— Узнаете его? — спросили они консьержку.
— Несколько раз видела.
— А вчера вечером?
— Да вроде бы не было. Но я могла отвернуться.
— Что случилось?
Я уже понимал: тут что-то очень нехорошее и серьезное. Но думать не хотелось.
— Там узнаешь. Пошли.
Меня завели в лифт. Вытолкнули на знакомом четырнадцатом этаже. Двери в межквартирный тамбур и сто сорок четвертую квартиру были распахнуты. Я зашел в прихожую. В приоткрытом шкафу-купе стояла этажерка примерно с двадцатью парами обуви на высоких каблуках. Стриптизное прошлое, страсть к обуви. Некоторые экземпляры были более чем достойные. Я знал, что за второй створкой лежат десять или пятнадцать пар сапог, ботильонов и всего прочего, что полагается иметь современной девушке.
Квартира была еще советской планировки: большая гостиная комната и смежная спальня. Сбоку коридор, санузел и кухня, там толпились люди. Меня завели в гостиную. Обстановка была еще старой, оставшейся от прежних хозяев. Стенка, югославский, когда-то очень модный, диван, красный шерстяной ковер. На нем лежали разбросанные детали того самого костюма, который был вчера на Даше. Похоже на следы фирменного Дашиного приема. Во время первого нашего свидания мы начали целоваться еще в лифте, потом она взяла мои руки и положила их чуть ниже того места, где кончалась ее спина. В лифтовой холл она вышла уже не очень одетой. Сначала я считал, что это импровизация, но после второго и третьего раза понял, что хорошо отточенный трюк.
С медного подсвечника советской люстры свисал чулок. Тоже известный мне приемчик. Перед тем как перейти к делу, Даша хорошо рассчитанным движением подбрасывала один чулок в воздух. Попробуйте кинуть его так, чтобы он воздушным змеем взмыл над головой и приземлился точно там, где нужно, — без долгих тренировок ничего не получится, слишком легкий.
Меня снова грубо толкнули в спину. Я оказался в спальне с огромной кроватью посередине.
Если мебель в гостиной Даша еще поменять не успела, то спальня была обустроена с любовью. Удобная, без лишних завитушек кровать с ортопедическим матрасом (кстати, больше обычного, метра два с половиной в ширину) и полностью зеркальный шкаф-купе для одежды. Во время любовных утех в его многочисленных створках много чего отражалось.
Сейчас в спальне стояли люди, по большей части в погонах, но взгляд мой был прикован к кровати. На ней лежала Даша в одном чулке, и, к сожалению, этот чулок был туго затянут на шее. Смотреть на ее лицо было неприятно — черное, под цвет чулка. Я почувствовал, что завтрак может меня вот-вот покинуть.
— Ну что, доставили субчика? — Из толпы мужчин вышла слегка прихрамывающая женщина лет тридцати с волосами цвета перепрелой соломы. Фигурой она немножко походила на медведя, чуть-чуть косолапила. — Пусть рассказывает, как было дело.
— Что именно я вам должен рассказывать? И кто вы такая? — удивился я.
— Ты мне тут не хами. Чистосердечное признание…
— Предъявите, пожалуйста, все ваши документы и объясните, на каком основании я задержан.
— Задержан ты за убийство своей старой любовницы. Будь любезен давать показания. Дальше можно оформить явку с повинной. Все-таки лет двенадцать, а не двадцать.
— Я понятия не имею, что тут произошло.
— Еще скажи, что ты с ней не знаком.
— Знаком, и что? Она была моей сотрудницей. И любовницей. Я с ней роман крутил, который кончился несколько недель назад.
— Вот ты ее и убил.
— Это из чего следует?
— Как из чего? Ты с ней знаком, вы были любовниками, она убита. Вчера вас видели, вы приезжали, есть свидетели, ты с ней грубо разговаривал.
— Да не разговаривал я с ней грубо. И не был я здесь вчера. А кто свидетель?
— Тебя не касается.
— Впрочем, я догадываюсь.
— И молодец. Кстати, он бывший милиционер, так что мы ему верим на сто процентов. Итак, признавайся.
— Не в чем.
— Бить я тебя не буду, но ты у меня признаешься. Поехали в райотдел.
Из квартиры меня вывели в тех же наручниках и отвезли в районное управление внутренних дел. Следователь — наконец я выяснил ее имя и фамилию: Кира Павловна Королева пыталась добиться от меня каких-то внятных показаний, заставляя подписать протокол с признанием.
Я говорил ей:
— Без адвоката не дождетесь.
