Они переглянулись, и тут Костецкий судорожно вцепился пальцами в рукав пиджака Румянцева.
— Вы должны сделать все возможное. Клянусь, я ничего не пожалею, чтобы отблагодарить. Я человек состоятельный, и вы знаете, как на сегодня складываются обстоятельства. Либо я погорю, либо… Аркадий Петрович, вы же прекрасно понимаете, что вам невыгодно терять такую работу, какую вы имеете у меня. — Костецкий отпустил рукав Румянцева и неловко опрокинул локтем рюмку. — Обещаю щедро отблагодарить, только сделайте что-нибудь, умоляю, сделайте, сделайте…
Румянцев чувствовал себя неловко, таким он видел Костецкого, обычно властного и подтянутого, впервые.
— Мне трудно вам обещать что-нибудь конкретно, Станислав Николаевич, — сказал он, — прежде я должен понять, что происходит и с какой стороны ожидать сюрпризов. Вы сами хотя бы догадываетесь, кто хочет вас подставить?
— Черт, да кто угодно! Вы же в курсе, что бандиты давно на меня наезжают. А конкуренты, а кандидаты на должность мэра? — Костецкий схватился за голову. — Тут не знаешь, с какой стороны удара ожидать. Никому не выгоден Костецкий на плаву, все предпочли бы его утопить!
Румянцев встал:
— Не хочу вас обнадеживать, могу обещать только одно: я постараюсь прояснить обстановку по своим каналам. Дайте мне для этого полдня.
— Разумеется, разумеется… И… и все, что вам нужно для этого… Вам нужны деньги? — Костецкий нервно захлопал себя по карманам.
Румянцев остановил его движением руки:
— Этого не нужно. Во всяком случае, пока.
Уже у двери он обернулся и добавил:
— Вы лучше о дочери позаботьтесь. Постарайтесь, чтобы ее никто не посещал, она не должна иметь возможности получать наркотики.
* * *
Прежде всего Румянцева беспокоило, куда же все-таки подевался Васнецов. То, что он исчез не случайно, сейчас уже не вызывало сомнений. Вопрос в том, какая здесь связь: прямая или косвенная. Румянцев опасался, что Васнецов мог оказаться подсадной уткой или, того хуже, двойным агентом, специально нанятым мафией, чтобы нащупать бреши в обороне Костецкого. А ведь он, именно он, Румянцев, порекомендовал шефу «хорошего парня» Мишу, крепкого, надежного, исполнительного, каким он его и знал по непродолжительной работе в милиции. Неужели ошибся, неужели он ошибся? Румянцев до сих пор в это не верил, поскольку всегда считал себя неплохим психологом. С другой стороны, для того, чтобы посадить Илону на иглу, требовалось время, даже если ее и накачивали исключительно героином. Получалось, что Васнецов как телохранитель это прохлопал ушами.
Васнецов жил на окраине. Румянцеву случалось пару раз к нему наведываться, поэтому улицу и дом он нашел без труда. Пейзаж убогостью и унылостью вызывал воспоминания о кинофильме «Сталкер» Тарковского. Правда, свежевыпавший снежок на этот раз немножко прикрывал привычные безобразия в виде бесконечных рытвин и траншей, заполненных тухлой водицей (то тут, то там прорывало древние проржавевшие трубы коммуникаций), куч строительного мусора, битого кирпича и бытовых отходов.
Из-за этих-то рытвин и ям проехать к дому Васнецова было непросто, и Румянцеву пришлось оставить машину почти за два квартала. Уже сгустились ранние декабрьские сумерки, и ни единого фонаря — их предусмотрительно переколотили местные пацаны, не знающие, куда направить удаль молодецкую. Румянцев пару раз попал ногами в теплые лужицы, образовавшиеся на местах пропуска подземной теплотрассы. Чертыхнувшись, пошел дальше, как цапля, высоко задирая ноги. Когда он наконец достиг васнецовского дома, то первым делом посмотрел на окна его квартиры — они не светились, что само по себе не прибавляло энтузиазма.
«Ладно, — уныло подумал Румянцев, — раз я уже забрался в эту клоаку и вдобавок промочил ноги, не так уж много я потеряю, если меня заодно обматерят в темном подъезде».
Подъезд встретил его запахами человеческой жизнедеятельности и шумной перебранкой, доносившейся из-за дверей ближайшей к выходу квартиры. За Мишкиной же дверью было тихо. Румянцев нажал пару раз на кнопку звонка — безрезультатно. Он дернул на себя дверь — она, против ожидания, оказалась незапертой. Румянцев вошел в прихожую, смутно предчувствуя нехорошее. Постоял возле вешалки, пока глаза привыкали к полумраку. Света он из осторожности пока не зажигал. Сориентировавшись, сначала заглянул на кухню: там никого. Из приоткрытой ванной комнаты тянуло сыростью. Румянцев наступил на что-то мягкое и, наклонившись, обнаружил под ногами махровое полотенце, упавшее, очевидно, с крюка на двери ванной. Машинально поднял и повесил на место.
