Убийца тоже разгадал конечный пункт движения Дениса, и так как он был к нему ближе, то спустился в туалет и занял одну из кабинок. Журчала вода, и было довольно шумно. Убийца ждал.
Птицын вошел бодро, что-то радостно насвистывая, и направился к самой дальней кабинке. Убийца и Денис открыли двери одновременно. Зная привычку Птицына занимать последние кабинки, он рассчитал все правильно и точно. Выйдя из своего убежища, оглядел туалет, достал пистолет и выстрелил в затылок Птицыну. Затем прикрыл дверь и пошел мыть руки, предварительно спрятав оружие.
«Очень хорошо, — решил убийца. — Когда они его найдут, я буду вне подозрений. Если вообще найдут. Придурки».
Убийца отряхнул руки и, выйдя из туалета, столкнулся с Татьяной Ивановой. Он пробурчал извинение и пошел дальше…
Я топталась около туалета. Встретиться с Птицыным я не боялась. Какой-то тип толкнул меня и извинился, но я даже не обернулась. Сейчас все это не важно. Дурные предчувствия обуревали меня. Минут через десять, поймав на себе очередной любопытный взгляд, я убралась от туалета подальше. Подошел Авдоев.
— Где он?
— В туалете, — ответила я.
— Что-то очень долго, — подтвердил он мои опасения.
Я лишь пожала плечами и не ответила.
— Может, сходить и посмотреть?
— Нет! — отрезала я.
Мы поднялись на второй этаж.
— Смотри! — Авдоев толкнул меня локтем.
К мужскому туалету подтягивалась милиция. Все стало ясно еще до того, как появились люди с носилками. Мы успели убраться, пока не оцепили вокзал.
Машина шла ровно, иногда подпрыгивая на выбоинах. Я, честно говоря, сомневалась относительно конечной цели нашей поездки, поэтому незаметно попыталась переложить пистолет из сумки куда-нибудь в более удобное место. Это мне удалось. Авдоев следил за дорогой, и мои манипуляции его не волновали. Я громко вздохнула, призывая моего угрюмого шофера к диалогу. Он не отреагировал. Неизвестность меня пугает чуть меньше, чем нормальных людей, но чисто из женского любопытства не мешало бы узнать — собираются они покончить со мной или просто побранят по-отечески? Направление нашей поездки вскоре определилось: мы явно двигались к конторе. Это обстоятельство меня немного успокоило. Хотя это еще ничего не значило, может, им просто привычнее избавляться от трупов именно оттуда? Но в любом случае со мной сначала проведут воспитательную беседу. Мы остановились у подъезда. Мой шофер выбрался из машины и хлопнул дверцей со всей дури, так что в его плохом настроении сомневаться не приходилось.
Я не двинулась с места. Авдоев, скрипя зубами, обошел автомобиль и картинным жестом предложил мне выйти, что я и сделала с большой неохотой.
Поднялись по лестнице, причем Авдоев шел впереди и даже его толстый затылок выражал негодование, а подоспевшие боевики топали, мрачно сопя, у меня за спиной, что тоже не вселяло оптимизма.
В конторе никого не было. Если здесь люди и работали, то в неведомое для меня время. Пожалуй, мне следовало об этом задуматься раньше.
Авдоев топал по коридору, боевики остались у дверей. Стараясь не делать лишних движений, я нащупала пистолет и сняла его с предохранителя. Я знала — с тремя мне не справиться. Так что деньги, что лежат в сумке, мне уже не понадобятся, но я хотя бы приложу усилия к тому, чтобы их поделили на как можно меньшее число бандитов. И им выгода, и мне приятно. Пока Авдоев возился с замком Ольгиного кабинета, я оглянулась. Боевиков не было видно, и мне удалось перевести пистолет из-за пояса в карман куртки. Мы вошли в кабинет, и Авдоев старательно и плотно закрыл дверь. Затем принялся открывать свою. Я сначала недоуменно посмотрела на его затылок, а затем вернула пистолет назад. Видимо, стрельбы не будет, иначе бы он один на один со мной не остался.
Авдоев плюхнулся на свое кресло, я села напротив. Молчали. Он поискал что-то глазами на полу, затем полез в ящик, достал оттуда бутылку водки и стакан. Налил, выпил, все убрал на место. Меня вроде бы для него и не существовало. А мне хотелось расслабиться не меньше его. Я уже собралась напроситься на угощение, но тут алкоголь начал действовать, и Авдоев наконец заговорил:
— Что же ты делаешь. А? — Он говорил тихо, почти интеллигентно, чем сам себя и разгонял. — Тебе за что деньги платят? Ты что, всех нас на… — Авдоев замялся, не желая выходить из образа, и ограничился выразительным жестом, — посадить хочешь? Да я тебя в унитаз спущу, стерва! Ты все деньги задницей отработаешь, шалава! — Шеф раскипятился не на шутку.
