Агнесса медленно шла по навощенному паркету.
Князья Щербатовы, наверняка, бывали здесь, сиживали среди гостей на пунцовом бархате кресел, обедали с золоченых тарелок сервиза, подаренного хозяину самой императрицей. О чем беседовала здесь юная прабабушка, стоя у камина с мраморным бюстом Вольтера, допустим, в 1900 году? На портрете с этой датой в семейном альбоме она сфотографирована у драпировки в белом кисейном платье, в цветами в волосах, с мягким доверием к жизни на прекрасном русском лице и таких живых глазах! О чем она думала, почему не уехала за границу, потеряв мужа в первую мировую войну?
Глубоко вздохнув, Агнесса спустилась по боковой лестнице, прихватила пальто и сумку и по коридорам первого этажа заспешила в левое крыло.
Здесь в освещенных залах, объединенных в общее пространство, стояли манекены, одетые в русские костюмы, в витринах за стеклом висели подлинные старинные вещи, повсюду виднелись прялки, сундуки, коромысла, даже колеса, конская сбруя, потемневшие резные наличники. В дальнем конце располагалась коллекция современных ремесел.
Навстречу ей из кабинета вышла Дарья.
— Привет, — с удовольствием улыбнулась она, — чем порадуешь? Пойдем ко мне. Заодно и чайку попьем.
В кабинете этом была когда-то приемная для необходимых деловых встреч. Отлично сохранились ниши для канцелярских и архивных шкафов, строгая лепнина в виде шахматного орнамента на потолке, прекрасный паркет и даже белые оконные рамы с бронзовыми шпингалетами. И, разумеется, мраморный камин, с тех пор, по-видимому, и не топленный.
Агнесса раскинула по столу и стульям женскую одежду Курской губернии восемнадцатого века, нарядные справы, украшенные цветным лоскутом, кружевными вставками, жемчугом и бисером, восстановленные по рисункам и гравюрам раннего классицизма, когда русские художники, словно спохватившись, принялись изучать сокровища родной культуры. Не спеша, со вкусом и знанием дела искусствовед принялась рассматривать их с лица и с изнанки, каждый стежок-узелок, каждые прошвочку и шовчик, щупать и глядеть на свет домотканую рядинку от ручных ткачей из прикладных мастерских, сравнивать со старинной гравюрой.
Маленькие бриллианты в ее ушах искрились цветными огнями.
— Ты растешь, — сказала, наконец. — Дивная редкостная работа. Не пора ли браться за диссертацию?
Агнесса вздохнула.
— Рада бы в рай, да грехи не пускают.
Даша понимающе кивнула.
— Кстати, о деньгах. Весной будет выставка-продажа изделий ручной работы, приедут ценители, иностранцы. Если заранее подготовиться, можно неплохо подзаработать. А эти вещи мы, конечно, покупаем, но недорого и за рубли. Согласна?
Она расплатилась, попросила Агнессу расписаться на корешке расходного ордера. Чай на приставном столике был давно согрет и заварен.
— У нас к чаю новый вид пряников, с повидлом внутри, маленьких, как орешки. Объедение. Садись, почирикаем.
Но Агнесса с сожалением отказалась. На четырнадцать часов была назначена встреча, на которую не хотелось бы опоздать, несмотря на самые туманные надежды.
Даша проводила ее до самой двери.
— Ты все еще в рекламе?
— Пока да. А что?
— Человечка одного надо пристроить.
— Не тебя ли? — Агнесса улыбнулась.
— Дочку моей приятельницы.
— Если очень молоденькая, не смогу. Клиенты не доверяют.
— Двадцать один год. Окончила консерваторию по классу арфы, лауреат конкурсов, не девочка, а золото.
— И такой талант сидит без работы? Не поверю.
Дарья вздохнула, искры в ее ушах вспыхнули и качнулись.
— Там беда. Судьба посмеялась над бедной девочкой, посадила на середину лица, прямо на нос, ужасную штуку. Прохожие на улице и те отворачиваются, что же говорить о концертах, о зрителях! Семья небогатая, порядочная. О девчоночке и говорить нечего, такая умница, что сердце за нее болит. Возьмешь?
— Пусть приходит, что-нибудь придумаем. С лица воду не пить, да и по телефону не видно. У нас как раз освободилось местечко. Екатерина Дмитриевна ушла менеджером в другую комнату.
— Это повышение?
— Для нее — конечно.
— А для тебя?
— А для меня гражданская казнь. Как зовут твою протеже?
— Лада.
