Ознакомительная версия.
При мысли о пеленках, детском поносе и неизбежной необходимости становиться лучше — ведь детей можно воспитывать только личным примером — у меня начинала вяло ныть верхняя челюсть. Но при мысли об аборте отнимались нижние конечности. Когда же я неосторожно осведомилась у одной замотанной обладательницы двух очень подвижных отпрысков — как это, рожать? — и она с лицемерным сочувствием выложила мне на пятнадцати страницах мелким шрифтом о кошмарных, невыносимых муках роженицы («некоторые, бывает, сутками лежат…»), то мои волосы — не очень короткие — встали дыбом на голове по всей их длине. За что же мне такое наказание?
Также появилась у меня мысль, что надо бы и Сержу дать знать — пусть порадуется, бандит, что способен творить и созидать не только в сфере журналистики. Думаю, он обрадовался бы. Все-таки не двадцать лет товарищу, пора позаботиться и о потомстве. Пеленки стирать конечно же будет он, и ночью вставать будет тоже он, но вот грудью-то кормить придется все же мне, и на кого я тогда стану похожа?
К счастью, моя природная способность находить даже в самых мрачных ситуациях поводы для радости и тут подсказала, как можно извлечь из отчаянного положения максимум положительных эмоций. Во-первых, надо будет подвигнуть Сержа на новую шубу — чтобы в январе, когда последствия его интервенции станут очевидными, я смогла бы скрывать от окружающих свое истинное положение. Во-вторых, рожать все равно когда-нибудь придется, и тогда лучше сделать это сейчас, пока у меня не сыплется песок с челюсти и не отпадают на ходу запчасти. Детям, в принципе, если хорошо их выдрессировать, тоже можно найти применение: их можно использовать для всяких мелких поручений.
В общем, я целые дни проводила в раздумье — какое из двух зол мне выбрать. Экзальтированные соседские дамочки, всегда информированные лучше сотрудников Пентагона, прознав о счастье, внезапно обрушившемся на меня, восторженно мусолили платочки и агукали: «Ах, Танечка, как это прекрасно, вам так пойдет материнство, и свадьбу вы, наверное, теперь с Сергеем сыграете…» Ведьмы! Я представляла себя на девятом месяце беременности с животом, похожим на вмонтированный барабан, и сердце у меня сжималось. Посоветоваться было не с кем. Эванжелина грабила американские магазины и еще ни разу не позвонила с момента ее поспешного бегства из страны. Я ощущала себя отчаянно одинокой. Хотя одиночество обычно мне приятно, но иногда все-таки необходим человек, который может постоять рядом с носовым платком.
Впрочем, у меня появилась новая подруга — Марина. После того как прикрыли «Интерком» и я осталась без работы, мы с ней внезапно подружились. Теперь она жила одна в роскошной квартире, напичканной вещами, которых я не видела даже в каталогах, и смотрелась такой же одинокой, как и я. Мы с ней иногда говорили по-итальянски, чтобы не потерять форму: «Come vanno gli affari?» — «Cosi, cosi…».[5]
Как раньше Эванжелина сидела у нас круглосуточно, так теперь и Марина несла трудовую вахту на диване около видеомагнитофона. Сергей удивлялся: «Ну и подруг ты себе выбираешь — сначала была Мэрилин Монро, теперь вот Роми Шнайдер, доиграешься, меня соблазнит твоя очередная сексапильная подружка». Но, зная, что у Сергея уже выработался устойчивый иммунитет к различного рода красоткам, я надеялась, что и Марина не представляет для него в этом отношении опасности. И она вела себя очень корректно: синими глазами не стреляла, блестящими волосами беспричинно не размахивала, умышленно коленку не выставляла. То есть наметилась тенденция, что со временем Марина может превратиться в друга семьи.
С ней я и поделилась своей печалью. Оказалось, что у Марины тоже есть ребенок, который живет у родственников («мы вели богемную жизнь, для сына это была не лучшая среда»). И она сказала, что 55 процентов, учитывая розовые пяточки, ноготки, носик и прочую фурнитуру, — за ребенка и 45 принимая во внимание бессонные ночи и неспокойную ситуацию в стране против. А окончательное решение, как ни крути, все равно остается за мной.
* * *
Один из дней середины сентября был отмечен Светкиным посещением. Она нежно благоухала цветочными духами, костюм (то ли от Черрути, то ли от Живанши) и ярко-синие туфли в тон наводили на мысль, что безработица после крушения «Интеркома» не подорвала ее финансового положения, а смерть и разоблачение Олега Дроздовцева, прежде ею так любимого, не отразились на ее позитивном мировосприятии.
Светка вручила мне коробку конфет, самостоятельно поставила на плиту чайник, уверенно отцепила со шторы Антрекота — удивительная способность у молодежи: везде вести себя раскованно, как в собственном доме, — и приступила к выдаче информации.
— Лечу я, Таня, в Англию.
