Ознакомительная версия.
– Ты все прекрасно понял, Хащ, – жестко сказал Грязнов. – Эти «отморозки» поимели тебя в зоне, где ты не смог навести должный порядок. По их мнению, ты слишком много на себя взял, вот они и решили тебя поучить жизни. Сейчас в зонах уже нет того порядка, который был когда-то. Это не твоя, конечно, вина, это беда твоя, но легче тебе от этого не становится. Хочешь, я расскажу тебе, что ты говоришь своему сыну?
Хащенко смотрел на него остановившимися глазами.
– Ну? – выдохнул он.
Грязнов кивнул: не спеши, сейчас.
– Ты говоришь ему, что завязал. Что тебе надоела эта уголовная жизнь и на старости лет тебе хочется пожить честным человеком. Ты хочешь порвать с уголовным прошлым, как со страшным сном. Может быть, ты даже говоришь ему, что протестовал по молодости против коммунистов и это они довели тебя до жизни такой, что стал ты, бедняга, преступником.
По лицу Хащенко я понял, что Слава попал в точку.
– Так или иначе, – продолжал Грязнов, – теперь, когда жизнь изменилась, говоришь ты сыну, у тебя появилось желание завязать: на покой пора, да и стар ты уже для уголовщины. А сын, наверное, понимает тебя, поддерживает и содержит соответственно. Он не знает того, что, даже если б ты и захотел продолжить свою деятельность на ниве преступности, у тебя бы это не получилось, потому что весь уголовный мир в курсе того, что в зоне тебя «опустили» молодые, в сущности, пацаны. Никто из прежних и нынешних «авторитетов» не подаст тебе руки, хоть и был ты, как я говорил господину «важняку», – кивнул он на меня, – знатным вором. Теперь же, Хащ, ты никто. И знаешь это. И сидишь ты тут, змей, и злобой наливаешься немереной, все думаешь, как бы насолить своим дружкам, да еще так, чтобы и «бабки» поиметь. Короче, хочешь и рыбку съесть… и прочее. Ну? Что я сказал не так? Можешь меня поправить.
Хащенко смотрел на Грязнова с нескрываемой ненавистью.
Я же Славой просто восхищался.
– Ну? – повторил Грязнов. – Что не так? Если я и забыл что-то, то очень незначительное. Верно?
– Что тебе надо? – выдавил из себя Хащенко. – Что ты хочешь от меня?
Я смотрел на него и дивился, насколько может уголовное мышление лишить человека здравого смысла. Хащенко был уверен, что, если его сын узнает то, о чем тут говорил Грязнов, все связи, которые соединяют его с сыном, в тот же миг рухнут. Если бы такое произошло с любым другим человеком, сын, узнав о несчастье, посочувствовал бы горю отца, ужаснулся бы, поплакал, но ни в коем случае не отвернулся бы от него, не стал бы презирать. Но это у нормальных людей. А сын у Хаща, видимо, такой же подонок, как и сам отец. Поэтому Хащ и боится, что его прошлое станет известно сыну.
А Грязнов тем временем пожинал плоды своей в высшей степени удачной речи.
– Что я хочу? – спросил он. – Во-первых, услышать, вы ли, господин Хащенко, посылали по факсу ту самую, как вы сказали, маляву.
– Я.
– И кто же у нас грабит банки?
– Сами знаете, – мрачно сказал Хащенко. – Адвокат, кто же еще…
– А доказательства? – спросил Грязнов.
Хащенко молчал, глядя в одну точку.
И тут я впервые за весь разговор раскрыл рот. Грязнов, по-моему, даже вздрогнул от неожиданности.
– Между прочим, – сказал я Хащенко, – оцените нашу деликатность. Мы вполне могли бы провести операцию по вашему задержанию. Вы об этом не подумали? Ведь это очень просто. Вы взрослый человек и сами должны понимать такие вещи. Мы как бы идем на все ваши условия и в конце концов задерживаем вас. Подходящую статью мы бы вам организовали немедленно. А там, на зоне, с вашей славой «опущенного» вора вы ели бы только дырявой ложкой. А что делаем мы? Мы поступаем как добрые дяди-благотворители. Приезжаем к вам домой, уговариваем. Какого черта? Вы что думаете: нам время девать некуда?
Я не очень был доволен началом своей речи, но Слава посмотрел на меня с одобрением.
– А теперь подумайте, господин Хащенко, – предложил я, – много ли вы выиграете, если будете молчать. Как видите, протокола мы не ведем. Об этом факсе, – я кивнул на аппарат, – мы готовы забыть, как всегда забываем о подобных глупостях. И что же, господин Хащенко, мы просим от вас взамен? Всего лишь рассказать нам все, что вы знаете о человеке, который вам, как я понимаю, не слишком приятен. Всего-то.
Какое– то время Хащ молчал, словно обдумывая все «за» и «против».
– Я понимаю, – мягко сказал я ему, – от мысли, что можно на халяву заработать сто тысяч долларов, нелегко отказаться. Это не просто. Но придется. У вас ничего не получится – стоит ли увеличивать печали?
Когда Хащенко посмотрел на меня, взгляд его был довольно осмысленным.
