Ознакомительная версия.
Его одежда и он сам словно не очень подходили друг другу, но при этом сложно было понять почему. Лариса, разумеется, еще не знала, кто это.
Но ей все сразу стало ясно, когда солидный незнакомец подошел к «БМВ» и хозяйским щелчком дистанционного пульта открыл двери машины. Небрежный щеголь занял место за рулем. Лариса уже не сомневалась в том, что это и есть господин Устьянцев.
Машина развернулась перед офисом и, показав Ларисе задние фары, легко и уверенно двинулась вдоль улицы. «Вольво» тут же покинула свое место и направилась следом.
«Этот субъект совсем не похож на своих обормотов, — подумала Лариса. — Но именно по его приказу телохранители гонялись за неким Алексеем, мелким обманщиком старушек».
Конечным пунктом недолгого пути неожиданно оказалась художественная галерея под претенциозным названием «Эстетика». Здесь демонстрировались шедевры тарасовских художников. Оставив машину, Лариса направилась к дверям рассадника культуры вслед за спиной в черном плаще.
Эстетствующей публики, разгуливающей в стенах галереи в надежде приобщиться к высокому и предположительно вечному, было немного. Лариса обратила внимание на то, что добрая половина посетителей держались весьма неестественно. Их внешний вид, манера говорить, жесты — все как будто было направлено на то, чтобы привлечь к себе внимание.
Тут были и чопорность, и жеманность, и высокомерие. Своеобразный театр восковых фигур. Искусственные люди в храме искусства.
Лариса, не совсем понимая, как ей здесь держаться, наблюдала за Устьянцевым. А тот не спеша переходил от картины к картине.
Однако нельзя было сказать, что он тщательно изучал свежеиспеченные полотна. В выражении его лица не было ничего отрешенного или одухотворенного. Скорее всего в нем читался скепсис по отношению к увиденному.
По разговорам Лариса поняла, что сейчас в «Эстетике» выставлялся какой-то широко известный в узких кругах творцов и ценителей местного разлива труженик кисти Юрий Ларионов. И все присутствующие в галерее старались подчеркнуть, как бы между прочим, что они лично знакомы с виновником мероприятия.
Пользуясь случаем, Лариса сочетала приобщение к искусству со слежкой за Устьянцевым. Хотя, честно сказать, она вряд ли смогла бы распознать, где настоящий образец высокого и вечного, а где просто ученическая мазня.
«Кстати, это неплохой предлог», — подумала она и решила, что сейчас самое подходящее время действовать.
Как гласит народная примета: «Если вы наступили мужчине на ногу, а он после этого в вас не влюбился, значит, с головой у него все в полном порядке».
Лариса перешла к противоположной стене и начала очень бегло осматривать пейзажи, портреты и какую-то пачкотню, близкую к традициям дадаизма. Опередив Сергея Александровича, шествовавшего неторопливо вдоль противоположной стены, она снова пересекла зал, но уже в другом направлении. Оказавшись таким нехитрым способом на пути следования ценителя живописи, снизошедшего до местных мастеров, Лариса, уже не торопясь, двинулась ему навстречу, делая вид, что полностью поглощена созерцанием полотен.
Улучив момент, когда Сергей Александрович повернул голову в противоположную от нее сторону, она прибавила шагу, чтобы свершить только что задуманное.
Но Лариса промахнулась, и вместо того, чтобы слегка отдавить Устьянцеву ногу, которую тот в последнюю секунду отвел, она на полном ходу врезалась в этого мужчину далеко не самых скромных габаритов. От неожиданности, сама того не желая, она ойкнула и выронила из рук сумочку.
Устьянцев посмотрел на нее сверху вниз.
— Простите, пожалуйста, — произнесла Лариса, неожиданно для самой себя очень естественно.
Импровизация получилась лучше заранее продуманной заготовки.
— Ничего страшного. С кем не бывает, — продемонстрировал свое понимание случившегося ценитель искусства.
При этом он слегка согнул ноги в коленях и показал Ларисе еще не облысевшую до конца макушку своей головы, длинной рукой подхватив с пола сумочку.
— Вот, пожалуйста, возьмите.
— Ой, спасибо, — умиленно поблагодарила его Лариса.
Она так иногда говорила мужу, когда тот вдруг начинал проявлять невиданные чудеса такта на грани героизма.
— Еще раз простите, я слишком засмотрелась, — добавила она.
