– Вообще говоря, мой взгляд должен выражать недоумение. Чего вам не хватало, что вы затеяли эту авантюру?! У вас был дом, муж, дети, машина, пусть “Москвич”, а не “Мерседес”, наконец, капитал, достаточный, чтобы открыть небольшое, но честное дело…
– Вам этого не понять… Вам никогда не жить, как я жила два последних года… Поэтому и не понять…
– После десяти лет на нарах, вы будете другого мнения…
– Каких десяти?! Адвокаты обещают условно три года.
– По вашей статье не бывает условно. Минимум восемь с конфискацией имущества.
– Не набивайте себе цену…
– Мы с вами не на рынке. Никакой торговли нет и не будет… Давайте перейдем к делу. Ознакомьтесь с документами и подпишите…
– А если не подпишу?
– Приглашу свидетелей, составим протокол. Это будет отягчающим вину обстоятельством.
Рабочий день во вторник начался с визита знакомой дамы. Она пришла в сопровождении секретаря Сафонова:
– Дмитрий Павлович просил неотложно принять! – тоном, не терпящим возражений, сообщила секретарша.
– Я не планировал эту встречу…– попытался отказать Михаил, но увидел только смятый сзади подол короткой юбки удаляющейся секретарши.
Галина Гонтарь с брезгливой улыбкой приблизилась к столу и села на стул для посетителей, не дожидаясь приглашения.
Густая волна знакомых парфюмерных запахов накрыла Михаила. Для Михаила с его тонким обонянием это было как удар по голове. Он считал, что духи у женщины должны ощущаться только на интимной близости. Природный вкус его жены Анастасии проявился в частности, в умении осторожно обращаться с косметикой и парфюмерией. Это тоже послужило той наживкой, из-за которой Михаил сразу попал на крючок. Хотя при взаимной влюбленности трудно сказать кто рыбак, а кто рыбка. Со временем роли могут меняться, но в данном случае Анастасия осознала свои чувства первая…
Михаил откинулся назад, насколько позволял стул и стенка за спиной:
– Чем обязан неожиданному визиту?
– Мы не закончили разговор по поводу службы сына в армии…
– Почему вас так беспокоит эта служба? Украина ни с кем не воюет. Потом, парень он крепкий, уже имеет хорошую военную профессию… Будет водить “Урал” или БТР… Два года пролетят быстро… Он отвыкнет держаться за маменькину юбку, а вы за это время устроите и свою жизнь. Вокруг столько одиноких страдающих без женской ласки мужчин, а весьма привлекательная женщина занята опекой великовозрастного сына… Завтра он женится и ему будет не до вас…
Комплимент Галине понравился, она кокетливо повела глазами:
– Где вы видели тех мужчин?!
– Да хотя бы на хуторе! Гавриленко, например, или Кореньков…
– Вы меня за козу принимаете, – состроила гримаску Галина…
“От тебя самой несет французской козой”, – мысленно пошутил Михаил, а вслух сказал:
– Если его отмыть, будет видный мужчина…
– Вы что? Издеваетесь?! Ему к психиатру нужно, а не в загс…
– Что вы имеете в виду?
– Я не за тем сюда пришла, чтобы говорить об этом придурке. Меня беспокоят ваши слова о сыне…
– Не нужно о нем беспокоиться. Пусть идет служить. Ему это будет на пользу во всех отношениях. Алевтина умерла, но клеймо “дезертира” останется на нем на всю жизнь…
– Чихали мы на это клеймо… Неужели нельзя договориться по-хорошему?!
– О чем?! Соответствующие документы за подписью Сафонова уже в военкомате…
У Галины отвисла челюсть, к лицу прихлынула кровь:
– Зачем… зачем было торопиться?! Можно было поговорить…
– О чем? Торговаться с вами никто не собирался.
Было заметно, что в ней закипает ярость. Что-то должно произойти. Но взрыв не последовал, Галина тихо, но очень отчетливо прошипела со своей презрительно-брезгливой гримасой:
– Мусор!
Михаил от неожиданности оторопел. Такое себе позволял редкий уголовник. Правда, ему не составило особого труда сдержаться, он записывал разговор на диктофон. После паузы он ответил:
– Вы ошиблись, гражданка, не “мусор”, а “мусорщик”. Избавляю общество от мусора… – мысленно он добавил для собственного утешения, – “как ваш сын, да и вы сами”.
Галина вылетела из кабинета с криком:
– Да! Да! Люди для вас мусор! И на вас управа найдется!
Ее последние слова потонули в рыданиях, вполне натуральных. Она направлялась в приемную Сафонова.