Теперь оставалось только заглянуть в комнату и кладовку. Он вернулся в прихожую, соображая, куда двинуться дальше, и тут вышедшая из-за облаков луна осветила часть комнаты. Он отчетливо увидел, что на полу кто-то лежит. Румянцев на цыпочках приблизился к распростертому человеку и сразу же узнал Михаила Васнецова, который, без сомнения, был мертв. Присев, он на всякий случай попытался пощупать пульс, но тут же оставил эти попытки по причине их очевидной бесполезности: Михаил распростился с жизнью, по-видимому, уже достаточно давно. Приподняв застывшее тело, Румянцев разглядел лужицу загустевшей крови под ним, заодно определив характер ранения: безусловно, оно было огнестрельным. Кто-то выстрелил Васнецову в сердце, и пуля, судя по пятну крови на рубахе сзади, прошла навылет.
Дальше он уже действовал, что называется, на автопилоте. Быстро зашторил окна, благо портьеры были плотными, нашел в ящике кухонного стола огарок свечки (в том, что он его найдет, Румянцев не сомневался, так как в районе рабочего поселка почти ежедневно на часок-другой отключали электричество) и приступил к обследованию пола возле трупа. Довольно скоро обнаружил гильзу от патрона 9 мм, она закатилась под стул, на спинке которого аккуратно висели брюки и рубашка. Теперь оставалось найти пулю — она, очевидно, застряла в стене. Румянцев поднял свечу повыше и с предельным вниманием обследовал стену, оклеенную дешевыми обоями. Ничего. Тогда его взгляд упал на полированный шкаф, на одной из створок которого он и обнаружил явный след попадания. Пуля пробила слой полированного шпона и застряла в прессованных опилках. Оставалось только слегка ковырнуть ее ножом. Наконец пуля, пробившая сердце бывшего боксера и отчаянного парня Михаила Васнецова, лежала у него на ладони. Теперь следовало уносить отсюда ноги, и как можно быстрее.
Напоследок он еще раз окинул взглядом комнату, проверяя, не забыл ли он чего-нибудь, а также пытаясь понять, что же все-таки здесь произошло и при каких обстоятельствах убили Васнецова. Судя по тому, что в квартире сохранялся относительный для жилища одинокого холостяка порядок, вряд ли это было связано с ограблением. Скорее смахивало на заказное убийство, правда, без характерной детали — контрольного выстрела в голову.
Румянцев сунул свечной огарок в карман куртки и, приложив ухо к входной двери, прислушался: в соседней квартире продолжалась ругань, этажом выше заунывно плакал ребенок. Немудрено, что никто не услышал выстрела. Удивительно, что труп до сих пор не обнаружили, поскольку в таких домах нравы простые и завалиться к соседу без приглашения дело обычное.
Пробираясь к машине, он уже не особенно старался обходить подтаявшие лужицы. Можно было не сомневаться, что собака не возьмет след. Вряд ли будет толк даже от самой лучшей собаки, когда труп наконец найдут. Раньше завтрашнего утра этого не произойдет, есть также большая вероятность, что соседи забеспокоятся только после того, как по дому распространится непривычный для них запах трупа. Сам Румянцев, когда служил в милиции, не единожды выезжал на подобные дела. И никто, как правило, ничего не слышал и не видел, а дело превращалось в неизбежный «висяк». Тем не менее он мысленно похвалил себя за то, что оставил машину далеко от дома.
Румянцев обдумывал происшедшее. Итак, Васнецова убили умышленно, это раз. Дверь тоже оставили незапертой специально — чтобы труп скорее нашли. Не учли они одного — того, что соседи не скоро сунутся выяснять, почему это давно не показывается на глаза Миша Васнецов. Убийство скорее всего было совершено не в запале или в горячке. Профессионал мог бы воспользоваться редкой удачей — сквозным ранением — и подобрать пулю, но он этого не сделал. Почему? Кто-то помешал? Или он хотел, чтобы ее нашли. Для Румянцева связь между убийством и пистолетом в Илониной сумочке прослеживалась достаточно четко. Теперь, когда и гильза, и пуля у него, уже никто ничего не докажет, шеф может спать спокойно. Во всяком случае, до тех пор, пока его избалованная дурочка не вляпается в очередное дерьмо.
Потом в душу закралось нечто вроде вины. Во-первых, перед Михаилом, который оставался лежать на полу на весьма неопределенное время. Во-вторых, он прекрасно понимал, что впервые в жизни нарушал закон, становясь своего рода соучастником преступления. Он отдавал себе отчет в том, что Костецкий оплатит его риск, его профессионализм и прозорливость, но потерю самоуважения никогда и никакими деньгами не оплатить. Уж слишком это дорогая штука и по нынешним временам непозволительная роскошь.
