Справа от меня храпит Берю.
А слева какой-то масленый левантиец трет рукой мое бедро. Я смотрю на него в упор, а он улыбается мне своими белыми зубами, среди которых проглядывает один черный. Эта мелочь делает его в моих глазах отвратительным. Меня от него тошнит. Кариозный зуб заслоняет всю его фигуру. Я уже собираюсь хорошенько пнуть его в бок, но осторожность берет свое.
А он продолжает жать мое колено, ловит мой взгляд. Зайчик! Он хочет показать мне, что у него есть ЧЕМ доставить мне удовольствие. Идиот, если бы он знал, что этого барахла у меня побольше.
Он подмигивает мне. Ресницы у него длинные, шелковистые - как раз для обольстителя. Он прокашливается и обращается ко мне на корявом французском языке:
- Вы француженка, прелестная мадам?
Его улыбка похожа на кокосовый орех, в который всадили серую жемчужину - кариозный зуб.
Я наклоняюсь к нему, он начинает потеть от волнения. Его желание рвется наружу.
Тогда я игриво и негромко говорю ему.
- Отстань от меня, грязная свинья!
Его рука улетает с моего колена с той же скоростью, с какой жаворонок улепетывает от выстрела.
Наш пилот, солидный пожилой человек с сединой в волосах, в синей рубашке с погонами и засученными рукавами частенько бросает на меня недвусмысленные взгляды, как бы подбадривая и успокаивая в отношении моего перевоплощения в девицу.
- Неужели вы собираетесь присоединиться к этим отшельницам? - ревет он, обращаясь ко мне и пытаясь перекричать рев моторов.
Я грациозно киваю головой.
- Что за фантазия - сумасбродничать с теми чокнутыми? - настаивает он. - Красивая, здоровая девушка... Вы что, двуполая?
- Что за вздор?
- Нет, у вас в лице что-то есть... Словом, вы наверное, любите девочек?
Берю, который прислушался к нашему разговору, разразился гомерическим хохотом, причета, явно не женским. Я криво улыбаюсь: мол, что касается любви к женщинам, то мне не занимать желания.
- Она-то? - щебечет моя солидная матрона. - Самая большая кокетка и вертушка, но при всем при этом - девственница и мужененавистница!
Гидтюавиатор корчит скорбную мину.
- Черт возьми! Неужели вас никогда не тянуло поиметь дело с мужчиной?
- Решительно нет, - умирает от смеха Берю, который наслаждается ситуацией не меньше, чем это бы сделал Фрейд.
- А вы пытались попробовать? - продолжает авиатор.
Я стараюсь отойти от скользкой темы и глупо кудахчу, что должно означать невинный смех.
- Впрочем, гомосексуализм - болезнь века, - комментирует пилот, - Я этого не понимаю! Предпочитаю быть мужиком. Свою первую победу я одержал над родной теткой Ольгой. Мне едва исполнилось пятнадцать лет, а ей было под сорок. Ее мужу необходимо было отправиться за границу, и она не захотела оставаться одна, переехала жить к нам. Мы жили тогда в трехкомнатной квартире. Меня переселили с матрацем на пол, а Ольга заняла мою кровать. Ее присутствие, да еще ночью, приводило меня в трепет. Уже несколько лет я почитывал кое-какую литературу, в общем, знал, что к чему. Ольга была полной, как вы, мадам, - он оборачивается к Берю. - Наконец, я не выдержал. "Я замерз", - заявил ей, залезая к ней под одеяло. Она не ответила, а я продолжал дрожать, но не от холода, а от волнения. Я по наследственности приобрел приличный член. У моего отца был такой же, а вот мой сын Жульен перегнал меня - у него настоящий шланг! Когда тетка почувствовала, как моя "принадлежность" ворочается и трется о ее пухленькие ляжки, она испугалась, подумав, что в постель забрался уж, и решила проверить это. Только она взяла мой "пробойник" в руки, стало ясно, что отступать поздно. Я тут же задрал на ней рубашку и начал тискать ее пышный задок. Она выпустила мой "керн" только тогда, когда он вошел в ее богатую "скважину". Ха! У нее все было расположено так удачно, что я засадил в нее свой "штуцер" еще тогда, когда она прикидывалась недотрогой и не раздвигала ноги. Зато потом, ее ляжки распахнулись, как ворота! Эх, дамочки! Если бы знали, как мы жили с Ольгой! Она часто говорила мне: "А ты, малыш, посильнее взрослого мужчины!" Потому что, как выяснилось потом, у ее мужа был член, похожий на маленький маломощный крантик.
Все это рассказывается с неподдельным экстазом. Я делаю вид, что не знаю, куда деваться от смущения, а Берю сидит в своей тарелке.
- Если бы вы пережили такие моменты, девочки, вы не поехали бы на этот дурацкий остров и не стали бы есть их стряпню даже под майонезом.