“Сейчас будет коррида!” – Михаил закрыл дверь кабинета и включил перемотку диктофона. Нужно найти начало разговора с Галиной. Он не зря это сделал, так как за дверью уже сердито стучали каблучки Леры, Валерии, секретаря Сафонова.
– Дмитрий Павлович требует немедленно зайти к нему…
– Через минуту буду, – Михаил достал из сейфа еще кассету с записью разговора с Гонтарями на хуторе.
Сафонов встретил Михаила со скорбно-строгим лицом:
– На вас жалуются… Потрудитесь объяснить!
Галина сидела в кресле у журнального столика, а не на стуле для посетителей. Она вытирала носовым платком покрасневшие глаза и сморкалась вполне откровенно: убитая горем мать и оскорбленная женщина…
– Прямо сейчас, при посетителе?
– Безусловно!
Михаил включил диктофон.
– Что это? – встрепенулся Сафонов.
– Запись разговора с этой дамочкой, простите, гражданкой…
Галина вдруг встала и направилась к выходу из кабинета.
– Куда же вы?! – попытался остановить ее Сафонов.
– До свидания! Вижу, мне здесь делать нечего… – со спокойной злостью ответила Галина и скрылась за дверью.
– Вы можете мне объяснить, что происходит? – недоуменно спросил Сафонов и поднялся зачем-то с кресла.
– Если дослушаете диктофон, все поймете. У меня есть еще любопытная запись беседы с Гонтарями на хуторе…
– Мне некогда все это слушать. Объясните покороче!
– Вчера объяснял, когда подписывал у вас документы перед отправкой в военкомат.
– Я не могу помнить все, что подписываю…
Михаил выключил диктофон и попытался коротко объяснить:
– Эта любящая мама сфабриковала за взятку освобождение от службы в армии для сына…
– Так это она?! Почему вы мне сразу не сказали?!
– Не знал, что это имеет значение. Наивно полагаю, что перед законом все равны. И вообще, она его прикрывала юбкой не один раз. Он уже ошалел от такой заботы…
– Вот, видите! А если с парнем действительно что-то случится в армии?!
– Да он здоров! Нужно же ему как-то оправдать перед хуторянами уклонение от службы… Вот он и играет придурка… И сильно переигрывает. Он и здесь может доиграться… Пожалуй, алкоголизм ему уже обеспечен…
– У этой женщины есть влиятельные друзья…
– Влиятельнее прокуратуры?!
– В конце концов, вы же не врач?!
– А я и не устанавливал ему диагноз! Пускай все сделает, что положено по закону. Если областной психиатр подтвердит диагноз, то я заткнусь с чувством исполненного долга, и буду снимать шляпу при встрече с этой скромной женщиной… Правда, тогда мы будем иметь основания направить его на принудительное лечение…
– Ваше упрямство в отстаивании неверной позиции граничит с дерзостью…
– Известно, что факты упрямая вещь…
– Михаил Егорович, не разменивайтесь на мелочи! Как идут дела с расследованием убийства?
– Прошло только три дня!
– Да! Но три дня из десяти – треть срока! Вы не забыли?!
– Помню свои обещания…
– Не обещания, а мой приказ!
Здесь последнее слово всегда оставалось за хозяином кабинета.
Михаил поскорее разделался с текущими делами и выехал в село Рябошапки. Он намеревался поговорить с Евгенией Цурко и братом Гавриленко. Ему почему-то не хотелось расспрашивать самого Виктора Гавриленко о бывшей жене.
Детский сад размещался в здании, построенном по типовому проекту и окруженном большим парком с открытыми солнцу площадками для игр.
Он быстро отыскал Евгению. Они сели для разговора под навесом от дождя, так как в здании говорить было негде, кроме кабинета директора, а тот был на месте.
Михаилу попытался в который раз объяснить причину своего прихода, но Евгения его остановила. Оказалось, что она хорошо осведомлена о его субботнем посещении хутора.
– Что вы хотели у меня узнать? Где я была в субботу и как я относилась к Алевтине Петровне? Так ведь?!
– Для начала достаточно, – не стал возражать Михаил и встретился взглядом со своей собеседницей.
Ее серые глаза были спокойны, также как и продолговатое лицо с почти мужским носом с горбинкой. Это была современная долговязая девушка двадцати пяти лет с распущенными прямыми волосами, окрашенными хной.
– В субботу я работала здесь. Ночевала у мамы. Из-за плохой погоды мы с сыном остались на воскресенье.
– Кто может подтвердить ваши слова?