— Ладно, ладно вам, — басом успокоил ее солидный Устьянцев. — Не стоит извинений. Какие пустяки…
— Понимаете, я как-то увлеклась и забыла, что тут еще есть люди, — сказала Лариса, а про себя подумала: «Кажется, я начинаю походить на одну из этих дур с фальшивыми лицами и голосами».
Она имела в виду присутствующих в зале жеманных «любительниц» прекрасного.
— Неужели это производит на вас какое-то впечатление? — На лице Устьянцева появилось выражение легкого, но вполне искреннего удивления.
— Да как вам сказать, — слегка растерялась Лариса. — Я даже в детстве не очень любила рисовать, потому что не получалось. Всегда выходило хуже, чем у других. А тут такое… Это вам не дом с трубой и солнышко с улыбкой до ушей. Как-то и не верится, что рядом с тобой, в твоем городе живут люди, которые умеют так рисовать, — настоящие художники. Мне всегда почему-то казалось, что это люди, которые живут далеко-далеко отсюда.
«Тормози, тормози, старушка!» — вдруг почти явственно услышала она в своей голове голос Евгения.
«Ничего, доля искреннего идиотизма сейчас не повредит», — мысленно ответила она ему.
— Ну, научиться переносить на полотно изображение — это еще не самое главное для художника, — снисходительно пояснил Сергей Александрович. — Это, конечно, нужно, но не это главное. Необходимо научиться передавать настроение с помощью красок, композиции, так сказать, своего видения мира. Чтобы помочь тому, кто потом это все увидит, понять о жизни что-то такое, до чего тот, бедолага, раньше не мог дойти сам, своим умом, без посторонней помощи. О чем он до того, как увидел эту картину, может быть, никогда и не задумывался. Ведь глаз художника — это не фотообъектив. Задача мастера — не скрупулезная точность. Иногда нужно погрешить против истины.
— Это как? — удивленно спросила Лариса, умиленно заглядывая в рот Устьянцеву.
— Что-то чуть передвинуть, что-то чуть утрировать, затуманить, — тут же объяснил Устьянцев. — Вы меня понимаете?
Лариса, слегка шокированная простотой и легкостью общения неожиданно словоохотливого любителя живописи, кивнула.
А тот продолжал с интонацией школьного учителя рисования:
— Законы геометрии здесь не всегда уместны. В живописи главное — уметь передать настроение. А для этого приходится что-то менять. Каждая удачно выверенная неточность усиливает впечатление от картины в целом. И чем больше будет подобных удачных неточностей, тем, на мой взгляд, выразительнее полотно. Это в конце концов формирует и определяет манеру художника, его стиль. А отнюдь не то, как он грунтует холст и какими кистями и красками предпочитает пользоваться. Мастер в художнике начинает проявляться тогда, когда внутри у него появляется некий стержень, который указывает направление поиска своей гармонии. Гармонии собственной души с окружающим миром. И тогда становится видно, что он любит, а чего в этой жизни органически не приемлет.
Устьянцев продолжал говорить, а Лариса на какое-то время даже забыла, зачем она сюда пришла. А когда вспомнила, то в очередной раз за время своего пребывания здесь удивилась тому, насколько не сочетались ее представления об этом человеке после знакомства с его молодцами с тем, что она видела и слышала в эту минуту.
Поначалу ей рисовалась эдакая темная личность. Невидимый, почти могущественный хозяин, отчитывающий по телефону безропотно пресмыкающихся мордоворотов, как паршивых нашкодивших недоумков.
А теперь, когда она столкнулась с ним лично, перед ней оказался образованный, обходительный мужчина, с которым было легко и просто общаться. Да и говорил-то, собственно, он один, а у нее создавалось ощущение оживленного диалога, хотя за последние две минуты она не произнесла ни слова.
Он говорил совсем простые вещи о красоте и гармонии. Говорил негромко и спокойно. Как будто помогал Ларисе выбраться из темных дебрей, куда ее коварно затащила злодейка-судьба.
При этом он совершенно не старался привлечь к себе внимание окружающих, как это откровенно делали некоторые из присутствовавших в галерее.
— Вы в общем-то правы, — вставила она. — Я мало что в этом понимаю. И мне трудно разобраться в тонкостях. Но это очень интересно, как с помощью простых приемов можно выразить сложные вещи.
— А что же вы здесь тогда делаете? — неподдельно заинтересовался Ларисин собеседник.
— Мне просто нравится смотреть, не вникая в детали, — простодушно ответила Лариса.
Ознакомительная версия.