Я отрываю его от сладких воспоминаний:
- А часто вам приходится летать из Порта Жюль на остров Фумиза?
- Как когда. Когда прибыли эти курицы, я несколько раз летал туда снова.
- Ах, вот как?
- Да, привез туда двух женщин.
- Двух! - не могу не воскликнуть я.
- Да. Одна из них - недурненькая шатенка с лицом в веснушках. Я почему-то люблю веснушки, они меня возбуждают. Впрочем, меня многое возбуждает. Может быть, из-за вибрации самолета?
- Может быть, - легкомысленно соглашается с ним Берю. - Ваша балалайка трясется будь здоров, будто между ног засунули вибратор.
К счастью, его последние слова заглушает шум самолета. Мы идем на посадку, и гул моторов усиливается.
Когда летишь на самолете, который совершает посадку на морскую поверхность, создается впечатление, будто погружаешься в пучину вод, как "Вечерняя Звезда" Мюссэ. Волны шипят, как гейзеры, взлетая выше винтов. Кажется, что мы тонем, невольно охватывает беспокойство. Но, когда воды опадают, над морем вновь сияет солнце, и перед нами открывается бескрайний горизонт.
Ладно, наконец-то все успокаивается. Морская птица перестает ворчать и трепыхаться, превращаясь в большую желтую утку, покачивающуюся на волнах.
Я вижу длинный деревянный причал, к которому направляется наш аппарат. Вылезать из самолета неудобно, мешают проклятые юбки. Берю спотыкается и едва не ныряет, но авиатор и я успеваем подхватить его, каждый со своей стороны. Он так громко начинает сквернословить, что это скорее бы подошло пьяному грузчику, а не баронессе.
Когда мы оказываемся на земле, пилот глубокомысленно и резко заявляет:
- Если все дамы высшего общества выражаются таким образом, я предпочту иметь дело только с кухарками!
Что такое рай?
Это не то, что мы учили по священному писанию. Скорее, раем можно представить этот остров, хотя здесь и нет Господа Бога, который бы встретил нас.
Достаточно посмотреть на белый пляж, на море, гораздо более синее, чем небо, на кокосовые пальмы, в кронах которых суетятся такие птицы, каких не увидишь даже в зоологическом саду! Воздух напоен чем-то ароматным и душистым. Песок усеян блестящими раковинами. Становится понятным, что жизнь здесь простая, ясная и бесценная своим покоем и тишиной. Мы должны познать это на деле.
Два наших чемоданчика уже выгружены из самолета на берег.
Гидросамолет дает задний ход, разворачивается и плывет в открытое море среди изумительных валов пенящейся воды. Мы остаемся одни со своим багажом. Наши юбки развеваются на опьяняюще душистом ветру, как флаги на мачтах.
Нереальная мирная тишина впечатляет, запахи буквально кружат голову.
- Что? Разве не здорово? - спрашивает меня Берю.
- Конечно, здорово. А дальше что? Мы подхватываем свой багаж и по деревянному настилу добираемся от причала до самой кокосовой рощи.
- Но где же паши сестры? - посмеивается Берю. - Нельзя сказать, что остров сильно населен. Робинзон да Пятница, но и тех что-то не видно.
В это мгновение, словно в ответ на его слова, раздается длинный мелодичный вопль со стороны рощи:
- Ха-у-у-у!
Песня островов.
Мы пытаемся откликнуться голосом евнухов:
- Ха-у-у-у!
А затем мы видим, как навстречу нам идет существо, пол которого определить весьма трудно, и которое никому нельзя рекомендовать на то время, когда жена уезжает отдохнуть и надо присмотреть за детьми.
Это брюнетка с длинными распущенными волосами, одетая в подобие шкуры пантеры. Она до такой степени загорела, что кажется туземкой. Она бежит нам навстречу и хохочет, обнажив белые зубы.
- Привет, привет, дорогие сестры! - щебечет нежное создание.
Ее шкура развевается, и мы убеждаемся, что она вовсе не бесполая, как показалось нам вначале. От нее приятно пахнет тропическими цветами, нежной кожей и вольной жизнью на свежем воздухе.
Она прижимается к нашим гуттаперчевым грудям и пылко целует нас, опьяняя свободой, радостью жизни, весной.
Берю выбит из колеи, не знает, как держаться. Его выводит из строя любое прикосновение женщины, а тут - поцелуй, близость тела лесной богини, такого теплого, гладкого, аппетитного. Ему придется держать себя в узде и быть готовым не поддаться таким искушениям. Черт, надо было заковать его в предохранительный панцирь!
Женщина продолжает:
- Меня зовут Антига. Мне поручено заниматься вопросами благоустройства дорогих сестер. У вас есть боны на пребывание здесь?
Я начинаю рыться в своей сумочке с неловкостью пожарника, который пытается чинить свои часы во время пожара тридцатиэтажного дома. Все преимущества переодевания налицо!
