— Интересно! — Она погладила листы оригинала. — Просто руки чешутся, как хочется проявить рукопись по собственной методике. Я уверена, что получится!
Ее интонация убедила меня в обратном. Дабы уберечь ее от соблазна, я заперла рукопись в шкафу.
— Прюгг, — повторила я. — Поезжайте в Прюгг. Ради одного вида, что открывается вниз, на долину. Кроме того, там хорошо кормят.
— В другой раз. Сегодня на повестке дня — изучение истории.
Или я ослышалась, или она произнесла это совсем без восторга.
— В одиннадцать мы встречаемся со здешней студенткой, в свое время она проучилась у Пат в Америке один семестр. Кажется, ее зовут Барбарой. Она повезет нас то ли в Бло-, то ли в Блаа-Альм, а оттуда мы пойдем пешком через Реттенбахское ущелье к укрытиям бойцов Сопротивления. Говорят, Эйхман бежал через Реттенбах. А еще, по слухам, те сокровища, что все ищут в Топлицзее, на самом деле зарыты в Альме или его окрестностях. И почему там никто не ищет…
— Есть подозрение, что их давно нашли. Если они не исчезли в конце войны вместе с преступниками. Во всяком случае, поиски сокровищ превратились в любительский спорт уже во времена моего детства. Думаю, первые персональные счетчики Гейгера впервые были применены именно в Блаа-Альме. Вся округа буквально бурлила пересудами о том, кто, когда и по какому праву присвоил сокровища. Однако с годами умы поуспокоились, и пересуды затихли. Но иногда интерес оживает, да и пресса подбадривает его, а теперь новейшая горная техника вступила в игру. «Мертвый сезон», кажется, завершился.
— А если кто-то действительно обнаружит нечто?! По крайней мере ценные документы — это ведь реально!
— Конечно, — согласилась я. — Если противник позволит.
— Что ты имеешь в виду? — В голосе Августы послышалось раздражение, наверное, я попрала законы политкорректности.
— В виду я имею упрошенный взгляд на вещи. Эйхман и его приспешники были кем угодно, только не дураками. И если они что и умели, то организовывать процесс. Как ты думаешь, удалось бы им создать такую сеть концлагерей, заполнить их и пополнять, пополнять, методично освобождая места посредством уничтожения заключенных? Хорошие организаторы, вроде нацистских, не бегут с пустыми руками. И если им и пришлось кое-что закопать, то лишь для того, чтобы вернуться и вырыть. Иначе говоря, я убеждена, всякие поиски сокровищ, золота или документов, сегодня не более чем шоу масс-медиа на потеху публике. Если, конечно, не начнется погоня за недвижимостью, насильственно присвоенной арийцам, но это совсем другая история.
Августа на секунду задумалась.
— Поиски по крайней мере заставляют время от времени вспоминать о том, что тут происходило. Меня бросает в дрожь при мысли, что пятьдесят лет назад тут повсюду ходил Эйхман!
Мне хорошо знакомо это чувство, оно никогда не покидает меня. Эйхман в качестве туриста или заботливого отца семейства, эвакуировавшего к нам своих близких, — сей образ просто не укладывается в голове. В последний приезд в Вену я посмотрела о нем фильм, построенный на судебных материалах. Я была в шоке. Эйхман выглядел заурядным обывателем. Я даже лицо его теперь с трудом припоминаю. Лицо, которое два часа крупным планом маячило у меня перед глазами. Но я запомнила его нарочито обтекаемые ответы, на вопросы о вещах, которые вообще не укладываются в человеческом уме. Как будто Эйхману велели держаться в рамках приличия. Те, кто установил эти рамки, прекрасно знали, о чем идет речь, а для непосвященных все должно быть более или менее буднично.
— Да, — сказала я, — и он не единственный из шайки, которая считала наши края достаточно надежным убежищем. И Кальтенбруннер, и Эйгрубер жили здесь, и семейство Геббельс непродолжительное время отражалось в водах Грундлзее.
Августа задумчиво покачала головой и взглянула на часы. Я проследила за ее взглядом. Половина одиннадцатого.
— Если ты не собираешься пропустить второе за сегодняшний день свидание…
Но она уже встала.
— Кстати, доктор Самур-оглы, случаем, не звонил?
Она была в дверях, когда затрещал факс. Она аж изменилась в лице, так ей было жаль, что нельзя дождаться, пока факс выплюнет рулон с сообщением. Она подозревала — и не без основания, — что это привет из Стамбула. Но позволить себе обмануть Пат дважды за один день она не могла.
