Маринки, а теперь на попятную. Что с тобой, внезапно стало жаль болонку, даже мачехой её назвал. Бр-р-р… Противно слушать было. Воспылал к ней нежными чувствами?
— Не к ней, — я отвернулся к окну.
— Так, я о чём-то не догадываюсь, Глеб?
— Когда с Алиской познакомился, понял, что раньше был несправедлив к отцу. Пойми, это его жизнь, мы не должны в неё вмешиваться, наводя свои порядки. Маринка его устраивает, он её типа любит, и пусть всё останется как есть.
— А-а, кажется, начинаю понимать, откуда дует ветер. Кто-то влюбился, и растаял как эскимо на солнце. О чувствах заговорил, отца сразу понял, целый год не понимал, а тут, бац, и переметнулся в лагерь врага.
— Не перегибай палку, Маринка нам не враг.
— Говори за себя, а мне она враг! Самый настоящий! Она не любит отца, он для неё только ступенька, об которую она вытрет ноги и пойдёт дальше, по другим головам-ступенькам. Она типичная… — Люська сжала губы. — Да ты и сам понимаешь. Ты и, правда, изменился после знакомства с Алиской, стал слишком мягкотелым. И так, скажу для справки, прежний Глеб мне нравился больше.
— Любовь меняет людей.
— Ну-ну, так уж и любовь. Будешь шоколадку?
— Нет. Кстати ты тоже начала эволюционировать, смотришь на Димона как преданная собачка. Дима то, Дима сё. Вы друг друга стоите.
— Как и вы с Алиской. Кефир с простоквашей!
На том утреннее общение брата с сестрой закончилось.
…Возле центра психологической помощи располагалось открытое кафе, куда мы и поспешили свернуть, благо до приёма оставалось около часа времени.
Люська заговорила о слежке за психологом, сказала, что мне не мешало бы забрать скутер, потому как без колёс наша затея заранее обречена на провал. Димон, узнав, что у меня, оказывается, есть скутер, аж подпрыгнул.
— И ты молчал, Глебыч!?
А я, к своему стыду, и одновременно с этим, удивлению, совершенно забыл, о подарке отца. Напрочь забыл, что недавно стал обладателем скутера.
— Хорошо вы там устроились, за городом, — усмехнулся Димон. — Чуваку скутер подарили, а он о нём забыл. Мощно! Глебыч, у тебя вроде нет амнезии, как забыть мог?
Я не стал объяснять Димону, что пребывал тогда не в лучшем расположении духа, и что скутер на тот момент волновал меня меньше всего. А после переезда к Диане и знакомства с Алисой из памяти окончательно стерлись и без того призрачные воспоминания о скутере.
— Значит, мы на колесах, — Димон хлопнул в ладоши. — Глебыч, дай пять! Ездим на нём по-очереди. День ты, один или с Алиской, день мы с Люсей.
— Без проблем.
Люська просияла, увидела через дорогу вывеску «Оптика», вспомнила, что хотела купить солнцезащитные очки и сорвалась с места. Димон, разумеется, пошёл с ней. Мы с Алисой остались наедине.
— Нравится кофе? — спросил я, смяв в руке пустой стаканчик.
— Не очень, Люська вкусней готовит. Глеб, ты не в настроении, переживаешь?
— Есть немного.
— Решил, о чём будешь говорить с психологом?
— Лучший способ не попасть впросак — сказать чистую правду. Расскажу о наших внутрисемейных распрях. Ты уже в курсе, семья у нас специфическая, каждый сам за себя.
— Тебя это на самом деле напрягает? Нет, можешь не отвечать, знаю, что глупость спросила. Просто иногда мне кажется, вам с Люськой совсем не нужна родительская забота, вы вполне самостоятельные. Это не упрёк, скорее, комплимент.
— Мы научились создавать видимость благополучия. А Люська часто прячется за равнодушием, типа, всё ей по барабану, она такая крутая и до других ей нет дела. В действительности, это не так. Семья нужна в любом случае, всем и всегда. Понимаешь?
— Ты обиделся, Глеб? Я не то имела в виду, когда сказала о ненужности родительской заботы, я хотела…
— Не бери в голову, Алис, всё в порядке, я не сержусь. Сердиться на тебя, я не имею права.
— Почему? — шутливо спросила она, а её глаза оставались серьёзными.
— Не догадываешься?
— Ну… Есть кое-какие мыслишки.
— Какие, не скажешь?
— Нет, не проси, — теперь она засмеялась по-настоящему.
Минуты две мы не разговаривали, каждый думал о своём, а потом Алиса вдруг спросила:
— Глеб, а тебе не хватает матери?
— Временами. Раньше я на неё злился, хотел увидеть, высказать всё, что думаю и уйти. Теперь перегорел. Но обида осталась.
— А если она вернётся, простить сможешь?
— Сложный вопрос, наверное, смогу. Всё-таки мать.
— Не понимаю, как родная мать может оставить свих детей, променять их на какую-то влюбленность.
— Ты не такая, — зачем-то ляпнул я.
Алиса смутилась.
— Не такая, — тихо сказала она. — Своих детей я буду любить больше жизни.
— А мужа?
— И мужа, — ответила она после короткой паузы.
— Алис… — я посмотрел ей в глаза и уже хотел сделать признание, но она быстро меня прервала.
— Глеб, у нас ведь тоже неполная семья, отец ушёл, когда мне было одиннадцать лет, а сестре несколько месяцев. Я его тогда возненавидела, клянусь, так хотелось сделать какую-нибудь подлянку. Просто руки чесались. А сейчас, как и ты, перегорела. Знаешь, даже увидеть его не прочь, — Алиса допила кофе и посмотрела поверх моей головы. — Время многое смягчает. И ещё я поняла, что идеальных семей не бывает.
— Ну да, в каждой семье свои косяки.
— Про какие семьи речь? — к столику подошли Димон с Люськой.
— Слушайте, это несправедливо, — возмущалась Люська. — Огромная оптика, а солнцезащитных очков всего три пары.
— Ты и в старых неплохо смотришься.
— Время, Глеб, бери ноги в руки и дуй к Игоревичу. И сделай постную мину, чтобы тебя было жалко, прям до слёз.
— Глебыч, изобрази отчаяние, чтобы он захотел тебя усыновить.
— Да идите вы! — улыбнулся я, встав из-за столика. — Алис, проводи меня до входа.
— Да, Алис, проводи его, — веселилась Люська. — А то потеряется, дорогу не найдёт. А с тобой всё-таки надежней.
— Можно на асфальте мелом стрелочки рисовать, — посоветовал Димон,
