Ознакомительная версия.
Маша сняла туфли и уже собралась опуститься перед ним на колени.
– Подожди… – он прошел к двери и резко ее открыл.
Лишившись опоры, на него тяжело рухнула Филиция Павловна. Сдержав натиск, он схватил ее за грудки и несколько раз тряхнул:
– Тебе чего, старая тварь? – Кравченко потащил ее через всю приемную к выходу.
– Я по делу! – Филиция Павловна перебирала ногами, приноравливаясь к широкому шагу генерального директора.
– Пшшшла! – Он выкинул ее в коридор.
Маша тем временем успела спрятать конверт в свою сумочку.
– Идем… – Кравченко обнял ее за талию.
– До шести мне нужно успеть в банк.
– Успеешь, – сказал он, и они прошли в кабинет.
* * *
Двадцатого числа каждого месяца Маша ходила в банк. Она умела копить деньги и знала свой долг. Что бы ни случилось, в этот день каждый месяц Маша посылала матери пятьсот долларов.
В маленьком поселке, где жила ее мать, эта сумма считалась астрономической. Соседки судачили, строили предположения, откуда у дочери Сани Волковой такие деньжищи, но дальше предположений дело не шло, и ей просто завидовали.
Сверх пенсии инвалида второй группы Волкова тратила две тысячи на квартплату и электроэнергию. Остальные откладывала для дочери. Та догадывалась, но продолжала аккуратно высылать деньги.
После разговора с Мариной Львовной у Маши остался неприятный осадок. Она вспомнила свою мать и стала мечтать об их предстоящей встрече. Уж тут будут и слезы, и поцелуи, но никак не холодное «еще встретимся».
Когда умер Машин отец, ей было шесть, маме – почти сорок. В одночасье они стали сиротами. Упав в строительный котлован, отец сломал себе шею. Малолетняя Маша не разбиралась в вопросах жизни и смерти, но уже выучила слова: «умер» и «никогда».
Она стала панически бояться за мать и, когда та уходила на работу, садилась на подоконник и терпеливо ждала ее возвращения. Маша могла просидеть так целый день. Засыпала, просыпалась и снова смотрела на угол дома, из-за которого обычно появлялась мама. Знала, что с ней будет, если та когда-нибудь не появится. Близких родственников у них не было. Оставался только детдом.
К счастью, этого не случилось. Мама хоть и болела, но старалась держаться. Денег им хронически не хватало, и когда Маша пошла в школу, платье, фартук и даже пальто ей сшила сама мама.
Квартирка у них была маленькая, с полосатыми ковриками на чистом полу. Однажды в этой квартирке появился дядя Петя. Он хотел стать для Маши папой. Мама не возражала.
Соседки во дворе цеплялись за Машу, спрашивали, спит ли дядя Петя с мамой в одной постели. Сообразив, что, наверное, это плохо, Маша отвечала: нет. Конечно, она врала.
Дядя Петя был пьющим. Когда он выпивал половину бутылки, становился благодушным, доставал из карманов мелочь и жаловал ее Маше. Конфет она не покупала, а все деньги складывала в копилку. Когда в доме не было хлеба, отдавала их маме.
Допив бутылку, дядя Петя становился хмурым и грубым. Тогда доставалось всем: маме, Маше и даже соседкам. Во время очередного скандала Маша услышала слово «разлучница». Оказалось, что у дяди Пети была семья и двое детей. Об этом знали соседи, знакомые и сама мама. Не знала только Маша. Она поверила в то, что дядя Петя стал ей папой.
Тогда Маша усвоила главное правило жизни – мужчинам верить нельзя.
В один из вечеров за дядей Петей пришла семья: жена и две сопливые девочки. Он был пьян, и его жена решила поквитаться с разлучницей. Она вцепилась в маму и стала таскать ее за волосы. Увидав такое, Маша словно сошла с ума, кинулась на пол и вцепилась зубами в мускулистую ногу дяди-Петиной жены. Та взвыла и разжала пальцы, из ее икры брызнула кровь.
Дядя Петя вернулся к жене, а Машу поставили на учет в детскую комнату милиции. Мама плакала, сильно переживала и вскоре заболела.
Тогда Маша поняла – ни один мужчина не стоит того, чтобы о нем плакать.
Мама подолгу лежала в больницах, но никогда не бросала Машу без денег или голодной. Тем летом она, как обычно, оставила дочери деньги. Ровно столько, чтобы дотянуть до своего возвращения из клиники. Были каникулы, и Маша каждый день носила в больницу что-нибудь вкусное.
Однажды, вернувшись домой, она обнаружила там дядю Петю. Он был выпивши и, увидев ее, заплакал. А когда узнал, что мама больна, жалобно заскулил:
– Жалко Санечку… Хотел стрельнуть у нее денег…
Маша спросила:
– А сколько вам нужно?
