23
Кошки-мышки
Но в девять часов утра меня разбудил телефон. Звонил Велькер.
— Откуда у вас мой номер?
Вот уже пять лет его нет в телефонной книге.
— Я знаю, сегодня воскресенье и еще рано. Но вынужден настаивать на том, чтобы вы заглянули ко мне. Машину оставите во дворе, это в любом случае будет вам…
Он не договорил. Игра была мне уже хорошо знакома: Велькер начинает говорить, потом закрывает трубку рукой, потом вступает Самарин:
— Ждем вас к полудню. В двенадцать часов.
— Как мне попасть во двор?
Он подумал.
— Позвоните три раза.
Итак, ничего не получится: ни поспать, ни отдохнуть, ни приготовить еду, ни почитать, ни сыграть в шахматы. Я напустил в ванну воды, добавил розмаринового масла и лег. Пришел Турбо, я дразнил его, прицельно стреляя в него каплями воды. Капнуть воды на большой палец и щелкнуть указательным — упорно тренируясь, можно довести это умение до мастерства. У меня позади годы тренировки.
Почему я не мог решить, как же мне относиться к отмыванию денег моим заказчиком? Собственно говоря, выбора не было. Русская мафия, не имеющая ни стиля, ни традиций, ни религии и, предположительно, никакого юмора; пусть ею не интересуется канал «RTL»,[7] зато интерес проявит полиция, как тому и следует быть. Почему я не звоню в полицию? Почему не позвонил туда еще вчера? Я понял, что просто не могу так поступить, пока Велькер остается моим клиентом.
Так что в раннем звонке и назначенной на двенадцать часов встрече были и свои положительные стороны. Можно прекратить наши отношения. Я принес в ванную телефон и позвонил Георгу, и тот поведал мне конец печальной истории семьи Лабан. Племянница Лабана в тридцатые годы умерла от туберкулеза в Давосе, племянник в «Хрустальную ночь»[8] убил жену и покончил с собой. Сын племянника и его жена умерли бездетными в Лондоне. Дочь не успела выехать за границу, сгинула, когда начались депортации, и с тех пор о ней ничего не известно. Так что не осталось никого, кто мог бы претендовать на наследство.
Я вылез из ванны и вытерся. Считаю, что Дориан Грей переборщил: когда стареешь, не стоит стремиться сохранять вид двадцатилетнего юноши; ничего удивительного в том, что он плохо кончил. Но почему я не могу выглядеть на шестьдесят шесть? По какому праву мои руки и ноги так высохли? По какому праву их плоть покинула свою историческую родину и переселилась на живот? Разве ей не нужно было спросить у меня разрешения, прежде чем отправиться в путешествие по моему телу?
Я безропотно втянул живот, пытаясь влезть в вельветовые штаны, которые давно не надевал. Свитер с большим воротом, кожаный пиджак — и вот уже я смотрюсь почти на шестьдесят шесть. Позавтракал под музыку Удо Юргенса.[9] В двенадцать пятнадцать я был в Шветцингене.
Самарин повел меня в обустроенную на чердаке квартиру. По пути — через старинный зал с окошечками и современные офисные помещения — мы вели игру в кошки-мышки.
— Я слышал, вы побывали в полиции Мангейма.
— Последовал вашему совету.
— Моему совету?
— Вашему совету не держать у себя то, что мне не принадлежит. Я отнес все в полицию. Владелец может обратиться туда за своей пропажей.
Велькер нервничал. Почти весь мой отчет о негласном компаньоне он пропустил мимо ушей, то и дело посматривая на часы, и голову держал так, словно настороженно чего-то ждал. Закончив отчет, я подумал, что сейчас последуют вопросы. Если не о негласном компаньоне, то о Шулере, о черном кейсе, о моем обращении в полицию или о моем исчезновении из Мангейма. Неотложные вопросы, ответы на которые нужно было услышать в воскресенье с утра. Но никаких вопросов не последовало. Велькер сидел с таким выражением, как будто до сих пор речь шла о посторонних вещах и ему не терпится, чтобы я наконец перешел к сути дела. Наконец он встал, так ничего и не сказав.
Я тоже поднялся:
— Это все. Счет вы получите.
Впрочем, мой бывший работодатель уже завтра может оказаться в тюрьме и изучит мой счет только годы спустя. Шесть лет? Восемь? Сколько дают за организованную преступность?
— Я провожу вас до машины.
