— Итак, по-вашему, убийцы были в деревянных башмаках? — воскликнула девушка.
— Об этом говорят следы.
— Потрясающе! Вы только приехали — и вот уже известно, что убийц было двое и они были в деревянных башмаках! Это изумительно! — Её лицо раскраснелось. Она смотрела на меня с нескрываемым восхищением.
— Прошу вас обоих никому не говорить о моём открытии, — предупредил я.
Мы отвязали лошадей и поехали к выходу из котловины. Чувствуя, что отношение Мелери ко мне переменилось, я решился задать ей ещё несколько вопросов.
— Это правда, что вы намеревались выйти замуж за Бентона Тромблея?
Она звонко рассмеялась.
— Бедный Бентон. Сначала он мне казался таким милым, но потом я поняла, что, кроме чтения книг, он больше ни на что не способен. Он же совершенно беспомощный. Мне никогда не приходила в голову мысль стать его женой.
— Может быть, вы предпочли бы стать женой его отца?
Она повернулась и окинула меня презрительным взглядом.
— Запомните раз и навсегда, мистер Джонс, что я не собираюсь выходить замуж — ни сейчас, ни когда-либо впредь.
Она тронула поводья, быстро поскакала вперёд, и мы с Мадрином остались вдвоём.
— Вы произвели на неё впечатление, — заметил Мадрин. — Она родилась на ферме и привыкла уважать мужчин за то, что они что-то умеют делать. Конечно, она не могла влюбиться в Бентона: он проповедует Евангелие от Роберта Оуэна, но не умеет даже запрячь лошадь. Вы — совсем другое дело. Вы приехали из Лондона и сразу обнаружили вещественные улики. Смотрите, как бы Мелери Хьюс не заставила вас забыть не только об уликах, но и обо всём на свете. Она ведь удивительно красива.
— Много лет назад, — улыбнулся я, — друг и помощник Шерлока Холмса влюбился в молодую женщину, связанную с делом, которое они расследовали. После этого он стал другим человеком — так утверждает Шерлок Холмс. У меня прививка против любовной лихорадки, Мадрин, когда речь идёт о клиентках.
Мадрин весело расхохотался.
— Ваш шеф с таким же успехом мог сделать вам прививку против удара молнии. Если она попадёт в вас — значит, так тому и быть.
Я тоже посмеялся вместе с ним. Я знал, что не смог бы жить на ферме с красивой и умной Мелери, как и она, очевидно, не смогла бы жить со мной в Лондоне.
— Между прочим, — вспомнил я, — мистер Сандерс упоминал, что вы тоже были влюблены в Мелери. Любовная лихорадка?
Он опять рассмеялся, но уже не так весело.
— Мы были почти детьми. Но она уже хорошо знала, чего хочет. Мне кажется, она вряд ли годится в жёны человеку, который пишет стихи. А как по-вашему?
— По-моему, тоже, — подумав, согласился я.
Спускаться вниз было гораздо труднее, чем подниматься, и я мысленно поблагодарил Мадрина за то, что он надел на моего пони седло.
После спуска мы ехали несколько минут молча.
— Мне трудно поверить, — произнёс вдруг Мадрин, — что нашёлся человек, способный убить Глина Хьюса. А вы вот утверждаете, что их было даже двое.
— Ничего. Сколько бы их ни было, мы их всё равно найдём, потому что, как сказал один английский бард: «Прочие грехи только говорят, но убийство вопиет».
— Существует валлийская пословица: «Злое дело откроется». И ещё: «Тайна то, что знают лишь двое». Если убийцы ни с кем больше не связаны, то вы вряд ли их найдёте. Но если у них имеются сообщники, то кто-нибудь из них обязательно проговорится.
Мы двигались теперь вдоль берега озера, возвращаясь той же дорогой.
— Наверное, нам следовало бы нанести визит Кайлу Коннору, — обратился ко мне Мадрин. — Но являться без приглашения невежливо.
— Конечно, — согласился я. Сейчас меня интересовало только одно — как бы поскорее найти сапожника Айорана Вогана.
На противоположном берегу озера, там, где была усадьба с зелёной лужайкой перед ней, от деревянных мостков отчалила лодка. Когда она отдалилась от берега, с неё опустили в воду человека.
— Слуги помогают Кайлу Коннору купаться в озере, — пояснил Мадрин. — Он это делает каждый день.
— Вода, наверное, очень холодная? — полюбопытствовал я.
— Наверное. Но Коннору это нипочём.
— Почему бы нам тоже не искупаться? — предложил я.
— Ни один валлиец не войдёт в это озеро, — заявил Мадрин так, словно речь шла о святотатстве.
— Почему? — настаивал я.
— Потому что в водах озера живёт чудовище, похожее на лошадь. Его зовут в народе Водяная лошадь.
— Видимо, Кайл Коннор не очень-то боится вашего чудовища, — заметил я, глядя, как он плавает в озере.
