— Получается, вы посадку делали с четвертой платформы? — возмущался Шалимов. — А у нас нерабочая сторона была закрыта. Значит, у вас ключ был?
— Не было!
— Тогда как же?
— Может, у провожающего? — заинтересовался Денисов.
Судебский смутился.
— У него.
— «Вездеход»?
— Я, честно, не рассмотрел. Шоферский набор, показалось.
— Он шофер?
Судебский поправил поводок-удавку.
— Не знаю. Подошел, поинтересовался. Каких родителей дог? Чем кормим? Они думают, если собака большая, ей наварил полведра супу…
— К вам подходил пострадавший?
— Никто не подходил, кроме этого мужчины.
Денисова он интересовал все больше.
— Он тоже садился с нерабочей стороны?
— Нет. Я его больше не видел.
— В сером костюме? Лет тридцати пяти? — спросил Денисов.
Судебский посмотрел на инспектора.
— Он самый.
— У него были вещи?
— Только сумка…
— Фамилия Карунас вам о чем-то говорит? Карунас Петр Игнатович…
— Карунас? Первый раз слышу…
— Ужинали? — спросил Шалимов, когда они вышли из купе.
Антон покачал головой:
— Отложили до Саратова.
— Саратов в двадцать один восемнадцать. К тому же опаздываем! Сто раз оголодать можно… — Бригадир засмеялся. — Сейчас все ринутся в ресторан, я уж знаю.
— Почему Суркова ничего не предприняла ночью? — спросил Антон. — Как она вам объяснила?
— Когда свет погас?
— Да. В три шестнадцать… У Пятых в тринадцатом вагоне тоже ночью света не было — она почему-то вызвала электромеханика.
— Вы насчет щита?
— Да. Мог вызвать пожар!
— Вот приедем и будем разбираться.
В тамбуре их встретил директор ресторана.
— А я вас ищу! — закричал он Денисову в ухо.
— Что случилось?
— По поводу вашего поручения! Еще две сторублевки! — Челюсть директора-буфетчика замерла в крайнем заднем положении. — После обеда принес… Но уже другой. С бородой, с морщинами на лице…
Тамбур был полон грохота.
— Я послал посудомойку узнать, где он едет. В девятом…
«Речь, конечно же, идет о Шпаке, — подумал Денисов, — бородатый каганец, едущий в Астрахань…»
— Купюры пока отложить?
— Необязательно.
Шпак знал от него, какими купюрами интересуется милиция. «При этих обстоятельствах, — рассудил Денисов, — на сторублевки Шпака трудно рассчитывать».
— Можно сдать? — Директор был разочарован.
— Как ты думаешь, Антон? — спросил Денисов, когда они вернулись в купе. — Зачем выводят из строя щит электропитания?
— Это элементарно: чтобы было темно.
— Но во всех купе свет и так был выключен!
Сабодаш в это время прикурил одну папиросу от другой, он так и остался стоять с двумя зажженными.
Неожиданно Денисов сформулировал отправную посылку:
«Если мы поймем, почему выведен из строя распределительный щит, мы найдем убийцу».
За ужином Антон заказал чаю, подумал, прикупил еще бутылку кефира. Денисов взял рагу, колбасы, два кофе.
В углу, у входа во второй салон, сидел Ратц, дальше — пассажирка, бравшая в кассе билет позади Голея и Шпака, — с длинным, перехваченным надвое туловищем, с большой головой без шеи. Прудникова привела в ресторан обоих младших и мужа, которого, видимо, нигде теперь не оставляла одного. Шалимов был прав — скоро в салоне не осталось ни одного свободного места.
Директор ресторана что-то считал за столиком, украшенным рукописным плакатом: «Ничего не стоит нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость!»
Марина говорила с Антоном о Маврикиевне.
— …Оказаться в старости с человеком, который смеется над каждым твоим словом? С бестактной Авдотьей Никитичной. Скольких близких нужно лишиться!..
Антон возражал:
— Зачем же так серьезно? Комические маски…
— Какая безжалостная сатира!
«По теории Вохмянина, крепкая старуха Авдотья Никитична имела собственную массу, — подумал Денисов, — массой дерганой Маврикиевны была окружавшая ее всю жизнь привычная среда…»
Он вернулся к задаче в том виде, в каком ее окончательно сформулировал: «Если мы узнаем, почему выведен из строя распределительный щит, мы найдем убийцу».
Это было похоже на тест.
Денисов вспомнил другой — его предложили в школе усовершенствования сотрудников уголовного розыска:
«На двенадцатом этаже живет карлик. Отправляясь на работу, он спускается лифтом на первый этаж. Когда же настает время возвращаться, карлик поднимается в лифте на десятый и дальше до двенадцатого этажа идет пешком. Почему?»