Он назвал ровно ту сумму, которая осталась у нее на жизнь, и пообещал, что вернет на другой день. Маша отдала последнее, но дядя Петя долг не вернул.
Сначала Маша ела крупу, которая осталась в шкафчике. Потом нашла сухари, потом сушеные яблоки, затем пила только воду. У соседей просить стыдилась, матери сказать не могла. В больницу стала ходить реже, потому что с пустыми руками стеснялась.
Увидев ее, мама ахала:
– Да что с тобой происходит… Худющая, как скелет. Купи молока, а лучше – сметаны.
Если бы Маше дали пакет молока, она бы его прямо-таки засосала в считаные секунды. Что говорить про сметану… Сидя рядом с матерью на больничной койке, она старалась смотреть в окно, потому что на тумбочке лежал недоеденный кусок черного хлеба.
Тогда Маша выучила третий урок – денег мужчинам давать нельзя, а брать у них – можно.
Спустя несколько лет маме присвоили инвалидность. Она получала копейки, но работать уже не могла, не потому, что не хотела, а потому, что не разрешали. Для них наступили худшие времена. Маше исполнилось шестнадцать, она поняла – теперь настал ее черед содержать семью.
В поселке денежных мужиков не было, одни пьяницы. Маша решила уехать в районный центр. Знала, что на первое время матери хватит пенсии, а потом она пришлет ей денег. Умрет, костьми ляжет, но денег пришлет.
В первый же день по приезде в город Маша записалась в вечернюю школу. Потом пошла в ресторан и заказала себе стакан чаю. Там познакомилась с парнем по имени Юра и согласилась пойти к нему в гости. С Юрой она прожила год. Он «держал» десять ларьков, в которых торговали соком, жвачкой, пивом и шоколадками. Денежки у Юры водились.
Маша часто приезжала домой, привозила с собой продукты. Александра гордилась дочерью: окончив школу, та пошла в институт. А когда мама спрашивала: «Как у вас с Юрой?», Маша уклончиво отвечала: «Все хорошо». Ей не хотелось рассказывать, что теперь у нее – Дима, но в ближайшее время она переедет к Андрею.
– Света, это я, мама. Ну, как ты?
– Хорошо, только скучаю… – Голос дочери был тоненьким и совсем детским.
– Держись. Ты знаешь, новая жизнь, новые горизонты… – повторяя слова мужа, Надя искала в себе силы сдержаться и не заплакать.
– Я все понимаю, мама. Я потерплю.
– У тебя появились подруги? – спросила Надя.
– Нет. Они хоть и русские, но говорят по-английски. Даже между собой.
– И ты говори, – посоветовала Надя.
Света вздохнула:
– Как папа?
– Работает. У нас все нормально. Расскажи мне еще что-нибудь.
– Что тебе рассказать?
– Чему учат, куда ходите, что едите.
– Мама, забери меня отсюда… – прошептала Света и всхлипнула.
– Перезвоню позже. – Уронив телефон, Надя заплакала. Она – здесь, в своем кабинете, а ее дочь, ее малышка – в Лондоне, на другом конце света.
– Зачем… кому это нужно? – безутешно рыдала Надя.
Спустя полчаса она отключила компьютер, припудрилась, накрасила губы и вышла из кабинета.
В ЖЭК нужно было успеть до шести.
* * *
Паспортистка Вера сидела в маленьком кабинете за высокой, похожей на магазинную стойкой.
– Проходите, – Вера откинула крышку стойки. – Сейчас принесу домовую книгу.
Надя вынула из сумки блокнот и ручку. На стол лег старый журнал с расслоившейся картонной обложкой.
– Здесь сведения по квартирам. Ищите, какую вам нужно.
Проведя пальцем по оглавлению, Надя отыскала то, что требуется, и начала медленно переворачивать листы.
«Лица, проживающие в квартире номер шесть… Черницкий… год рождения 1931… постоянно, русский… Веснин… 1946… постоянно, русский…»
– А почему фамилии перечеркнуты красным? – спросила Надя.
– Это те, которые убыли, – ответила Вера.
– Леонова Нина Петровна… Здесь – синим.
– Значит, умерла. – Вера заглянула в книгу. – Видите – номер свидетельства о смерти записан. Умерла в июле 1982 года.
– Реутов Василий Ростиславович, 1965 рода рождения, прописан постоянно. – Надя водила пальцем по широкой графе. – Валерий Кузьмич Федоров, год рождения 1935. – Она повернулась к паспортистке. – Знаете, куда переехал Федоров?
– Знаю. – Вера заглянула в компьютер и записала на желтом стикере адрес: – Вот.
– Спасибо. – Надя взяла листок и вновь склонилась над книгой.
«Барсукова Антонина Викторовна… Барсуков Иван Ильич… Барсуков Сергей Иванович, 1969 года рождения… постоянно, русский… по достижении 16 лет получил паспорт».
Ознакомительная версия.
