После короткой заминки Барран отвечает:
— Нет. Я был один.
Девушка возвращается с горчицей. Но посреди комнаты останавливается, недоуменно нахмурившись.
— Но тогда кто же взял деньги?
— Тот, кто знал комбинацию сейфа. В пятницу вечером, когда я дал себя там запереть, сейф был уже пуст.
Он встает и идет за горчицей, которую мадемуазель Аустерлиц ему так и не донесла. На секунду останавливается перед ней — она с тревогой смотрит на него снизу вверх и изо всех сил старается понять.
— …Меня засадили туда, — продолжает Барран, — чтобы создать видимость самого натурального ограбления, но истина куда проще… Достаточно было взять и уйти…
Говоря это, он берет баночку с горчицей из рук девушки и возвращается к столу.
— Но это невозможно! — восклицает девушка. — Когда же?
— В момент ухода, как только опустели коридоры.
На свою беду появился охранник…
Девушка, похоже, до конца не убеждена. Она даже вдруг оживляется, повышает голос:
— Но убит-то он все-таки из вашего револьвера!
Медик поднимает голову девушка затронула его самое больное место. Он сухо отвечает:
— Его тоже достаточно было взять.
Другая комната квартиры мадемуазель Аустерлиц, чуть позже. Это гостиная с роскошной, но старомодной мебелью и коврами. Стоящие по углам комнаты штатив с курительными трубками, шахматный столик, клюшки для гольфа а сумке, фотография в рамке свидетельствуют, что тут живет и мужчина.
Сидя на диване перед увеличительным зеркалом с подсветкой, Барран бреется электробритвой. Похожая то ли на монашку, то ли на сестру Армии спасения, девушка медленно расхаживает по комнате, искоса поглядывая на медика.
— Обычно вы живете с отцом? — спрашивает Барран.
— Да. Он уже два месяца лечится в Швейцарии.
— Что с ним?
— Инфаркт.
— Который вы год учитесь?
— Третий… В общем, третий год на первом курсе.
— А имя у вас есть?
— Доминика. Но все зовут меня Ватерлоо.
— Почему? — поднимает на девушку глаза Барран.
— Потому что моя фамилия Аустерлиц[7].
— А-а, — понимающе кивает Барран. Поверх увеличивающего зеркала, которое деформирует его собственное лицо, он рассматривает девушку. Судя по ее виду, она оттаяла. У нее на лице свежая, чарующая улыбка.
— Это из-за экзаменов… Я, наверное, глупая… И потом, я всегда паникую…
Улыбка сходит с ее лица.
Барран выключает электробритву и протягивает к девушке руку.
— Подите сюда, Ватерлоо.
С боязливым выражением лица, обрамленного длинными белокурыми прядями, она подходит и, держа руки вдоль бедер, останавливается перед ним. Он усаживает ее и мягко спрашивает:
— Вы поможете мне?
Ватерлоо молчит Барран начинает объяснять:
— Имя Изабелла Моро, ее работа в СИНТЕКО, адрес, который она мне дала… Все было липой! Она предусмотрела все, чтобы я не смог напасть на ее след. Кроме одного! Она проходила медосмотр! У нее была форменная одежда компании и медицинская карточка, как у всех служащих!.. И у меня есть свидетель: Вы!
Ватерлоо медленно качает головой. В ее глазах вновь появляется страх:
— Как я, по-вашему, вспомню эту женщину? Их прошли десятки!
— Ее карточка — вот что напомнит ее вам! Вы ставили ее в картотеку, значит, знаете, где ее найти? Так вот, она мне нужна!
Девушка вскакивает:
— Нет!.. Я не буду этого делать!.. Нет!..
Она вдруг поворачивается и бежит к двери гостиной. Но расстояние до двери слишком велико. Барран оказывается у нее раньше, преграждает Ватерлоо дорогу.
— Это вы убили его!.. Вы!.. Я уверена!..
Она выкрикивает это, сжимая маленькие кулачки и пятясь от медика, потом вдруг снова поворачивается и бежит к другой двери.
Барран, ринувшись за ней, броском регбиста сбивает ее на пол. Навалившись на задыхающуюся Ватерлоо, он удерживает ей запястья и ноги, вплотную приблизив свое лицо к лицу девушки. Она закрывает глаза, чтобы не видеть его.
— Завтра вы пойдете в СИНТЕКО, — говорит Барран. — Принесете мне ее карточку.
Лежа на полу, Ватерлоо с закрытыми глазами отрицательно мотает головой. Тогда Барран берет ее на руки, поднимает и уносит.