Впереди Самарин, за ним я, последним Велькер, так мы прошли через все помещения и спустились по лестнице. В зале я попрощался со старыми окошечками за деревянными решетками, с инкрустациями и зелеными бархатными подушками на скамьях. Жаль! Я бы с удовольствием посидел на скамье, размышляя о разных временах и о превратностях судьбы. Во дворе я попрощался с Велькером. Он находился в состоянии странного нервного возбуждения: холодные, липкие от пота пальцы, красные пятна на лице, дрожащий голос. Неужели он догадался, что я намерен сделать? Но как он мог догадаться?
Когда я прощался, Самарин никак на это не отреагировал. Он нажал на нижнюю из двух дверных кнопок, и ворота открылись. Я подошел к машине, сел, пристегнулся. Когда я оглянулся, чтобы бросить взгляд на Велькера, его лицо показалось мне таким напряженным, на нем читалось такое отчаяние, что я почувствовал что-то похожее на испуг, а Самарин был мрачен и одновременно чем-то доволен, — я порадовался, что уезжаю.
Я завел машину и тронулся с места.
Я тронулся с места, и в ту же секунду ко мне ринулся Велькер — я увидел за стеклом его лицо с широко открытым ртом и выпученными глазами и услышал, как он колотит кулаком по двери. И что ему надо, пронеслось у меня в голове. Я затормозил, перегнулся и опустил стекло. Он просунул руку, снял блокировку, распахнул дверцу, вскочил в машину, перевалился через меня, заблокировал мою дверцу, сделал то же самое со своей стороны и поднял стекло. При этом он кричал:
— Скорее, скорее! Давайте скорее, черт вас возьми!
Я отреагировал не сразу. Но когда заметил, что ворота закрываются, дал задний ход и в последнюю секунду успел проскочить, отделавшись несколькими царапинами на переднем крыле. Самарин бежал рядом с машиной, пытаясь открыть дверь.
— Скорее же! — продолжал орать Велькер, вцепившись в дверь изнутри, как будто у него, откажи вдруг блокировка, был хоть один шанс против Самарина. — Скорее!
Я переключил скорость и выехал с Шлоссплац на Шлоссштрассе.
Велькер протянул руку:
— Скорее, дайте мне сотовый!
— У меня нету.
— О боже! — Велькер ударил обоими кулаками по бардачку. — Как это у вас нет сотового?
Я свернул на парковку у Хебельштрассе, намереваясь остановиться у телефонной будки и дать ему свою карту.
— Поезжайте вперед. Поезжайте в многолюдное место!
Как всегда по воскресеньям, с утра парковка была пуста. Но чего он боится? Что Самарин, прихватив себе в подмогу пару молодых людей в темных костюмах, утащит его в неизвестном направлении? Я поехал к вокзалу. Жизнь там, конечно, ключом не била, но рядом стояли такси, автобус ждал пассажиров, работал киоск, в билетной кассе сидела кассирша, несколько человек стояли с чемоданами. Велькер взял мою карту, осторожно огляделся по сторонам и пошел к телефону. Я видел, как он снимает трубку, вставляет карту, набирает номер, ждет ответа и разговаривает. Потом он повесил трубку и прислонился к стене. Казалось, ноги его не держат.
Я подождал. Потом вышел из машины и подошел к нему. Он плакал. Плакал беззвучно, слезы текли по лицу, скапливались на подбородке и скатывались на свитер. Он их не вытирал, руки его повисли безвольно, как плети. Наконец он заметил меня:
— Они забрали детей. Полчаса назад выехали с ними на машине.
— Откуда выехали? Куда?
— Из Цюриха, в интернат. Но до интерната они доедут только в том случае, если я вернусь в банк. — Он выпрямился и вытер слезы.
— Может быть, расскажете, что произошло? Во что вы впутались? О чем идет речь?
— Если вы частный детектив, вы ведь обязаны хранить тайну? Как врач или священник?
Он не стал ждать ответа. Сказал слово, другое и потом уже говорил не умолкая. Было холодно, от долгого стояния у меня заболели ноги и живот. Но он не останавливался, а я не останавливал его. Потом какая-то женщина захотела позвонить, и мы сели в машину, я включил двигатель и печку, бог с ней, с окружающей средой! Под конец он снова заплакал.
Свой рассказ он начал с августа девяносто первого года. В Москве генералы устроили путч, звезда Горбачева закатилась, началась эпоха Ельцина. Грегор Самарин предложил, чтобы «Веллер и Велькер» послали его в Россию выяснить, какие там существуют возможности для инвестиций. Он утверждал, что, поскольку путч провалился, судьба коммунизма предрешена, победоносное шествие капитализма уже не за горами. Сейчас самое время организовывать фонды с долевым участием русских. Благодаря его, Грегора, знанию языка, страны и людей банк «Веллер и Велькер» имеет конкурентное преимущество, которое следует использовать.
