– Ты знал?! – прошипела я в его востроносое лицо, которое на глазах начало покрываться мелкими бисеринками пота. – Знал, да? Знал, что туда кто-то заходил и устроил… цирк под потолком? Знал, гадюка?!
– Кто?
– Ты!
– Я? Что – заходил? А кто заходил?
– Это я тебя спрашиваю – кто заходил!
– Она мертвая?!
– Отвечай на вопрос!
– Но она – мертвая?!
– Нет! Но кому-то сильно хотелось, чтобы она была мертвая!
– А-а-а… – тоненьким голосом проскулил портье и, как-то вынырнув из моих рук и из пиджака, стал сползать по стене вниз.
Схватив за шкирку, я потащила его к рабочему месту. Запихнула за стойку, надела на него пиджак, затем зачем-то толкнула – и портье распластался по своему стулу, как медуза. Было полное впечатление, что его тело отказывается держать какую бы то ни было форму, и через секунду эта мокрица, которая сперва показалась мне серьезным мужчиной, просто стечет со стула и застынет на полу студенистой лужицей.
– Кто заходил в номер? Кроме хозяев?
– Н-ну…
– Отвечай, или я зову сюда главного администратора!
– Я его не знаю… Я его видел первый раз в жизни… Он тоже дал мне… дал пятьсот долларов. Он сказал – только на минуточку… Сказал, сюрприз готовит… ко дню рождения… Оставлю, мол, сюрприз и уйду…
Судорожно сглотнув, отчего худой кадык на тон кой шее заходил, как поршень, портье сделал глубокий вздох и вдруг жалобно попросил:
– Отпустите меня.
Я только сейчас заметила, что держу его за галстук. Разговаривая, я машинально притягивала к себе за этот галстук голову портье, и в конце концов позу, в которой он оказался, никак нельзя было назвать удобной.
– Извини, – я выпустила галстук, голова шлепнулась о стол, потом с заметным усилием показалась на своем месте, между плеч. – Опиши этого человека.
Закрыв глаза, портье подумал несколько секунд и сказал:
– В шляпе.
– Он был в шляпе?
– Да.
– Так, что еще?
– Широкий плащ.
– Какого цвета?
– Серый. Или песочный. Может, зеленый – я не знал, что придется это запоминать! Я так и знал, что будут неприятности! Хотя я всего лишь здесь только работаю, – добавил он почему-то.
Я снова взяла его за галстук:
– Что еще помнишь об этом мужчине? Говори!
– Еще… Еще темные очки. Все! Отпустите! Отпустите меня! – Голос его начал срываться на крик.
Шляпа и темные очки, чтобы скрыть лицо, широкий плащ неопределенного цвета – негодяй сделал все, чтобы его никак нельзя было узнать!
– Когда он ушел?
– Кто?
– Этот, в шляпе, очках и плаще! Когда он покинул гостиницу, желательно – точно, по часам?
– Но он ее не покидал!
– Исключено! В номере больше никого нет!
– И все равно, я его больше не видел, – упрямо сказал портье, постепенно приходя в себя. Об этом можно было судить по тому, как решительно он вырвал свой галстук из моих рук. – Я бы запомнил, если бы он прошел мимо меня. Но он не проходил. И сам я каждую минуту на месте, даже в сортир не отлучался! Я всех вижу. Мужчины за последний час не было! Не входил и не выходил. Никто! Кроме вас! Вот когда вы пришли – я и решил проследить, как бы чего не вышло! В конце концов, я тут просто работаю, и скандалы в мою смену мне не нужны!
Он настолько привел в порядок свои мысли, что, как я заметила, то и дело косился на никелированный диск стилизованного «под старину» телефона. И тонкая, поросшая редкими волосками рука, высунувшись из обшлага пиджака, как змея, медленно потянулась к телефону.
– Стой, – я положила руку на аппарат. – Еще пара вопросов – и звони во все колокола, не забудь, кстати, и в «Скорую помощь» звякнуть, пара успокоительных уколов тебе не помешает. Так ты точно уверен, что тот мужик в шляпе из гостиницы не выходил?
Портье пожал плечами:
– То есть он не проходил мимо меня.
– Куда же он мог деваться? Скрыться в соседних номерах? Спрятаться в подсобных помещениях?
– Не знаю. А! Может, ушел через пожарную лестницу? Ее сегодня только открыли. Буквально вчера пожарная охрана нас за это оштрафовала, обязались за неделю привести все в порядок. А в подсобках сейчас уборщицы копошатся. У них смена. Увидели бы посторонних – крик бы подняли.
Да, это было похоже на правду. При том, что портье был напуган сверх всякой меры, соображал он неплохо.
