Ознакомительная версия.
Приказ есть приказ, пусть даже и не явный. Я отправилась его выполнять, нашла Фимку, и мы с ним за полчаса сочинили любопытнейшее интервью, в котором я поведала о своем разговоре с Алексеем Гмызой незадолго до его ареста, сообщила, что провела психологическое экспресс-обследование этого человека, и сформулировала свои выводы…
Конечно, съевший не одну заблудившуюся в газетных дебрях собаку, Фимка помог мне оформить выводы красочно и сенсационно. Он вообще на подобные штучки большой мастер. Недаром он только и делает, что охотится за сенсациями. За два дня это уже вторая, и обе, между прочим, добыты им с моей помощью… Теперь, наверное, он мой должник…
Суть сделанных мною выводов сводилась к следующему. Алексей Гмыза – действительно серьезно больной психически человек. Но все дело в природе его болезни. Он страдает неврозом навязчивого состояния. Болезнь сформировалась в раннем детском возрасте, когда физически плохо развитый ребенок подвергался побоям и унижениям сначала со стороны родителей, а затем, вероятно, – со стороны своих школьных товарищей… В результате у него сложились явно патологические реакции на все, что напоминает ему об источниках страданий.
Это я подтверждала цепочками образов, заимствованных мною из нашей с ним беседы.
Выглядело довольно убедительно, хоть и не совсем научно… Но я же не статью писала в «Журнал прикладной психологии» Академии наук, а интервью давала своему другу Фимке…
Защитный механизм, который существует у каждого человека независимо от его душевного здоровья, стремился восстановить равновесие в психике Алексея. Стоило ему расслабиться, например, в полусонном состоянии, как начинала действовать компенсационная функция бессознательной части психики. Испытывающий страдания от своей слабости, Алексей начинал казаться себе неким суперменом, человеком необыкновенных способностей и неограниченных возможностей. В настоящее время болезнь зашла настолько далеко, что сопровождается мощными образными и моторными галлюцинациями: трескаются потолки, всплывают мертвые рыбы, из его глаз исходит энергетический луч и тому подобные картины. Тут не только катастрофа теплохода покажется собственных рук делом – тут того и гляди начнешь уничтожать страны и континенты один за другим… В своем больном воображении, конечно.
Поведение Алексея сильно зависит от того, с кем он общается – с женщиной или с мужчиной. На любую женщину у него проецируется образ матери, причем «плохой матери» – жестокой, нелюбящей, подвергающей наказанию. Поэтому практически всех женщин Алексей Гмыза боится и шарахается от них. Однако практика общения показала, что, действуя активно, вполне возможно трансформировать этот образ в образ «хорошей матери», тяга к которому у Алексея сильна чрезвычайно. Если он преодолевает страх перед женщиной, он стремится компенсировать себе с ней то, чего недополучил в детстве… Материнскую любовь.
Совершенно иные мотивы поведения при общении с мужчиной. На мужчину образ отца полностью не переносится, только некоторая составляющая этого образа, достаточная для того, чтобы включить механизм конкуренции с отцом. Другими словами – мужчина, появляясь рядом, провоцирует Алексея на то, чтобы выдавать свои суперменские галлюцинации за события, происшедшие в реальности, – для того чтобы ощутить свою силу… Чтобы самому поверить, что он тоже существует на свете и имеет значение для мира, находящегося вокруг него. Разрушая в своих фантазиях этот мир, он стремится таким образом преодолеть свою исключенность из него и избавиться от ощущения социального небытия…
Социальная невостребованность – одна из причин того, что Алексей искренне считает именно себя виновником катастрофы…
Надо сказать, психология часто изъясняется сухим, скучным, совершенно безэмоциональным языком. И слава Богу! Иначе она стала бы слишком привлекательной для массового паломничества в психологи. Каждый считал бы себя специалистом, который вправе рассуждать о человеческой психике и психических болезнях, ставить диагнозы, назначать методы лечения и раздавать налево и направо ярлыки – «псих», «невротик», «истеричка», «шизофреник» и еще массу таких же терминов, которые почему-то в обыденной речи встречаются гораздо чаще, чем, скажем, в специальных журналах по психологии и психиатрии…