Выкрикивая последние слова, он облокотился на стол и вплотную приблизился ко мне. Я неожиданно для себя вспомнила, что я — леди и не намерена терпеть оскорблений. И пресекла их не вполне традиционным для леди методом — определенным образом сложила руки и от всей души заехала ему по шее.
Шея у шефа была толстая, а реакция замедленная, поэтому он попытался уйти от удара лишь в последнее мгновение, но опоздал, вдобавок зацепился ногой за свой массивный трон и грохнулся на пол.
Смотрел на меня шеф с изумлением. Видимо, больно ему не было.
— Не смей на меня кричать, — внесла я свою лепту в прерванный монолог Авдоева.
Ожидать от него в такой ситуации можно было чего угодно, и моя рука опять почувствовала приятный холодок рукоятки пистолета. Но до перестрелки, слава богу, не дошло.
— Что ж ты делаешь, зараза? — прохрипел Авдоев. Я скорее догадалась, о чем он хрипит, чем услышала.
Мой грозный шеф вдруг показался мне смешным и жалким. И я бы расхохоталась, если бы ситуация не была такой опасной. Евгений наконец решил подняться и, потирая свою шею, занял место за столом.
— Гадина ты все-таки, — вымолвил он. — Сволочь и гадина. Я тебе деньги заплатил? Молчишь?
Ответа он не ждал, а мне лишний раз открывать рот не хотелось. Именно поэтому я и молчала. Но Авдоев понял все по-своему.
— Молчишь? Тебе не в кайф работать, поэтому ты и молчишь. Любой мент, самый что ни на есть лох, способен найти чужака.
— Кого? — не поняла я.
— Того! — заревел Авдоев, но предпочел остаться в кресле. Быстро урок усвоил.
— Ты на меня не кричи! — повысила я голос. — Ты во всем и виноват. Кто молчал, как засватанный? Я, что ли? Не знаю, не ведаю! Придурок!
— Так я тебе все рассказал!
— Поздно, кретин несчастный! — Я старалась выражаться цензурно, хотя очень хотелось сказать ему, кто он есть.
Авдоева, однако, очень задело слово «кретин». Он слегка опешил, словно впервые его услышал, затем нахмурился и замолчал.
Молчала и я. Догадывался Авдоев или нет, но его монолог меня тоже глубоко задел.
Действительно. Всего шесть человек — и убийцу найти не можешь. Не страна, не город — шестеро. И ты постоянно ошибаешься. С Сиреневым понятно — просто испугалась и свалила все на него. А ведь чуяло сердце. Но не прислушалась и убила его. Тебя обвели вокруг пальца. Раздел, уложил, даже поужинал не торопясь, а затем ушел. Зачем ему это надо? Ведь то, что стреляли один раз, показывает, что убийца — вполне профессионален, лишнего не делает.
Авдоев что-то хотел сказать, но я махнула на него рукой, и он заткнулся, осознав значимость молчания.
Я тряхнула головой, настраиваясь на нужный лад. Зачем человек тянет время, остается на месте преступления? Чтобы было меньше возможности попасться кому-нибудь на глаза? Вряд ли это случайность, от всего не застрахуешься. Вот что! Он просто тянул время, создавая ситуацию, когда еще два человека окажутся без алиби. И свет как-нибудь отключил после ухода. Ну и что? Ведь могли случайно на него попасть, если это только не… Похотько.
Фамилия всплыла с опозданием, дав шанс отказаться от столь глупой идеи и переключиться на что-нибудь более серьезное. Скажем, на Болотникова Олега.
Я ведь даже алиби его не узнала на смерть Сиренева. И Птицына буквально подставила. Но как он тогда проник в туалет? Хотя это ладно. А вот как он оттуда вышел незамеченным? А как вышел Похотько?
Сознание тут же выдало какую-то сцену у туалета. Я пыталась вспомнить, что это было, но не получалось. Что-то очень броское, знакомое, до боли знакомое, как в том сне. Я сперва удивилась этой мысли, но постепенно убедилась, что сон и туалет, точнее, человек во сне и где-то у туалета, — один и тот же человек. Но вот кто?
— Танюш, надо поговорить, — спокойно, но очень твердо сказал Авдоев.
— Давай, — неохотно согласилась я. Образ, начавший было строиться, рассыпался окончательно.
— Сначала я хочу извиниться, — начал он.
— Забудем, — перебила его я. — Но запомни, еще одно оскорбление — и я выхожу из дела.
Он посмотрел на меня внимательно и промолчал. Скорее всего у него были другие соображения, но это меня не интересовало. Пока.
— Ладно. Я постараюсь, — он помолчал. — Теперь я хотел бы, чтобы ты обрисовала мне всю ситуацию, как ты ее видишь. С самого начала. Я, если честно, совсем запутался и уже ничего не понимаю.
