Ознакомительная версия.
Нет, хлеб точно ей не нужен. Может, тогда молоко? Так она его сроду не пила. Да и мама его брала у соседки тети Нюры. Парное всегда брала. Зачем ей магазинное?
– Ну! Чего нужно-то, Сашка? Погоди ты, Степаныч, со своими разговорами. Она мне очередь задерживает!
Очереди той было три человека. И никто особо не торопился, любопытство навострило всем стоящим за Сашей уши, и они ожидали тихо и безропотно. Это Маринка просто так, из природной вредности ее торопила.
– Ну! Хлеба может?
– Нет, хлеба много. Хоть выбрасывай. – Саша пожала плечами, обвела рассеянным взглядом магазинные полки.
– Выбрасывать не надо, доча, – вцепилась ей в локоток бабка, что стояла за Сашей. – Я заберу у тебя теленку. Не выбрасывай...
– Не буду. А! Вспомнила! Порошок стиральный мне дай и зубную пасту.
– Ну, наконец то! – фыркнула Марина. – А то я уж думала, век не разродишься!
– Чего городишь-то, чего городишь?! – сердито усовестил ее Бабенко.
Дождался, пока Саша возьмет покупки. Взял ее под локоток и повел из магазина.
– Ты должна со мной обо всем поговорить, – шептал он ей на ухо, выводя на улицу.
– О чем? – Она правда не понимала. – О чем обо всем, Павел Степанович?
– Ну... О том, о чем ты станешь рассказывать, когда тебе начнут задавать вопросы.
– А какие вопросы мне станут задавать? Я же вроде отвечала что-то. – Саша осторожно высвободила руку из потных пальцев участкового.
– Вот именно, что что-то! – воскликнул он с горечью. – И это никого не устроило. Никого! Городские получили по выговору, что по горячим следам никого не задержали. Мегаполис, говорят, какой, не смогли убийцу найти среди полсотни народу.
– Народу полсотни, а убил-то кто-то один! – возразила Саша и тут же всхлипнула. – Как представлю, что этот гад ходит все так же по деревне, жует, спит... А мамы... А ее больше нет!
– Вот именно. Вот именно, – повторил Степаныч, кивая головой, потом глянул на нее как-то уж очень пронзительно и спрашивает: – А ты-то где была, Сашок, той ночью, а? Тебя-то не было дома, я не один раз заходил утром, когда труп нашли. Ты что-то слишком долго где-то спала. Где?
– Неважно! – озлобилась она тут же. – Это не имеет отношения к делу!
– Это ты так думаешь, милая, – он кивком головы указал куда-то себе за спину. – А они станут думать по-другому.
– А как?
– А так, что у тебя нет алиби!
– А зачем мне оно?
– Как зачем?! Как зачем?! Они всех готовы подозревать, всех буквально!
– И даже меня?! – У нее чуть порошок с зубной пастой из рук не вывалился. – Совсем, что ли?!
– Работа у них такая, Сашок, и ничего с этим не поделаешь. Они обязаны все версии отрабатывать. И даже ту, что ты... – Он запнулся внезапно, потом глубоко вдохнул в себя воздух, выдохнул с силой и виновато глянул на нее. – И даже ту, что ты, повздорив с матерью, убила ее. По неосторожности, в пылу ссоры, но... Короче, ты меня поняла. Готовь себя к любого рода сюрпризам.
– Как я подготовлю-то?! Как, Павел Степанович?
– А-а, вот потому-то я и пристаю к тебе, дуреха. – Он погладил ее по голове, едва дотянувшись, роста он был небольшого, и Саше едва доставал макушкой до подбородка. – Надо все продумать, как и что говорить там станешь. Я-то тебе верю и помогать стану. А вот они...
Они так ни до чего и не договорились. Саша упорно отмалчивалась, он настырно наседал. Вспомнил и ее выпачканные грязью кроссовки, которые сам же и вымыл.
– Думаешь, никто не обратил внимания, что они у тебя в грязи, дочка? Был там один глазастый особо.
– Это который?
– Это тот, что тебя по щекам нашлепал. Так вот он с ног твоих глаз не сводил. От вопросов, правда, воздержался. Но грязь на твоей обуви его сильно заинтересовала.
– И вас тоже? Вас она тоже интересует?
– Да, – не стал вилять Степаныч. – Неплохо бы мне было знать, где ты по сухой погоде так кроссовки измазала?
– Скажите еще, что по берегу пруда шастала! – фыркнула Саша.
– Я-то, может, и не скажу, хотя отрицать не стану, такие мысли приходили мне в голову. А вот глазастый – тот запросто.
– И что? Они же не изъяли их сразу, теперь доказать ничего не смогут. Вы же их вымыли.
Они незаметно дошли уже до ее калитки, Саша остановилась, впускать в дом участкового она не хотела, тот понял и настаивать не стал.
– Помнишь, значит...