Она не отбивается. Уткнувшись лицом в плечо Баррану, который переступает порог комнаты и выходит в прихожую, она лишь тихонько скулит:
— Пустите меня!.. Прошу вас… Пустите…
Барран толкает ногой приоткрытую дверь в одну из комнат, заглядывает туда, потом идет дальше по прихожей. Следующая комната, дверь в которую он тоже распахивает ногой, явно принадлежит мадемуазель Аустерлиц. В ней кровать с балдахином, игрушки, плюшевые звери: мирок девушки, едва вышедшей из детства.
Ватерлоо на руках у Баррана закрыла глаза и затихла. Барран относит ее на кровать с балдахином. По пути он отшвыривает ногой большого плюшевого мишку, и тот с жалобным воплем отлетает к шкафу.
Той же ночью, поздно.
В помещении Уголовной бригады Нейи за своим столом без пиджака сидит Мелутис. Он аккуратно раскладывает на столе пустые спичечные коробки всевозможных цветов, из разных стран. Спичечные коробки — его страсть.
Угрюмый и задумчивый, он один в кабинете, освещенном единственной лампой, позади него за окном — море городских огней.
Когда открывается дверь, он даже не поворачивает головы. С робостью, догадываясь о плохом настроении патрона, у порога топчутся два инспектора — Муратти и Годар. После долгих колебаний первый осмеливается нарушить молчание:
— Это я, шеф.
— Я знаю, что это ты, — не поднимая глаз, отвечает Мелутис.
— …Я получил кое-какие сведения, — продолжает Муратти:— Во-первых, Барран был нанят для проведения медицинского осмотра по служебной записке. Она подписана генеральным директором. Прочесть?
— Зачем? Она ведь фальшивая? — утвердительно спрашивает Мелутис, по-прежнему не поднимая глаз.
— Точно!.. — восхищенно восклицает Муратти. — Откуда вы знаете?
— Дальше! — бросает Мелутис.
Он продолжает заниматься своей коллекцией, вид у него начальственный, но заметно, что он нервничает.
— Исследована по всей длине вентиляционная труба. В ней следы только одного человека, — докладывает Муратти.
— Отпечатки пальцев в хранилище? — спрашивает Мелутис.
— Их там нет. Он все стер, — отвечает уже Годар.
Старший инспектор резко вскидывает голову, словно ужаленный.
— Они все стерли… — назидательно говорит Мелутис и сухо спрашивает: — Это все?
Оба его подчиненных утвердительно кивают. Мелутис делает пол-оборота на своем вертящемся кресле и погружается в созерцание городских огней за окном. Муратти и Годар неслышно выходят, закрывая за собой дверь кабинета. Мелутис остается один.
Пропп коротает ночь на скамье в коридоре. Его правое запястье приковано к ней наручниками. Рядом расположился инспектор.
Из кабинета выходит Мелутис в плаще и направляется к ним. Знаком отпустив подчиненного, усаживается напротив легионера. Когда они остаются вдвоем, Пропп медленно поднимает на старшего инспектора глаза, оглядывая его с ног до головы.
— Раненько встаешь, фараон.
— Да нет, поздно ложусь.
Разговаривают они негромко, как разговаривают в три часа ночи, когда все вокруг спит.
Старший инспектор достает из кармана связку ключей и отмыкает на легионере наручники:
— Пошли.
Массируя запястье, Пропп идет вслед за ним по коридору. От недосыпа и усталости он валится с ног, но сохраняет свою отчужденную улыбочку. Они входят в бюро инспекторов.
Большая комната безлюдна. Пишущие машинки накрыты чехлами, настольные лампы выключены.
Вытащив из кармана жетоны, старший инспектор подходит к автомату с кофе и опускает их в прорезь. Автомат отмеряет две порции. Потом Мелутис неторопливым шагом возвращается к Проппу и протягивает ему бумажный стаканчик, наполненный горячим кофе. Смотрит, как тот отпивает глоток.
— Скажу тебе кое-что, — говорит Мелутис, тыкая себя пальцем в грудь в области сердца. — Кое-что, идущее отсюда. Мне нравится, что ты не выдаешь друга… Это мне очень нравится.
— Он мне не друг, шериф. Я никогда его не видел Легионер протягивает левую руку к груди инспектора, куда тот тыкал пальцем.
— А кстати, что у тебя тут? — спрашивает Пропп. Когда он прижимает ткань плаща к груди инспектора, под ней отчетливо вырисовывается пистолет, лежащий у инспектора во внутреннем кармане. Мелутис пожимает плечами и со стаканчиком в руке направляется к двери ведущей в его кабинет. Включает настольную лампу. Пропп послушно следует за ним.
— Садись, — командует Мелутис.
Обогнув стол, инспектор садится сам. Поставив стаканчик с кофе на стол, он достает из кармана пачку сигарет. Пропп молча берет из нее сигарету, ждет, что будет дальше.
— Люблю я это время — вздыхая, говорит Мелутис. — Ты где родился?
— На дереве.
Нисколько не рассердившись, Мелутис дает легионеру прикурить через стол, прикуривает сам.