Ее лицо покрывалось красными пятнами, и она кричала:
— В конце концов, я работаю, и никаких тебе адвокатов!
Допрос шел по кругу. К следователю Королевой периодически подключались ее коллеги. Пили чай и кофе. Я попросил, мне не дали, сказали: «В камере попьешь». Я понимал, что не только полагающиеся по закону три часа, но и ближайшие сорок восемь, до вынесения постановления, мне будет нерадостно.
— Я требую адвоката, — твердил я каждые пять минут.
— Фильмов насмотрелся американских? Право на звонок? Вызывайте ему!
Бесплатный адвокат походил на хорька. От него явственно пахло вчерашним борщом.
— Я хочу своего.
— Мало ли что ты хочешь! Пользуйся.
— Спасибо, не буду.
— Окей, обвиняемый от адвоката отказался.
— Что, уже обвиняемый?
— Еще нет, но будешь.
— Предъявите мне хоть какие-нибудь основания для задержания.
— Ты был с ней знаком.
— Я не отрицаю. У нее было много знакомых — и мужчин, и женщин.
— Ты с ней виделся вчера, — выходила из себя Королева.
— Не я один.
— Вы ссорились.
— Мы не ссорились, мы просто разошлись, — спокойно отвечал я.
— У нас есть показания о том, что ты ей вчера угрожал.
— Эти показания — полная чушь, дайте мне их посмотреть.
— Не дадим. Признавайся, и все тут.
— В чем?
— В убийстве. И все подробно рассказывай.
— Не буду, хочу видеть своего адвоката.
— Окей, порка продолжается.
Часов через семь этого кошмара в кабинет заглянул усатый майор.
— Кира Павловна, выйдите на секунду. Там вас ждут.
— Не хочу. Видишь, я клиента дожимаю? Еще пара часов — и, может, будет признание.
— Не уверен. Адвокат приехал, — ухмыльнулся усатый.
— Гоните в шею.
— Не получится.
Я догадался. Кто-то из моих приятелей связался с хорошо известным адвокатом Лажечниковым, с которым мы были знакомы. Он тоже играл в «Что? Где? Когда?», и преудачно. Периодически я подсовывал ему клиентов, но всякий раз, когда речь заходила о чем-то серьезном, я понимал, что связываться с ним бессмысленно — дорого и не факт, что полезно. Тем не менее капитан остался меня сторожить, а Кира вышла хромающей походкой и минут через двадцать вернулась красная и злая как черт. За ней шел румяный красавец Илья Лажечников.
— Привет, Сашка! Вляпался?
— Ну уж не знаю, вляпался ли я.
— Показания будешь давать только при мне. Вперед, только с моего разрешения.
Прошло еще часа два. Сказанное мной не изменилось ни на йоту. Но показания, данные с адвокатом, и показания, данные без адвоката, — это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
— Александр, где вы провели вчерашнюю ночь?
— Я же уже рассказывал. В стрип-клубе «Распутье».
— И кто вас там видел?
— Человек восемнадцать как минимум. Управляющий клубом, мой друг, официантки, танцовщицы.
— И сколько вы там пробыли?
— До четырех где-то.
— А дальше?
— На машине клуба меня привезли домой. Есть у них такая привилегия — предоставляют транспорт постоянным посетителям.
— Кто может подтвердить, что вы приехали домой?
— Консьержка.
— Во сколько это было?
— Около половины пятого утра.
— Так, согласно данным медицинской экспертизы, смерть наступила вчера около десяти часов вечера, — констатировал адвокат. — Какие-то вопросы к Александру еще есть?
— Вопросов много. Кроме того, я полагаю, что со свидетелями была достигнута предварительная договоренность.
— С таким количеством? Вот здесь у меня показания четверых. — Илья протянул следователю бумагу. — Я их за два часа собрал. А всего там вчера вечером человек сорок было.
— Все мужчины, которые позволяют себе ходить в стрип-клубы, могут уговорить кого угодно. Знаю я их. Изначальная порочность данного субъекта говорит нам о его виновности.
— Вы хотите доказать это в суде? Прокурор вам за такие сентенции спасибо не скажет, — улыбнулся Лажечников.
— Да, я понимаю, в суде я этого не докажу, но я мечтаю о том дне, когда мы будем свободны от таких людей, как он.
— Это официальная позиция следствия?
— Это моя нравственная позиция.
— В таком случае я не вижу оснований для предъявления обвинения присутствующему здесь Александру Михайловичу Лекареву.
— А я вижу.
— Предъявите их.
— Я их вижу в будущем.
— Так что, вы будете продолжать настаивать на его задержании в настоящем?
— Нет. Пока он свидетель.