В ответ Мадрин пробормотал что-то по-валлийски.
Мы снова оказались в тесной расщелине, где шумела речушка, и, свернув на дорогу, вскоре добрались до Пентредервидда.
Дом Вогана стоял на краю деревни. Он был, как и почти все дома в деревне, двухэтажным. На первом этаже располагалась мастерская, второй этаж был жилой. Нам пришлось ждать хозяина — он работал в огороде. Я потом узнал, что, независимо от своего главного ремесла, все мужчины здесь умели доить корову, готовить обед и многое другое.
Наконец к нам вышел совершенно лысый пожилой мужчина с начинающими седеть усами, широкоплечий, с сильными мускулистыми руками. Когда мы подъехали к деревне, Мадрин сказал мне, что Воган и Глин Хьюс были приятелями, и посоветовал рассказать ему всё без утайки. Если бы мы попытались что-то разузнать у него, не раскрывая свои карты, то о нашем визите к нему вскоре знала бы вся деревня.
Он изъяснялся по-английски неплохо, только очень медленно. Мадрин представил меня, и мы пожали друг другу руки. Не дожидаясь, когда он задаст вопрос о моих валлийских предках, Мадрин сразу рассказал о нашей поездке на место убийства и о том, что мы там обнаружили.
Воган очень разволновался и долго рассматривал мои рисунки следов от деревянных башмаков. Я думаю, он догадался, какова цель моего приезда в Пентредервидд. Показав рукой на след от круглых носов, он заявил:
— Самые обычные башмаки. Я делаю такие же.
— По моему мнению, они новые. След от подковок очень резкий. На других башмаках подковки, видимо, уже стёрлись. Кто-нибудь покупал у вас деревянные башмаки за последние два месяца?
— Я даже не припомню, скольким людям сделал такие башмаки, — махнул он рукой. — А ведь их делают и в Лланидло…
— …И в Ньютауне, — подхватил Мадрин, — да и вообще по всему Уэльсу.
— А такие вот башмаки, — указал Воган пальцем на след от квадратных носов, — мы делаем редко. Они нужны тем, кто стоит на коленях, когда работает.
— Стоит на коленях?.. — переспросил я.
— Те, кто работает в рудниках, иногда на фабриках. Квадратные башмаки удобнее.
— Значит, человека в таких башмаках можно было бы заметить, например, в Пентредервидде, — предположил я.
— Мало кто смотрит на башмаки, — ответил Воган, — но я бы заметил. Я всегда смотрю, кто во что обут.
— Припомните, пожалуйста, вы никого не видели в таких башмаках примерно месяц назад, когда был убит Глин Хьюс?
— Самое интересное, что видел.
Я с трудом сдерживал рвущуюся из груди радость. Нешуточное дело — в первый же день отыскать улики и, можно сказать, выйти на след преступника.
— Как выглядел человек, у которого были такие башмаки?
Воган почесал в затылке, потом провёл широкой ладонью по лысине.
— У вас-то нарисованы подошвы башмаков, а я, конечно, видел их сверху. А вот лицо этого человека я не рассмотрел. Я смотрю вниз, ведь мне интересно, кто во что обут.
Как я ни бился, он мне больше ничего не смог сообщить. Тут только я понял, что значит стоять на узкопрофессиональной точке зрения.
— Вы могли бы узнать эти башмаки, если бы увидели их снова? — спросил я.
— Само собой, — заверил он. — На кожаном верхе была необычная вышивка. Я бы этих рыбок узнал сразу.
Воган объяснил, что вышивка — это своего рода подпись мастера на изделии. Каждый старается придумать что-нибудь особенное. Конечно, делают башмаки и без вышивки — для работы и обихода, а с вышивкой — это вроде как модельные.
Я просил его последить, не появится ли опять человек в таких башмаках. Если бы сапожник встретил его — не важно где, на улице или в таверне, — он должен был запомнить, как тот выглядит, и выяснить, кто он такой. А Мадрин дал ему понять, что наш разговор надо хранить в секрете.
Я заказал Вогану башмаки, чем страшно его обрадовал. Он снимал мерку с ноги с той же тщательностью, с какой я измерял следы башмаков, и обещал приступить к работе уже сегодня.
Мы выехали на деревенскую улицу, и мне пришлось вытерпеть церемонию знакомства хотя бы с такими важными местными лицами, как булочник, кузнец, столяр, и другими.
— Все они, — объяснил Мадрин, — хорошо владеют английским, потому что, во-первых, выполняют заказы хозяина Тромблей-Холла, а во-вторых, изредка и гостей поместья. Важно и то, что в церковной школе дети обязаны говорить по-английски. Учитель высмеивает тех из них, кто отваживается пользоваться валлийским языком. Кроме этой школы, существует ещё школа-пансионат, которая содержится на средства, вносимые родителями учащихся. Она не зависит от школы при церкви. Но принятый в тысяча девятьсот втором году закон о школах привёл к обострению обстановки.