Я тоже соображала неплохо, и мне было понятно, что бежать к пожарной лестнице и пытаться поймать там неизвестного в шляпе, который так любит устраивать сюрпризы, способные довести человека до инфаркта, – дело провальное. Кроме того, совершенно неясно было, куда все же делась Гульнара. Что, как в старинных детективах – исчезла из запертого номера? Не верю, как говорил Станиславский.
– Скажите… А ведь это вы ее… ведь это вы все сделали? Ну то, что там было? Из мести, да?
Вопрос прозвучал мало того что неожиданно и некстати – меня словно облили холодной водой:
– Я-а?! Ты что, думаешь, мне бы хватило на это времени?
– Я не знаю. А на что «на это»?
Действительно, он же ничего не видел!
– Ах так? Ну пойдем.
Он снова забарахтался за своей стойкой, но я выудила его оттуда за ворот и заставила снова подойти к нехорошему номеру. Перед дверью пятьсот семьдесят пятого портье отчаянно замотался в моих руках, выражая явное нежелание входить в номер, где находилось что-то страшное.
– Ничего, с порога посмотришь!
Я распахнула дверь – и замерла. Посреди комнаты стояла и внимательно рассматривала лежавшую под ее ногами куклу Гульнара. Я узнала ее по высокой гибкой фигуре и черным-черным глазам с восточным разрезом – действительно, очень похожим на Анины. Женщина, одетая в светлый брючный костюм, с разметавшимися по плечам темными волосами, долго, наверное, целую минуту смотрела на нас.
И только потом разжала губы:
– Что все это значит? Вы кто?
– Ты свободен, мой милый, – с облегчением сказала я, обращаясь к портье. – Можешь вернуться обратно, рабочее место такого серьезного человека не должно пустовать. Вперед! И проследи, пожалуйста, чтобы нам никто не мешал. С сюрпризами на сегодня покончено.
Не дожидаясь дальнейших разъяснений, Федор испарился.
Я шагнула в номер.
– Что это значит? – повторила Гульнара.
– Вообще-то этот вопрос должна была вам задать я.
– С какой стати? Вы кто?
– Я? Ну скажем так: я защищаю интересы вашей дочери.
– Что?! – Она сделала два стремительных шага мне навстречу. – Интересы моей дочери? А кто вас об этом просил?
– Она сама.
– О чем же Аня вас просила?
– О защите. Ей требовалась защита.
– От кого?
– Насколько я понимаю, от вас.
На эти свои слова я ожидала какой-нибудь взрывной реакции и приготовилась ко всему, даже к тому, что Гульнара, со свойственной ей восточной пылкостью, попытается кинуться на меня и расцарапать мне лицо. Но вместо этого высокая женщина с черными как смоль волосами внезапно села на кровать – так быстро и сразу, словно у нее подкосились ноги. Смуглые узкие ладони закрыли лицо.
– Плакать сейчас не время, – заметила я.
Ответом мне были глухие рыдания.
– Говорю вам! Слезы лить надо было раньше! А сейчас…
– Сейчас… моя дочь… моя девочка… она боится меня…
– Да, боится, – сказала я жестко. – Любой ребенок испугался бы, если бы его кто-то попытался оторвать от всего родного и любимого, разрушить его дом, где ему было так хорошо… Но сейчас не время об этом говорить! – спохватилась я. – Ведь опасность стала угрожать вам всем!
– Кому – всем?
– Вам – в первую очередь. Ведь вас предупреждают, и предупреждают причем весьма недвусмысленно. Вот это, – я показала подбородком на чучело, которое продолжало валяться там, куда откатилось, возле кровати, – вот это можно расценивать только в одном ключе. А именно – как предупреждение! Кто-то предупреждает вас, и очень серьезно, понятно? Кстати, а где вы только что были?
– В буфете… Я выходила буквально на пять минут…
Понятно. Как говорится в пословице, ларчик-то просто открывался. Буфет находился в другом, противоположном стойке портье, конце коридора.
– Ладно. Считайте, что вам крупно повезло. Неизвестно, что предпринял бы шантажист, если бы застал вас на месте. Очень может быть, что под потолком сейчас качалось бы самое настоящее тело – ваше! Что скажете? Есть у вас предположения относительно того, кто был этот неизвестный?
– Нет, я не знаю. Но вообще… вообще это не так уж важно. За мною… то есть за наследством, доставшимся мне от мужа… За всем этим охотятся очень многие люди. Вы даже не представляете себе, какие у них возможности! Они могут нанять сотни наемных убийц. И поэтому подозревать кого-то конкретно…
– Ну да, понятно.
Гульнара, конечно, была права. Не было никакой возможности вычислить того, кто проделал этот фокус с подвешенной к потолку куклой. Да и надо ли?