Тест решали взводом и поодиночке. Отчаявшись, гадали:
— По рекомендации врача? Режиссера? Ортопеда?..
— Привычка?
Решения были неверны, потому что одинаково относились и к карликам, и к гигантам.
Пожилая посудомойка с сигаретой, вставленной в длинный мундштук, собирала бутылки, относила к ящику с гнездами для посуды. Ящик был полон. Сверху лежала бутылка из-под «Марсалы».
«Четвертая из-под „Марсалы“ за сутки, — заметил Денисов. — Одна в купе Голея, две в тринадцатом вагоне, когда магаданец учил Антона пить из неоткупоренной бутылки. Больше „Марсалы“, чем за всю предыдущую жизнь…»
Но, в общем, ни о чем серьезном Денисов не мог думать, расправляясь с рагу, поэтому снова вспомнил о карлике и лифте.
«Бедный карлик!..»
В школе усовершенствования, когда он ломал голову над тестом, ему виделся этот худенький карлик — в носочках, в туфлях двадцать третьего размера, почти новых, поскольку, рассуждал Денисов, карлики не ремонтируют обувь, вследствие ее дешевизны, а сразу выбрасывают, едва сносится. Щиколотки у карлика были тоненькие, и, когда он топал к себе на двенадцатый, их можно было обхватить большим и указательным пальцами просунутых сквозь перила рук.
Не обошлось без курьезов: технический персонал школы вскоре судачил по поводу преступника, очищавшего квартиры двенадцатых этажей:
— Маленький — от земли не видать! Едет до десятого в лифте, дальше всегда пешком…
— Отпетый, видать!
Денисов не решил тест; в соседнем взводе инспектор объяснил:
— Кнопки лифта расположены вертикально. Карлик мог дотянуться только до десятой…
За окном было тускло, несколько раз появлялись дома с рядами гаражей, с зачехленными машинами у подъездов. Снова все вокруг было изрезано оврагами. Полоска голубого неба светилась на горизонте.
С трагикомических масок разговор Марины и Антона вернулся к старой безобидной теме:
— …Ссоры не было, — Марина вздохнула. — В один прекрасный день у всех нашлись дела. Кому-то потребовалось в библиотеку, к другим приехали родственники. Поездки кончились!..
Антон кивнул.
— Теперь сидим по углам. Обсуждаем, почему Галке не дали инженера, а только старшего техника. Кого Анатолий включит на премию. А в воскресенье каждый сам во себе… — Она сняла очки, прикрыла пальцами веки.
— Давно у вас близорукость? — спросил Сабодаш.
— Испортила глаза, пока диссертацию писала.
— Защитились?
— Нет, — она надела очки.
Денисов спросил:
— Как вам понравилось в Москве в гостинице?
— В «Южной»? В холлах чисто. Персонал вежлив.
— А как в номерах?
— Телефон, телевизор, — она задумалась.
— Свободные места были?
— Как сказать? При мне муж с женой получили двухкомнатный, хотя висела табличка: «Мест нет». — Эту подробность столичной жизни Марина, видимо, приберегла для Сум.
Антон не почувствовал, к чему клонит Денисов, проскочил наметившийся поворот темы. Денисову пришлось спросить самому:
— Вы заранее бронировали номер?
Она уклонилась от ответа, открыла сумочку. На дне мелькнул цыпляче-лимонный пакет с выставки, такой же, как в бауле Голея, — фреза с шестеренкой.
— Гостиница как гостиница…
К Саратову подъезжали в кромешной темноте. Без конца тянулись ограды безлюдных скверов, перечеркнутые черными дугами троллейбусов дома.
Дополнительный наконец потянулся к перрону. Марина ушла. За нею вышел Антон. Вернулся он минут через пять — с телеграммами.
«Проверяемый Ратц состоит учете результате перенесенного реактивного состояния характерны резкие изменения настроения импульсивность страха ранее отмечались зрительные слуховые галлюцинации…»
«Заключению экспертизы нож самовыбрасывающимся лезвием обнаруженный на полке рядом с трупом Голея следов крови не имеет орудием преступления не являлся…»
«Установите лиц входивших контакт Голеем поезде также вне его выявите помощью поездного радио очевидцев происшедшего моделируйте поведение пострадавшего момента посадки причины неисправности электропитания…»
Инструкция была подписана начальником линотделения двенадцать часов назад, длину и обстоятельность ее полностью компенсировала краткость четвертой телеграммы:
