На следующий день по всему району (а может, и но всей области) только и разговоров было, что о беззаветном поступке шофера Федора Ломунова в критически или, признавая это без дураков, катастрофически сложившейся ситуации. А в родном гараже Чудака и во-обще, словно дорогого нашего Никиту Сергверича Хрущева, обсморкавшегося в платок, встретили чуть ли не дружными и продолжительными аплодисментами. В самый разгар этого тем не менее искреннего чествования к водителям подошел сам Мантейфель, неторопливо достал из нагрудного карманчика сложенный вчетверо листок папиросной бумаги и, разгладив его на чьей-то спине, со значением протянул Федору. Полупрозрачный листок оказался копией директорского приказа о вынесении Федору Ломунову благодарности «за трудовой, – но почти что и боевой, – подвиг» и награждении молодого водителя денежной премией в сумме предыдущего месячного заработка.
А за несколько минут до начала рабочего дня (что и ожидалось!..) в перекрик – по живой цепочке – Федору доставили словесную эстафету о том, что его вызывают к завгаровскому телефону. Наконец-то звонила Лена, и, если бы не две-три предательские паузы в ее светско-беззаботных фразах, можно было бы подумать, что девушка и не смущается вовсе, сама назначая парню отнюдь не деловое свидание.
– Заходите за мной к нам на работу, Федя.
– Непременно зайду, как только освобожусь. И спасибо вам.
– А спасибо-то за что?
– За смелость. За презрение к возможным кривотолкам на наш с вами счет у вас на работе.
– Что ж! Я теперь поневоле такая… Пересиливающая…
– Что пересиливающая?
– А культы всякие. Сперва вот культ личности Сталина, а теперь и культ людской молвы. Сижу вот и вызывающе томлюсь ожиданием встречи с кулинаром на виду у родного своего коллектива.
Впрочем, когда Федор сразу же после смены зашел за девушкой к ней на работу, Лена при всех ничтоже сумняшеся – первой – поздоровалась с ним приветливо, но так, словно бы и не состоялось вовсе между ней и парнем никакого многообещающего телефонного сговора поутру. «Не враз оторвешься от власти советских условностей, – усмехнулся было на это Федор, но тут же не без уважительности мысленно воспроизвел давешние фразы, ронявшиеся девушкой в трубку, надо полагать, при гробовом молчании находившихся тут же сослуживцев. И, главное, вот эти: – «Что ж! Я теперь такая… Пересиливающая…»
Потом они медленно шли берегом реки, поверхность которой наискосок была пересечена багровой – похожей на раскаленную полосу стального проката – дорожкой, отбрасываемой заходящим солнцем. Поднятая грузовиками пыль над проселком, словно бы при созидании некоего единого холста, сплетала свои серые клубы с сизыми прядями дыма, поднимающегося не иначе как над только еще разгорающимся в устье какого-либо оврага рыбачьим костерком.
– И мы нисколько не хуже некоторых других, – Лена плавно повела рукой в сторону открывавшегося с берега вида на развернувшееся строительство. – Помните, у Маяковского: «Через четыре года здесь будет городсад!»?
– Поэт-трибун одно напророчил людям Кузнецка, а вышло-то совсем-совсем другое. Думаю, что и здесь через четыре года нечем будет дышать и негде будет приткнуть какую-никакую коляску с младенцем.
– Ох, какой же вы!
– Какой?
– Безысходно-пессимистичный. Вот какой! И вообще вас изнутри что-то, мягко говоря, покусывает.
– А не мягко говоря, гложет?
– Сойдемся на том, что грызет. Учтите, женская наша интуиция вещь опасная.
Сумерки, заставившие девушку умолкнуть, только-только начали сгущаться, и поэтому в окнах заселенных зданий и на стройках электрические огни мерцали пока еще слабо и оттого даже вроде бы притягательно. Казалось, бледно-дрожливые всполохи электросварки и те вписываются вместе с гулом многих автомобильных и крановых моторов в забывающую ныне о былом, о первозданном своем естестве документально-звуковую киноленту местной природы.
– Залюбовались все-таки?
– А вы – нет? Неужели вас нисколечко не волнует такая рукотворная наша красота?
– Вот она где у меня сидит, ваша рукотворная, – похлопал себя по затылку Федор. – Каждый день ею любуюсь до полного отупения. А сегодня из-за очной ставки с нею в непрерывных рейсах даже и перекусить не успел…
– Так это дело поправимое! Тут же у нас молодежное кафе неподалеку. Работает с десяти утра до двадцати трех тридцати.
– Полезные для холостяка-водителя сведения сообщаете. А как в нем по части извечной соцпроблемы, то бишь свободных столиков?
