был. Для такого маневра нужно иметь другой склад характера. Давно эти бабки поделены и потрачены. Нечего там искать. – Он растер ладони и прижал к закрытым векам. – Ф-фух, устал. Не спал всю ночь, места себе не находил. Полинка, я так тебя подвел…
Я отвела его пальцы. Антон страдальчески уставился на меня. Белки у него и в самом деле покраснели, словно он проплакал несколько часов.
– Тебе нужно закапать в глаза. Подожди, поищу в аптечке…
Я вернулась с лекарством и, пока он лежал, запрокинув голову, спросила как можно нейтральнее:
– Ты считаешь, эти люди, твои фальшивые родители, – та банда, которая ищет деньги?
– Больше некому, – отозвался Антон. – Я, кстати, вспомнил… У них был свой карманный следователь. Они еще пугали, что он снова меня закроет. Подкинут при обыске пакетик с порошком – и добро пожаловать обратно в колонию лет на пять.
Все сходится. Греков упоминал, что раньше служил в прокуратуре.
– Они его убили, – тихо сказала я.
Антон дернулся и вскочил.
– Что?!
Я рассказала о зарезанном Германе.
Антон бессильно выругался.
– Тебя кто-нибудь видел в его конторе?
– Нет. – Я умолчала о том, что на дверной ручке и выключателе остались мои отпечатки. – Слушай, зачем они разыграли это представление? Я имею в виду, со мной.
– У меня только одна гипотеза: они считали, что им удастся перетянуть тебя на свою сторону. Ты выведаешь у меня, где деньги, и все расскажешь им. Правда, тут есть одна неувязка…
– Какая?
– Если бы Олег реально поделился со мной, куда он спрятал сумки, неужели я до сих пор не потратил бы все? Тем более после его смерти!
– Ну, они могли считать, что ты решил выждать.
– Для безопасности? Да, возможно. Но вообще наглость у них запредельная!
– Что ты имеешь в виду?
– Что они захотели перевербовать тебя на свою сторону.
– А-а-а. Да, глупо…
Я вспомнила, какая радость меня охватила, когда отец Антона спросил: «Дочка, на ночь-то останешься?» Я сидела возле мерзких упырей, и в их гнусных рожах мне мерещились дивные лики. Мне так нравилось быть среди них… В семье, где взрослые были по-настоящему взрослыми, и ни за кем не требовалось присматривать. Где меня саму опекали весь вечер. Кормили, подливали, укрывали, шутили… Позвали к себе, наконец!
И как приблудная собачонка, которую поманили куском мяса, я доверчиво пошла на запах.
Мы еще долго говорили о случившемся. Я легла к Антону на диван, и он обнимал меня крепко, шепча на ухо чудесную ерунду. Мы укрылись вдвоем в скорлупе моей квартиры, и старое чужое пальто, подобно домашнему призраку, охраняло наш покой.
* * *
Неделю спустя воспоминания о моей поездке поблекли. Так выцветает страшный сон. Просыпаешься от кошмара и думаешь, что никогда его не забудешь. Но уже несколько часов спустя не остается ничего, кроме удивления: что за чушь мне приснилась! И колющий взгляд Григория, и фальшиво-дружелюбные лица Ивана и Ларисы, и круглые, как неваляшки, «сестры» Антона с пьяным малиновым румянцем, и даже страшный образ убитого Германа, – все они таяли, уплывали, превращаясь в морок, в неразличимую муть. Лишь одно память сохранила цепко: изумленные глазищи кудрявой малышки, обнимавшей меня за колени.
А ведь они прокалывались на каждом шагу. Чего стоит выдумка о причине ссоры, из-за которой их сын якобы прервал отношения! Поразительно, что ради меня разыграли такой спектакль. Сколько же людей было в нем задействовано…
Эмме я почти не соврала. «Родители Антона давно умерли. Они были преступниками, поэтому он ничего не хотел мне говорить». Бабушка возжелала подробностей. «При встрече, Эмма, все при встрече! На следующей неделе!» У меня есть семь дней, чтобы продумать детали.
На пятый день мне позвонила Ксения.
– Пойдем гулять!
С ее стороны такое приглашение равносильно извинению. Я согласилась, и мы отправились в парк на Речной. Бродили среди цветущей сирени, махали теплоходам и ели мороженое. Она даже купила мне пломбир.
– Подлизываешься? – спросила я. – Будешь каяться?
– Каяться, допустим, мне не в чем. – Ксения брезгливо отлепила бумажку со своего мороженого и бросила мимо урны. – А вот о результатах твоей поездки было бы интересно узнать.
Я рассмеялась. Чужие тайны! Как же я могла забыть! Чтобы удовлетворить свое любопытство, Ксения готова купить всю тележку мороженщика, а не один несчастный стаканчик.
– А никаких результатов, – легко солгала я. – Только зря потратила деньги на перелет и гостиницу.
– А как же частный детектив, которого тебе рекомендовала бабуся?
– Год назад уехал на Бали. Больше ничего не расследует, сидит под пальмами.
Ксения подозрительно взглянула на меня.
– Хочешь сказать, ты отступилась? Ходила озабоченная, а теперь дала задний ход?
– Понимаешь, – сказала я, облизывая холодный сладкий купол пломбира, – это был такой знак от вселенной, что яснее уже некуда. Ты права. Незачем соваться не в свое дело. Антон поссорился с родителями и не хочет с ними общаться. Это все, что мне нужно знать.
В глазах Ксении по-прежнему читалось недоверие, и я добавила:
– Мироздание щелкнуло меня по носу.
– Я когда еще сказала: твой Антон тебя балует. – Ксения не была бы Ксенией, если б удержалась от шпильки: – Даром что монтажник, а понимает, что в его интересах целовать тебе пятки. Ты на три ступеньки выше…
– В каком смысле?
– На социальной лестнице, дурочка. Ты москвичка при квартире и непыльной работенке. Он – пролетарий из Прибзденевки. Не позволяй ему об этом забыть.
– А что насчет неприятного сюрприза, который должен был ждать меня по возвращении?
– Я его выдумала со злости. Кстати, ты все еще выходишь на свои пробежки? – Ксения резко поменяла тему разговора.
– Да, а что?
– С завтрашнего дня присоединяюсь к тебе. Будем худеть вместе.
– Забудь и думать, – отозвалась я.
Мне нравится бегать одной. Я прислушиваюсь к своему телу. Улицы звучат по-другому, пробиваясь сквозь музыку в наушниках. Город видится иным. Пробежка для меня сродни медитации, а коллективные медитации не по мне.
– Это еще почему? – взвилась Ксения.
– Я привыкла бегать одна.
– Переучишься! Твоему мозгу полезны новые задачи.
– Возможно. Но бегать будем по отдельности.
Ксения использовала весь свой арсенал. Минута упрашиваний. Две минуты лести. Намек на смертельную обиду. Глубокое огорчение от того, что она впервые… захотела сама… и вот ее лучшая подруга ставит ей палки в колеса… препятствует единственному ее полезному стремлению… Она не может бегать без компании, к ней пристают, ей страшно!.. Что, если она упадет и сломает ногу! Полина, не отказывай мне, я больше никогда тебя ни о чем не попрошу, клянусь! Ну пожалуйста-пожалуйста-пожааааалуйста!
И взгляд как у лемура из «Мадагаскара».
– Ксень,