Бабенко ухватился за штакетину, подергал. Ржавый гвоздь тут же послушно выполз из полусгнившего дерева. Участковый поспешил вогнать его обратно, отряхнул руки, вздохнул с печалью:
– Совсем без хозяина дом сирота. Каким бы ни был гулякой твой отец, дом не запускал... Мать-то хотела хозяина в дом, очень хотела. Путевого...
– Это Игорь-то путевый?! – ахнула Саша, и синие глазищи ее сделались чернее ночи. – Что вы все о нем знаете вообще?! Он-то где был в ночь убийства?!
– Дома. Дома он был. Все проверил, все показания с соседей снял. Видели его и свет в его окне далеко за полночь.
– Он мог его просто не выключить! – стояла на своем Саша.
Отворила калитку, вошла на свою территорию, калитку прикрыла перед Бабенко. Пускать его она точно не хотела.
– Мог просто оставить свет включенным, чтобы с улицы думали, что он дома.
– Мог. Я, кстати, тоже подумал об этом. – Бабенко примирительно улыбнулся ей. – Да есть одна загвоздка. Как он, отсутствуя, по телефону домашнему ответить мог, а?
– А кто ему звонить-то мог ночью?! – недоверчиво вытаращилась Саша. – Брехня!
– Нет, правда это. И звонил ему в ту ночь без конца сосед Никонов Мишка.
– Чего это?
– Сначала футбол они обсуждали, смотрели каждый в своем доме и обсуждали результаты по телефону. Потом Мишке выпить захотелось, он начал Игоря к себе зазывать. Тот отказался. Тогда Мишка сам начал навязываться к Игорю в гости, тот снова отказал. Сказал, что гостя ждет, мать твою он ждал, понятно!
– А потом? Потом-то Никонов звонить ему перестал, вот и... – Результаты вскрытия показали, что смерть наступила до полуночи, дорогуша моя. И в это самое время как раз и шла трансляция футбола. Ее-то и смотрели мужики и живо обсуждали по телефону. Так-то...
– Значит, у него алиби есть, а у меня нет! – Саша нервно рассмеялась. – А что, если он убил маму у себя дома, а потом отнес ее труп на пруд?! Такая мысль вам в голову не приходила?!
– Так не видел никто, как она к нему заходила-то, Сашенька. Не видел никто...
Он ушел тогда сильно расстроенным, а она снова заперлась в доме и пролежала до самого вечера с закрытыми глазами. Но не спала ни единой минуты, а все думала и думала, думала и думала.
Странно все обстояло с расследованием Бабенко, очень странно. Что-то делал, болтали бабы, как-то суетился. Из дома в дом ходил, все с расспросами ко всем приставал. Порой, говорили, ерунду какую-то спрашивал, и все в блокнотик свой, засалившийся давно, записывал. Чего писал, спрашивается, если ни о чем путном и не спрашивал, все больше хихикал да нелепые вопросы задавал.
Дом приезжего Игоря, у которого с ее матерью случился неожиданный и сильно раздражающий ее роман, Павел Степанович навестил лишь дважды. Сразу после отъезда оперативной группы с места происшествия и неделю назад. Вышел, по слухам, весьма неудовлетворенным. Чертыхался будто бы, когда по деревне потом шел, и сердито хмурил брови. Что уж его там не устроило, одному ему и было известно. Может, то, что Игоря нельзя было привлечь к ответственности, его рассердило. А ему этого очень хотелось. Может быть, груб тот был с ним или что еще.
Гадали их местные тетки долго, долго качали головами, отполировав ступеньки и перила магазина своими задами до зеркального блеска. Потом переключались на Сашу, начиная жалеть ее до слез. Потом недоумевали, куда это Танька Вострикова подевалась, глаз домой не кажет, как в город уехала. То ли сложилось у нее там все удачно, то ли опостылели ей тут все, и она с глаз долой, из сердца вон. Заканчивалось все обычно темой неуродившейся картошки, плохих помидоров и чахлой капусты. Охали и качали головами уже по теме: как с таким урожаем зимовать всем.
И так день за днем. Правда, с каждым новым днем последняя насущная тема все больше и больше вытесняла тему недавнего происшествия, отводить ей времени стали с каждым днем все меньше, и скоро, возможно, о ней вообще вспоминать не станут.
Один Бабенко не успокаивался. Один он носился по деревне в промокшей насквозь от пота форменной рубашке и с блокнотом, странички в котором давно от времени пожелтели и испачкались в пыли. Пару раз за минувшие две с половиной недели наезжали городские. Те посещали деревенские дома выборочно. И к Саше стучались. Она не открыла. Она повесила на дверь замок и заходила в дом с огорода. У них многие так делали, когда не хотели никаких нежелательных посещений. И секрета в том особо никакого не было для деревенских. Городские не знали. Потому и, потоптавшись на пороге крыльца и поглазев на навесной замок, уходили восвояси.
На допрос в город пока никого не вызывали. Во всяком случае, Саше ничего об этом известно не было. Но вот вчера...
Ознакомительная версия.