– Что вы хотите знать? – спросил он.
– Все! – ответил Грязнов. – Все, что вы знаете об Адвокате.
Хащенко кивнул.
– Хорошо, – сказал он.
В сущности, нового в рассказе Хащенко было мало. Что-то нам было известно и до него, кое-что оказалось новеньким. Но такого, что помогло бы нам сдвинуть следствие с места основательно, мы не услышали.
– Тебя подбросить до прокуратуры? – спросил меня Грязнов.
– Да уж, будь добр, – ответил я. – Свою машину я отпустил, пока тебя ждал.
– Что скажешь?
– О Хащенко? А что о нем говорить? Ничего интересного.
– Не скажи, – задумчиво проговорил Грязнов. – Есть кое-что достойное внимания. Тревожит он меня.
– И что это?
– Пока не знаю, – пожал Слава плечами. – Но… зацепило что-то.
– Ну-ну, – сказал я.
Оперативно-следственная спецгруппа под кодовым названием «Пантера» работает на удивление легко и эффективно – тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! Во всяком случае, все документы, архивные данные и прочие важные бумаги попадают ко мне на стол легко, без обычных проволочек и радуют меня своей полезной информацией.
Я корпел над этими бумагами, пытаясь обнаружить зацепку, которая помогла бы мне найти ответ на один важный вопрос, когда позвонил Грязнов. Был уже поздний вечер.
– Турецкий, – сказал я, подняв трубку.
– Должен сообщить тебе кое-что, – сказал Грязнов. – Помнишь, я говорил про Хащенко – зацепило меня, мол, что-то.
– Помню.
– Я все никак не мог определить точно, что же это такое. Я словно что-то знал, чувствовал, но не мог сформулировать…
– В общем, у тебя было предчувствие. Я помню: что-то тебя тревожило, – сказал я.
– Он мертв, Саша.
Я помолчал и после паузы спросил:
– Это дело рук Портнова?
Грязнов ответил:
– Вроде бы нет.
– Что еще за «вроде бы»? Курица либо несется, либо нет. Портнов или не Портнов?
– Это самоубийство, Саша.
– Ты уверен? – спросил я.
– Материалы я тебе пришлю, как только все будет готово. А пока могу только прочитать записку. Посмертную.
– Читай.
Грязнов прочитал мне в трубку:
– «Лешка, прости. Жизни не было у меня, нет и не будет. Я сам во всем виноват. Больше никто. Не повторяй моих ошибок. Отец».
– Кто обнаружил тело?
– Я, – ответил Грязнов.
– Что?!
– Я, – повторил он. – Он позвонил сюда, сказал, что его фамилия Хащенко и что Грязнов сразу возьмет трубку, когда узнает, что он звонит. Так и было, я взял. Он сказал мне, что по факту его смерти, он это знает, будет следствие, так вот он меня предупреждает, что сам лишает себя жизни. Я стал ему что-то горячо говорить, короче, уговаривать, чтобы не делал глупостей, но он бросил трубку. Естественно, я захватил с собой пару сотрудников и бросился сразу к нему. Когда приехали, на звонок никто не отвечал. Мы взломали дверь. Он застрелился, Саша. Из охотничьего ружья. Из обоих стволов. Ему снесло полбашки. А соседи выстрела не слышали, представляешь?
Я молчал. Слава спросил:
– Что ты молчишь?
Я ответил:
– Смерть есть смерть. Я представляю, с какими мыслями он нажимал на оба курка.
Грязнов спросил:
– У тебя есть вопросы ко мне?
– Нет.
– Тогда пока.
– Пока.
Услышав в трубке короткие гудки, я медленно положил ее на рычаг. И уставился прямо перед собой.
Смерть есть смерть.
И я знал, что эта смерть – не последняя.
Чувствовал…
Глава 5. РЕМИЗОВ, ГОРОХОВ, КОЗЛОВ…
Со временем к банде Портнова присоединились еще два человека. Точнее, это Феликс их присоединил. С кадрами своей небольшой, но мобильной группы он работал основательно и серьезно.
Первым из этих двоих был Ремизов Вячеслав Никандрович, сосед по дому. Вообще, это было не в правилах Портнова – выбирать себе напарников среди соседей. Но Вячеслав Никандрович – случай особый.
Когда– то он, как и отец Феликса, работал в НКВД-МГБ. Незадолго до смерти Сталина, когда была последняя чистка, и Портнова-старшего и Вячеслава Никандровича Ремизова уволили из органов. Они считали, что им повезло, могло быть и хуже.
Хотя никогда нельзя знать наперед, что в таких случаях хуже, а что лучше.
Может быть, если бы их посадили, случилось то, что в конце концов произошло.
После увольнения вели себя Портнов и Ремизов по-разному. Ремизов сжал себя в кулак и, стараясь не попадаться лишний раз на глаза знакомым людям, устроился работать сторожем в какое-то общежитие. А Портнов-старший – запил. По этой причине он очень скоро превратился в проклятие семьи и сгорел в считанные годы. Смерть его принесла Феликсу облегчение.
Ознакомительная версия.