Ну вот. Кто-то ездит в Америку, кто-то — в Англию, а мне если и светит путешествие, то только в захолустный московский роддом с тараканами и без горячей воды.
— Меня Тупольский отправляет за счет своей фирмы. Увижу Темзу и Биг-Бен. Правда, фирму он еще не открыл, но говорит, что уже скоро открывает. Юридическое обслуживание бизнесменов. Бизнесменов этих у него море, все толпой к нему ходят, он им советы дает. Мозговитый мужик. И после того как прихлопнули Олега, он как-то человечнее стал ко мне относиться. Хотя, если учесть, что мне пришлось пережить, это очень разумно с его стороны. Сказал, что в меня бесполезно вколачивать английский здесь, в Москве, необходима языковая среда. Поедешь, говорит, в Англию, тупица, в «Интернешнл лэнгвидж скулз». Курс стоит дык тысячи долларов плюс билеты туда и обратно. А потом я буду работать в его фирме. Я-то раньше думала, что Славик интерес ко мне имеет, может быть, жене смену готовит. Но он в этом плане абсолютно индифферентен. Не реагирует. Молодец. А я тут в «Студенческом меридиане» нарыла цикл статеек — не помню, как называется, «Летающий мальчик», что ли, — так там два кента пишут, что одни люди потребляют шмотки, а другие потребляют гармонии. Вот ты, например, читаешь уйму книг, зубришь на ночь итальянский, ходишь на концерты симфонической музыки и прочей дребедени и считаешь себя такой возвышенной, утонченной, образованной. А на самом деле это обыкновенное потребление, только на более высоком уровне, чем потребление колбасы. И книги читать не надо — потому что это потребление чужих мыслей, а наша память — кладбище чужих идей. А человек до всего должен доходить своей головой. Я эту статью Славику подсунула, чтобы он отстал от меня со своей мировой литературой. А он посмотрел на меня укоризненно, мне даже стыдно стало — заботится ведь мужик совершенно бескорыстно, а я еще и сопротивляюсь, — и говорит: «Эх, Светка, ну раз так противен тебе Куприн, то не читай его. Если не хочешь превращать свою голову в кладбище чужих идей — не надо. Спи, видик смотри круглосуточно, по магазинам слоняйся. Но ведь своих идей, если это не касается тряпок, у тебя никогда не появится». Ой, мама, кот взбесился! Ай!
На протяжении своего монолога Светка не переставала чесать Антрекоту шею, тянуть его за уши, нажимать на нос и играть с хвостом. А так как Светкин рассказ с перерывами на очередную конфету и глоток чаю занял не меньше пятнадцати минут, то несчастный кот, изрядно потрепанный, предпочел занять исходную позицию и сбежал на штору, предварительно укусив мучительницу за палец.
Вячеслав Петрович действительно молодец. Держу пари, что еще год назад Светкин лексикон был равноценен словарному запасу африканца первокурсника, приехавшего в Страну Советов получать твердые знания. А после того как я убедилась, что к заботе ВэПэ о Светке не примешивалось ни грамма сексуальной заинтересованности, то стала уважать его еще больше.
— Таня!!! — заорала внезапно Светка. — Что я забыла тебе сказать! Вадим-то наш — голубой!
Мне не пришлось прилагать много усилий, чтобы изобразить на лице подобающее случаю удивление. Как она узнала?
— Ты представь! Меня тут один мальчик пригласил оторваться. Ну, ты знаешь — «ночное шоу „Арлекино“ — отражение вашего достоинства». Пошли мы, значит, с этим парнишей отражать наше достоинство, сидим, пьем. Хорошо нам, душевно. У меня уже крыша начинает съезжать — я неустойчива к алкоголю, у парниши на лбу начинают мысли высвечиваться, что после шоу, часика в четыре утра, он меня не домой повезет, а транспортирует прямо к себе в кровать. И я уже начинаю думать, что мысль в целом верная. Вдруг он мне говорит: «Светка, ты не хочешь на гомиков живых посмотреть?» Я ему: «Да ты что, так хорошо сидим, никуда неохота уходить». А он: «Да не надо никуда ходить, обернись только». Я конспиративно оборачиваюсь… и падаю со стула! Напротив сидит Вадим, потупив глазки, и, кажется, румянец у него, как всегда, во всю щеку — в полумраке, конечно, плохо видно. А рядом мужик, большой, плечистый, наглый, его обхаживает: в глаза заглядывает, шампанского подливает, руку на плечо кладет, пальцы гладит. Ну, все дела. Я тут подумала: бедный Вадик, жизнь прижала, пошел в проститутки — с его внешностью туда прямая дорога. Но тут Вадик поднял глаза на своего хахаля, и, знаешь, взгляд был весьма жарким. В общем, мне показалось, что присутствую на свадебном ужине. Слушай, а я обожаю смотреть фильмы про гомиков, они так смешно кокетничают…
Ознакомительная версия.
