Правду пишут в детективах: нет ничего хуже ожидания. Отслеживаемый мерзавец живет себе своей жизнью в свое же, заметим, удовольствие и знать не знает, что его ждут. И натурально, не торопится удовлетворить справедливое желание следящего и начать осуществлять свои черные замыслы.
Ожидание надоело Совину в тот момент, когда закончилась первая крышка чая и докурилась сигарета. Читать было нельзя. Оставалось слушать радио. Дмитрий пошарил по эфиру, нашел родную станцию и вновь уставился на дверь подъезда, в котором предположительно жил Чертков.
Музыка играла бодрая, но спать от этого меньше не хотелось. Совин пил чай, курил, жевал резинку и тосковал. Единственным развлечением было разглядывать выходящих из дома людей. Заспанных и торопящихся на работу. Женщины сосредоточенно цокали каблуками, мужчины прогревали машины.
А Александр Иванович Чертков изволил пек явиться только около десяти. И появлением своим не порадовал. Точнее, порадовало то, что ожидание закончилось, но видом своим коммерсант Чертков оскорбил эстетические чувства Совина. Это был тип классического мерзавца: высокий, худой, длинные руки с большими кистями, короткие черные волосы, нездоровая бледность, мешки под глубоко посаженными темными глазами, дегенеративный лоб, развинченная походка, щетина на подбородке и щеках.
«Постаралась матушка-природа, — хмыкнул Совин, нажимая на спуск фотоаппарата. — Такого увидишь раз — до конца жизни не забудешь». Он завёл машину и двинулся за выруливавшим со двора Чертковым…
* * *
Следить за Чертковым было легко. Ехал он спокойно, не торопясь. Не торопясь ставил машину на стоянке у вещевого рынка. На рынок Совин вошел вслед за Чертковым, держась всего в трех метрах позади него. Тот приблизился к продавцам, торгующим недорогой и не очень качественной кожей. Совин рядом находиться не рискнул, постоял в стороне, понаблюдал. Судя по тому, как продавцы разговаривали с Чертковым, как отдавали ему деньги, ясно было, что он — хозяин.
Следующим пунктом был Курский вокзал, где Совин просто запомнил киоск, торгующий часами, презервативами, сигаретами, ножами и прочей ерундой. По тому, как Чертков вошёл внутрь, Дмитрий без особого напряжения понял, что и здесь видит хозяина данного торгового заведения…
Посидев какое-то время в киоске, неэстетичный господин Чертков вышел и поехал домой.
Совин, проводив его до дома, бросил слежку, вернулся к киоску и нахально спросил у продавца, где в данный момент пребывает хозяин Санька Чертков. По ответу, что хозяин был здесь час назад и поехал по делам, Дмитрий убедился в истинности своих догадок. Убеждаться на рынке в том, что он и так уже знал, не стоило. К чему терять время, когда других дел по горло…
* * *
Въехав во двор дома на Кутузовском проспекте, где жил Толстый, Совин заглушил двигатель, набрал на сотовом номер домашнего телефона Клевцова и, когда в трубке раздался заспанный мужской голос, потребовал Агриппину Семеновну. Таковой, само собой разумеется, не оказалось. Совин не очень расстроился по поводу отсутствия Агриппины Семеновны и поехал в магазин «Рабочая одежда», где приобрел синий сатиновый халат, кепку и нитяные перчатки.
Заехав домой (в подъезд вошёл с оглядкой), нашёл старенький потёртый портфель, покидал туда кое-какой инструмент, аккуратно положил шпионские штучки и вновь припарковался у кустов во дворе дома на Кутузовском проспекте. Вновь набрал номер Толстого, чтобы выразить желание услышать Агриппину Семеновну, однако абонент не отозвался. Пожалев, что сегодня не удастся лицезреть выходящего из подъезда господина Клевцова, поднялся на третий этаж. Надев халат, кепку и перчатки, позвонил в дверь квартиры Клевцова. Дверь ему, как и следовало ожидать, не открыли…
Известно, как русские мастеровые неаккуратно протягивают всевозможные провода. Из распределительных устройств провода выходят неряшливыми пучками и разбегаются по квартирам. Определить, какой именно телефонный провод забегает в квартиру Толстого, не составило труда даже такому дилетанту от техники, каким был Совин. Несложно было проникнуть и в распределительное устройство. Совин подключил соответствующее шпионское устройство, называемое еще «жучком», спрятал его за провода, что несложно было сделать из-за исключительно маленького размера, прикрыл для верности пожелтевшим обрывком газеты, припорошил пылью и осыпавшейся штукатуркой. Закрыл крышку. Кашлянул, похвалил свой технический гений и услышал за спиной женский голос: «Что это вы здесь делаете?»
Дмитрий просчитывал вероятность того, что подобный вопрос прозвучит, а потому был к нему готов и даже не оглянулся.