Молодежное кафе, оборудованное абы как и на скорую руку на первом этаже неопрятной блочной пятиэтажки, оказалось и впрямь переполненным, причем публикой не одного только юного возраста. Но Елене и Федору неожиданно повезло: за одним из столиков на четверых шестеро предельно доброжелательных посетителей призывно замахали руками и потеснились таким образом, что плюс к ним еще двое – новеньких – сумели заказать себе нехитрый стереотипный ужин.
– Говорят, у нас собираются открыть настоящий ресторан, – мечтательно сообщила чернявая девчушка. – В меню тогда будут котлеты по-киевски и мороженое по-московски.
– Я тебе и в этом меню чего хочешь изображу! – иронически откликнулся чей-то хрипловатый басок. – А ресторан они тебе откроют, держи карман ширше! Как бы еще и этот шалман не прикрыли, чтобы не разлагать наше праведное население на грешный западный манер.
За соседним столиком (тоже в двойной или даже тройной тесноте, да не в обиде!) веселилась здорово подзагулявшая компания парней, судя по всему, из числа шоферов той самой автоколонны, что была переброшена сюда давеча для ударного по темпам создания перемычки. Парни шумно ссорились между собой и тут же целовались, разъяренно хватали друг друга за рукава и через мгновение со слезами на глазах клялись в вечной шоферской дружбе, но главное, непрерывно сыпали при этом отборной матерщиной на весь старавшийся не замечать их скандального присутствия зал.
– Выпили всего на пятачок, – повернувшись к компании, громко, но как-то вроде бы добродушно заявил вдруг Федор, – а шуму-то, шуму-то… На добрый червонец!
– Федя! – всполошилась девушка. – Не обращайте на них внимания! То есть, я хотела сказать, не привлекайте их внимания к нам!..
Но завуалированный вызов Федора был за соседним столиком уже услышан и правильно оценен, судя по угрожающему хохоту, вслед за которым двое здоровяков грузно, но решительно поднялись со своих мест. Один из них, тот, что покачивался сильнее, стал сквернословяще уверять, что видывал таких вот указчиков, в гробу, а второй задумчиво остановил свой заметно трезвеющий взгляд на Елене.
– Где-то я тебя никак встречал, раскрасавица-душа! – Он теперь уже уверенней сделал еще шаг и положил обе свои волосатые ручищи на спинку стула, словно бы собираясь выдернуть его из-под Федора в нужный момент. – Мы с тобой, случаем, не баловались вчера в кабине моего грузового звездолета?
– А ну, аэронавт, отваливай отсюда, пока цел! – Федор гибко поднялся и повернулся, чувствуя, как у него за спиной испуганно вскочила с места и Елена. – Слышишь, ты…
– Отчего же не слышать? – откликнулся здоровяк с издевкой. – Чать, не глухой. И слышу, и отвалю. Вот сейчас тебе отвалю для начала за «иродавта», а потом уж и сам отвалю из этого кабака!
Решив не дожидаться выполнения данного, как чувствовалось, твердого обещания, Федор легонько отстранил левой рукой девушку, пытавшуюся встать между ним и, похоже, окончательно протрезвевшим, но оттого (знать, и вправду выпили всего на пятачок) еще более озлобившимся шофером. Одновременно с этим Чудак сделал заученный шаг вперед и немного в сторону, нанося противнику страшный – удар в солнечное сплетение, который буквально сломил здоровяка надвое и заставил рухнуть на колени в тесном проходе между столиками.
– Ты пока отдохни, – будничным и оттого казавшимся особенно жутким тоном посоветовал отключившемуся парню Федор и повернулся ко второму забияке: – А ты у меня будешь следующим на прием.
Но «следующий на прием» не пожелал разделить участь своего приятеля и поспешно ретировался в хмельной круг остальной компании, сначала ошарашенно замолчавшей, а затем так же молча и несуетливо принявшейся поднимать и приводить в чувство своего нокаутированного сотоварища. Здоровяк все постанывал да постанывал при этом, ощупывая место только что нанесенного удара и беспомощно ворочая головой под насмешливыми репликами всего остального зала.
– Вот если бы милиция так же действовала!
– Известно, наши легаши только впятером на одного хороши! Да и то» если у себя в каталажке!
– Да и то, если в карманах у этого одного есть чем поживиться!
А между тем за соседним столиком пуще прежнего сгустилась напряженная тишина, свидетельствовавшая о том, что залетные шоферы не угомонились, а, наоборот, намереваются взять реванш, вполне возможно, набросившись для этого на обидчика всей компанией. Вот потому-то, не мудрствуя лукаво, Чудак бросил на стол несколько десятирублевок, после чего демонстративно взял за узкое длинное горлышко большую бутылку из-под вина «Лидия» и резко ударил ею о край своего стола. Нижняя часть бутылки откололась, и, держа перед собой образовавшийся страшный обломок с острыми уступами, Федор боком, боком – вслед за пропущенной вперед девушкой – выбрался и сам из злополучного кафе.