Конечно же, мы с Фимой постарались как можно убедительней обставить вывод – Алексей Гмыза живет в мире своих фантазий, реально он не представляет абсолютно никакой опасности. Наоборот, сам постоянно подвергается опасности, полностью уходя в мир своих грез. В такие моменты он просто не осознает, что с ним происходит. Он перестает двигаться, становится абсолютно пассивен и может не заметить любого действия, даже самого интенсивного, например, как его собьет автомобиль… Ему может представляться в этот момент, что он сам уничтожает этот автомобиль – сбрасывает его в пропасть или расплавляет своим взглядом… Жизнь таких людей без помощи и присмотра врачей и близких всегда заканчивается трагически… Впрочем, я сильно сомневаюсь, чтобы у Алексея Гмызы могли быть близкие люди…
Ефим, едва мы закончили составление текста интервью, помчался к телефону передавать его в «Известия» и в «Мир катастроф», с которыми он сотрудничал, а я вернулась к своим, чтобы доложить Григорию Абрамовичу, что его приказ-намек выполнен. Там меня ожидал сюрприз, который заставил забыть об Алексее Гмызе и о связанной с ним версии, тем более что на взгляд Абрамыча того, что мы с Фимой соорудили, вполне достаточно, чтобы эту версию уничтожить…
Майор сказал мне, что несмотря на то, что официально об этом нигде не сообщалось, практически каждый сейчас в Булгакове знает, что помощник капитана теплохода «Сергей Есенин» Васильев покончил жизнь самоубийством. Он якобы повесился в гостинице «Волна» – в номере, где его содержали под охраной, размотав бинты, которыми была зафиксирована его сломанная в двух местах рука, и соорудив из них петлю… Мы с Абрамычем даже и не обсуждали это. Я видела, что он абсолютно точно знает, что Васильева уже нет в живых, но в его самоубийство Абрамыч не верит. Он молчал, но скептически поджатые губы красноречиво свидетельствовали о том, что у него на уме… У меня же начало складываться ощущение, что в булгаковской катастрофе все происходит наоборот: вместо того, чтобы постепенно приходить к нормальному повседневному ритму, события продолжают интенсивно развиваться и становятся непредсказуемыми… Это было странно…
У меня была твердая уверенность, что помощник капитана не думал о самоубийстве. Умереть хотел не он, насколько я помню, а капитан. Тот прямо говорил об этом, когда мы его обнаружили в трюме… Васильев, наоборот, был активен и ломал голову над причиной катастрофы… Его очень интересовали какие-то вопросы, на которые он хотел получить ответы у капитана. Что же могло столь сильно повлиять на его крепкую, как мне показалось из недолгого с ним общения, психику, чтобы единственным выходом оказалось – уйти из жизни? Суицидальное состояние не наваливается так сразу и неожиданно. Мало того, не каждый тип психики способен серьезно воспринять такое настроение и воплотить его в реальность. Васильев, на мой взгляд, не мог серьезно относиться к мысли лишить себя жизни.
Это могло означать лишь одно – убийство… И необходимость для меня еще дальше «вкручиваться» в это «не мое дело», чтобы понять его тайные пружины… Что же за причина такая вызвала булгаковскую катастрофу, что и через двое суток после нее из-за этой причины продолжают умирать люди?.. Оставить этот вопрос без ответа я уже просто не могла…
Морозов, с которым я столь опрометчиво испортила отношения, – вот кто, без всякого сомнения, обладал обширной информацией обо всем, что связано с Васильевым и Самойловым… Воспользовавшись тем, что Григорий Абрамович практически предоставил мне полную самостоятельность, надеясь, и не без оснований, на мой здравый рассудок, осторожность и сдержанность, я решительно направилась в гостиницу «Волна» вместо того, чтобы вместе с Игорьком и Кавээном осматривать вагоны, которые сегодня должны были начать поднимать со дна реки…
Я не испытывала угрызений совести из-за того, что группа работает без меня, поскольку понимала, что меня как бы негласно делегировали на берег для того, чтобы я продолжила то, что началось как-то само собой, – наше неофициальное расследование причины булгаковской катастрофы… Мало того, я чувствовала, что в случае необходимости могу попросить у Грега дать мне в помощь Игорька или Кавээна и тот мне не откажет… Я знала, что это расследование важно не только для меня, но и для каждого члена нашей группы, в том числе нашего командира…
Не знаю, что меня в самый последний момент остановило… Я шла по коридору пятнадцатого этажа, довольная тем, что мне удалось беспрепятственно на него проникнуть и никто фактически не обращает на меня внимания, ни охрана, ни снующие по гостиничному коридору офицеры и штатские…
Ознакомительная версия.
