энергично затряс головой.
- Я не мог заставить себя унизиться до разговора с ним. Я высказал все, что думал, его издателю, мистеру Винсону. Вы уже беседовали с ним?
Вулф пропустил его вопрос мимо ушей.
- Мистер Хоббс, мистер Чайлдресс упрекнул вас в небескорыстности. Скажите, а приходилось вам и в самом деле принимать деньги в обмен на "благоприятные отзывы"?
Я готов был поставить три против двух, что Хоббс встанет и уйдет? Он и впрямь уже привстал было, но в самый последний миг передумал и, снова усевшись, улыбнулся. Да-да, я не ошибаюсь - улыбнулся.
- Я не стану оскорблять себя ответом на этот вопрос, сэр. Но и не уйду в знак протеста. - Для разгневанного человека он держался с удивительным самообладанием. - Скажу лишь, что не вижу смысла отвечать на обвинения человека, жизнь которого оборвалась столь трагически.
Вулф прищурился.
- Я задам вам ещё несколько вопросов, сэр, после чего готов отпустить вас на Лонг-Айленд. Во-первых, не могли бы вы припомнить, где вы были в прошлый вторник, скажем - с десяти утра до четырех часов дня?
- Господи, да это же было девять дней назад! - возмущенно фыркнул Хоббс. Он полез во внутренний карман пиджака и выудил из него обтянутый лайкой ежедневник. Полистал странички, что-то бурча под нос. Наконец сказал: - Вот, нашел. Как и ожидал: целый дом я провел дома за чтением для меня это в порядке вещей. В "Газетт" я езжу не чаще, чем раз в неделю. Рецензии я обычно отправляю прямо из дома по модему. Да, вспомнил - я как раз читал автобиографию этого непонятного английского драматурга. Поделом непонятного. Совершенный кошмар.
Вулф закрыл глаза.
- А видели вы хоть кого-нибудь в тот день? - поинтересовался он.
- В том смысле, что сможет ли кто-нибудь засвидетельствовать, что я говорю правду? Увы, боюсь, что вынужден вас разочаровать, - Хоббс театрально пожал плечами. - В моем доме на Восточной Семьдесят девятой улице есть консьерж и лифтер, но у нас есть и служебный ход, которым я частенько пользуюсь. Мусор, в частности, выбрасываю. Однако в тот день - я это точно помню - я вообще не выходил из дома до самого вечера, а вечером отправился поужинать с друзьями в чудесный ресторанчик на Третьей авеню.
Вулф, в представлении которого словосочетание "чудесный ресторанчик" было оксюмороном[8], поежился, но быстро взял себя в руки.