Я быстро прошлась по саду. Последние несколько дней стояла чудесная сухая погода. Может, необходим полив? Мой дом расположен на склоне, дождь мгновенно скатывается вниз и почва высыхает за считаные часы. Ночью стало значительно холоднее, утром выпадает роса, большинству осенних растений влаги довольно, но не всем.
Перед кухонной дверью я увидела какую-то падаль, вроде тех, что Деде Султан заботливо приносит мне в качестве моей доли добычи. Мне не хватает духу хвалить его за самоотречение, но, кажется, он не придает этому особого значения.
Я принесла совок и веник, чтобы перенести в мусорный контейнер свежие останки почившего существа. Пусть они, прикрытые слоями прелой травы и веток, станут лучшей частью садовой земли. Circulus vitiosus.[21] И вдруг мне стало страшно. Потому что, сметая былую частичку жизни на совок, я поняла: это останки сони. Неужели она погибла из-за утреннего тапкометания? Или мой гнев на сонь передался непосредственно Деде Султану? Наверное, я должна более ответственно относиться к своим мыслям.
Достаточно того, что Вендлгард фон Лейслинг поработила их, а теперь они самостоятельно стали проникать в чужой мозг. Или как прикажете это понимать?
Сразу после того, как я проводила в последний путь соню, появился Деде Султан. Как ни в чем не бывало он потерся о мои голые ноги, прошел за мной на кухню, и, поскольку я не слишком расторопно выдала ему сухой корм как вознаграждение за труды, на что он надеялся, он тяпнул меня за лодыжку, стыдись, мол. Но было скорее щекотно, чем больно.
Самур-оглы, как и я, не любил писать на чужом языке, хотя отлично изъяснялся по-немецки. Правописание — сложная штука, кому охота расписываться в собственном невежестве, да еще черным по белому!
Итак, он писал по-турецки. Я взяла скрученные листы с факса и словарь — на всякий случай — и пошла на террасу.
Более столетия назад из турецкого языка выкинули арабские и персидские слова, которые в общем-то прижились, и взяли вместо них древние, из центрально-азиатского лексикона: старотурецкие слова звучали современнее на европейский лад. Например, коньяк назвали kanyak, что означает ни много ни мало «согрей кровь». Школу обозвали okul (от глагола okumak — учиться), что слегка напоминает école.[22] Потом вдруг часть отринутых слов приняли в язык обратно, ибо мусульмане не желали отступать от традиций, а интеллектуалы начали вновь открывать для себя историю Османской империи.
А теперь принялись сочинять новые слова, компьютер у них стал, например, «собирателем знаний» (biligsayar). Каждую придумку турки регистрируют в комиссии по языку, а та решает, какая новация достойна словаря, какая нет. Но даже те слова, что получают официальное одобрение, порой пропадают втуне, потому что люди отказываются их употреблять. Таким образом, словари становятся все толще, а перевод — все затруднительнее.
Самур-оглы жаловался: всю жизнь, то есть столько, сколько занимается Незими, он является жертвой скудости источников, вследствие чего вынужден частенько напрягать интуицию и попадать на почву, не подкрепленную научным знанием. О бытии Незими почти ничего не известно. Есть данные, что он путешествовал от Багдада до Балкан, но насколько далеко он продвинулся на Запад — тайна, покрытая мраком.
Несколько больше ясности с мировоззрением поэта. В конце концов, Незими был не единственным, кто увлекался эзотерикой. Его учитель Фазула также неустанно выискивал подтекст в священных рукописях, мечтая распознать тайные послания святых. «А я, — писал Самур-оглы, — нахожусь в поиске подтекста в письмах Незими».
Впрочем, сначала нужно доказать, что турецкие фрагменты рукописи — действительно письма, то есть имеют конкретного адресата.
В турецком языке отсутствует категория «грамматический род». Обращение в начале письма представляет собой восклицание типа «Отец наш небесный». Несмотря на внимательнейшее изучение, Самур-оглы ни разу не обнаружил имени Вендлгард. Впрочем, оно может возникнуть в виде ребуса или тавтологии. Чтобы не упустить момент, ему нужно больше знать об имени Вендлгард: значение, история. Нельзя ли прислать по факсу соответствующую справку? Это многократно облегчит ему проникновение в лежащий перед ним поверхностный текст. С сердечным приветом и поцелуями во все мои щеки…
Я окинула взглядом горные хребты от раздвоенной вершины Зарштейна до покрытого льдом Дахштейна и сообразила, что, помимо многотомного словаря Гримм, не располагаю никаким подходящим инструментом, чтобы выполнить просьбу Самур-оглы. И конечно, у меня было самое дешевое издание с таким мелким шрифтом, что без лупы лучше к нему и не подступать.