— Телефонная станция. Эпибрируем коммутирование линий. Кстати, вы из какой квартиры?
— Вот из этой.
Совин снова не оглянулся.
— Проверьте-ка свой телефон. Всё ли в порядке.
Женщина хлопнула дверью и спустя минуту открыла ее снова.
— Да, все нормально, спасибо… — И застучала каблуками вниз по чисто подметенной лестнице.
Прием сработал. Собственно, прием был простым и примитивным плагиатом. И словечко «эпибрировать» тоже. Давным-давно, лет в тринадцать, Дмитрий прочитал смешной зарубежный рассказ о клерке, который не выполнил вовремя какое-то поручение и на вопрос начальника о причинах невыполнения ответил, что данный вопрос требуется «проэпибрировать». Начальник не понял ответа, но боязнь показаться глупым удержала его от естественных вопросов по поводу незнакомого слова. Клерк избежал нагоняя, а впоследствии даже сделал карьеру. «Эпибрация» же пошла гулять по конторе. Нижестоящий отговаривался от вышестоящего тем, что данное ему поручение должно быть проэпибрировано. Тем же отбивались и от клиентов.
В случае. Совина все произошло как по писаному. Если невозможно было понять «эпибрацию», то уж «эпибрация коммутирования» — даже для Совина — и вовсе была темным лесом. Говоря словами уважаемого Михал Михалыча Жванецкого, «тут все в тупике».
Совин был абсолютно уверен, что таким образом он легко отделался бы и от более сведущих в техническом плане мужчин. Он похвалил свой технический и лингвистический гений и спустился к машине…
* * *
Выкурив сигарету и допив чай из термоса, Совин набрал хорошо знакомый номер.
— Вас слушают.
— У-у-у, богема проклятая. Спишь?
— Сам ты богема, Совин. Работаю. Хотя и явился вчера поздно.
— Тусуешься?
— Тусуется как раз богема. А я работаю. Чего тебе?
— Стас, скажи, на какой машине Толстый ездит? И где у него студия?
— Зелёная «вольво». Номер не помню. Но в нём точно есть цифра семь.
— А студия?
Совин записал адрес.
— Всё. Пока.
— Стой, не бросай трубку! Ты мне ничего рассказать не хочешь?
— Пока не хочу. Будет что — ты узнаешь первым. Я же обещал…
— Ладно, пока.
* * *
Ага. Вот студия, а вот и зелёная «вольво» с госномером 723. Повезло. Но не так, чтобы уж и очень, потому что опять предстояло ожидание.
Однако повезло ещё раз. Дверь открылась, и на улицу вышел хозяин. В том, что это был хозяин зелёной машины, Дмитрий не сомневался ни на минуту: вышедший был действительно толстым. И впечатление производил приятнейшее: лет так тридцати пяти, толст, но не до безобразия, одет в недешевые брюки, ковбойку и замшевую куртку. Чисто выбритый подбородок, аккуратно постриженные светлые волосы, очки в тонкой старомодной золотой оправе. И бездна обаяния, источающегося целиком на идущего рядом худощавого лохматого парня в джинсовом костюме — явно творческого человека. Его даже можно было бы назвать человеком искусства, но тогда слово «искусство» пришлось бы писать с маленькой буквы и в кавычках: от той музыки, которой занимался Толстый, за версту несло таким примитивом, что… Впрочем, русская публика это с удовольствием кушала.
Фотоаппарат исправно щелкал, автоматически перематывал пленку и снова щелкал. Дмитрий любил этот фотоаппарат. И называл его и ему подобных техникой для дураков. Никаких тебе выдержек и диафрагм, никаких наводок на резкость. И плёнку потом проявлять не надо: отдал в любую лабораторию, деньги заплатил, а через день получил готовые снимки…
Собеседники сели в машину, и иномарка аккуратно вырулила на дорогу, вежливо пропустив несколько автомобилей. При наглом московском стиле езды подобная вежливость на дороге смотрелась анахронизмом.
Бовину повезло ещё раз. Будь Толстый в меру нахальным, Дмитрий ни за что бы не удержался у него «на хвосте» — водитель из Совина пока был плохонький. Но «вольво» ехала со скоростью от силы шестьдесят километров в час, никуда не рвалась, тормозила на желтый свет, трогалась на зеленый. Минут через пятнадцать пассажир высадился на Профсоюзной улице и вошел в продовольственный магазин. «Вольво» отъехала от тротуара и грамотно вписалась в поток машин, а машина Совина осталась на месте: Дмитрий ждал появления лохматого молодого человека. Зачем, он сам пока не знал. Но предполагал, что знакомство с творческой личностью, пусть даже одностороннее, не помешает. Творческая личность вышла из магазина с пакетом продуктов, удачно подставилась под объектив совинского фотоаппарата и вошла в арку этого же дома, на первом этаже которого и был расположен магазин.