По Садовой-Черногрязской дул сквозной сильный ветер, темные тучи стелились над крышами домов и дышали сыростью. Пройдя между каменными львами, Агнесса свернула направо, через переулок, к остановке, удачно вскочила в троллейбус, словно бы ее поджидавший. И вскоре спускалась по длинному эскалатору в самую красивую станцию московского метро Маяковскую.
Она всегда любовалась этим совершенством. По длинному залу, украшенному с обеих сторон округло-арочными серебристыми колоннами, можно идти долго-долго, по светлому полу, выбрав продольную коралловую полосу в сопровождении двух серых. Нижняя часть колонн отделана пурпурным родонитом, собранным из кусочков. Поэтому кое-где этих кусочков уже не хватает, как не хватает камней у Парфенона… Можно запрокинуть голову, как делают дети и простодушные непонятные иностранцы, и тогда видишь освещенные ниши-беседки, выложенные яркими свежими фресками с изображением цветущих яблонь, аэропланов, парашютистов. Более радостного и вдохновенного зодчества в Москве до сих пор так и нет, и недаром именно эта станция удостоилась первой премии на международной выставке в Париже в тридцатых годах.
… Фирма, на которую она ехала, была потеряна еще в начале сентября. Первый раз Агнесса позвонила в немецкое представительство еще в августе, в пору наивных первичных обзвонов, потом еще и еще раз, каждый раз впустую, потом забыла о ней, занятая юбилейными публикациями. К юбилею Москвы, всего за полтора месяца Агнессе удалось заключить пять прекрасных договоров по целой странице, обзвонив служебный справочник, подаренный ей первыми клиентами, хитрецами-строителями. Это были хорошие деньги даже при щедрых скидках, за которые ей доставалось от Валентины. Но в октябре юбилейный пик миновал, желающих покрасоваться за собственный счет поубавилось, и пришлось вернуться к старым спискам. Деятельность немецкого представительства обнимала производство нефтепродуктов и поставки спиртовых заводов под ключ, малоинтересные для читателей «Городской нови». Она и позвонила-то главе представительства господину Кофману из вежливости, и поздравила немца с русской зимой. Снег растаял еще вчера, но приглашение на переговоры Агнесса зачем-то получила.
— Приезжайте, — рассмеялся он. — Мы созрели для вашей газеты.
Выйдя из метро на Октябрьской, она свернула направо за угол к узкому многоэтажному зданию офисного типа, высокому, отделанному мелкой белой плиточкой и потому чистому и блестящему.
После беглого взгляда в ее паспорт, скучающая охрана направила Агнессу к лифту. В полутемной кабинке она нажала цифру четырнадцать, и с легким обморочным ускорением взлетела на этаж.
Высокий мужчина вышел на середину кабинета, протянул ей руку. Они уселись в кресла, обменялись визитками. Секретарь внесла кофе и печенье, уместила все на низком журнальном столике.
Агнесса с удовольствием осмотрелась.
— Прекрасная картина! — похвалила искренне. — Это Брейгель?
Кофман польщенно улыбнулся.
— Это его современник Карлейль.
— Очень хорошая копия.
Она отведала кофе, и открыто посмотрела на хозяина.
— Деятельность вашего представительства столь многогранна, что мне не терпится узнать, о чем будет наша публикация?
Он улыбнулся еще шире, показав ровные вставные зубы.
— О, да, мы известны во всем мире. Гм… мое имя Роберт, разрешите также называть вас по имени? Это привычнее и короче.
— Буду рада, Роберт.
— Скажите, Агнесса, часто ли вы отчищаете ваши кастрюли до блеска?
Он рассчитывал застать ее врасплох неожиданным вопросом. Сделав удивленные глаза, Агнесса подыграла хозяину кабинета, доставив ему истинное удовольствие.
— Не смущайтесь. Все так, все хозяйки мира. В нашей статье мы поговорим о посуде. Наши производители нашли способ избавить женщин от… как это по-русски? Когда ругаешь себя за леность?
— От угрызений совести.
— Да! Наша посуда всегда имеет прекрасный вид. Взгляните.
Он потянулся и открыл стенной шкаф. Кухонная утварь весело заблестела при свете дня.
— От пригорания внутри мы защищаемся напылением, это общеизвестно, зато снаружи…
— …вы придумали нечто небывалое, — поняла она уловку домовитых немцев.
— У вас быстрый ум, Агнесса. Да, вы правы, не-бы-ва-лое. Наружная эмаль от верхнего ободка до середины стенки покрыта рисунком в виде пятен и подтеков, будто бы от сбежавшего молока. Хозяйке остается доделать остальное, то есть закоптить дно и нижнюю половину, чтобы сотворить шедевр собственными руками.
