Для начала я врубила все светильники и большую люстру, а затем отдернула шторы.
В комнату хлынул поток яркого света.
Генрих, связанный по рукам и ногам, зажмурил глаза.
— Очухался, милок? — спросила я, присаживаясь на угол кровати.
Зайковский посмотрел на меня совершенно пустыми глазами и ничего не ответил.
Я вздохнула и положила руку ему на колено.
— Расскажи мне о Раисе! — приказала я. — А не то я из тебя отбивную сделаю.
И тут же поняла, что совершила ошибку.
Глаза Генриха радостно засветились, и он быстро-быстро закивал головой.
— Впрочем, нет, — я сделала вид, что передумала и собираюсь уйти.
— Постойте! — жалобно крикнул Зайковский. — Пожалуйста…
Я чуть обернулась в его сторону.
Генрих умоляюще смотрел на меня.
— Понимаете, — быстро проговорил он, — все так хорошо устроено… Я уже связан, вы меня побили… Добавьте еще немного для полноты ощущений, а я тогда вам расскажу обо всем, что вы хотите знать.
Ого!
Таких методов моя совесть не принимает.
— Идет? — с надеждой в голосе спросил меня Генрих Зайковский.
— Нет, нет и нет, — твердо сказала я и повернулась к порогу.
— Ну хотя бы замахнитесь! — раздался отчаянный вопль Генриха.
Замахнуться?
Что ж, почему бы и нет.
Я подскочила к кровати и занесла кулак.
— Говори, падла! — прохрипела я.
И действительно почувствовала, что начинаю злиться по-настоящему.
Генрих был явно испуган.
Но, судя по тому, как он сразу же заерзал, это ему нравилось.
— Спрашивай, — произнес он страстным шепотом.
— Раиса часто с тобой забавлялась подобным образом?
— Каждый вечер, когда я не дежурил здесь.
— Почему тебя не было в ту ночь у Раисы? — задала я самый важный вопрос.
Генрих отрицательно покачал головой.
— Ударь меня, — попросил он.
Бить связанного человека…
Да еще по его просьбе…
Такого в моей практике еще не было.
Что же с тобой делать, гад?
Я закрыла глаза и смазала его по физиономии.
Лицо Зайковского расплылось в блаженной улыбке.
— Отвечай, — напомнила я.
— Потому что меня об этом попросили, — хитро улыбнувшись, проговорил Генрих.
Вот собака!
Выторговывает себе новый удар.
— Кто?
Зайковский снова покачал головой.
— Хочешь, я сама назову имя? — предложила я разумный компромисс.
— Не-а, — игриво произнес Генрих.
— Ты только скажешь «да» или «нет», — настаивала я. — Всего одно слово!
— Фигушки, — упорствовал Зайковский. — Сначала врежь мне как следует.
Я потеряла терпение и схватила его за грудки.
— Ты перестанешь надо мной измываться! — громко закричала я, не помня себя от приступа ярости.
Но тут же выпустила его рубашку из рук.
Ведь парню это нравилось.
Вот бы его в гестапо!
Или в наши органы!
Какой бы кайф он словил!
Вечный кайф!
Я собралась с силами и дважды наотмашь ударила его по лицу.
От моего сильного удара у парня лопнула губа.
Теплая струйка крови потекла по его подбородку и устремилась на шею.
Генрих тихонько захихикал.
Наверное, ему было щекотно.
Я вынула платок и вытерла кровь, испачкав ему при этом губы.
Теперь Генрих Зайковский выглядел, как заправский вампир из Богемских лесов.
Он даже слегка застонал от удовольствия.
Похоже, скоро кончит.
Достаточно!
С меня хватит этого театра.
Я наклонилась над ним и прошептала ему на ухо всего одно слово.
И продемонстрировала парню прощальный жест умирающего киллера.
Генрих сдержал свое обещание.
Он ответил:
— Да.
Я со всех ног спешила на встречу с Валентиной Багрицкой.
Кроме естественного желания быть пунктуальной, я вдобавок еще и умирала от голода.
Может быть, в кафе с названием «Итальянское мороженое» есть не только десерт?
Например, какие-нибудь котлетки…
О-о, какая резь в желудке!
Черт, когда же наконец в наших райцентрах начнут торговать на улицах чем-нибудь пристойным?
Какой-нибудь разновидностью «фаст-фуд», например.
Сейчас бы сочный гамбургер или двойной чисбургер с картофелем фри…
Стоп!
Немедленно прекратить этот гастрономический мазохизм! — приказала я себе.
Вот уже виднеется покосившаяся вывеска.
Еще пять минут быстрой ходьбы, и что-нибудь да упадет в твой желудок.
И вообще, надо худеть!
Уже соседка по лестничной клетке, встретив меня как-то, выдает с ехидной усмешкой:
— Милочка, вы так похорошели! А то ходили — худющая! Сейчас — совсем другое дело.
Что в переводе на нормальный человеческий язык означает примерно следующее:
— А ты, мать, располнела, как корова!
…Кафе под названием «Итальянское мороженое» потрясло меня уже на самом пороге.
Когда я распахнула дверь и устремилась внутрь помещения, то должна была с первых же шагов несколько умерить свою прыть.
Мне повстречалось необычное препятствие.
В холле, как раз на проходе в зал, сидел прямо на полу человек.
Воздух на несколько метров вокруг него был пропитан винными парами.
— Не позволю… — бормотал он себе под нос, сжимая огромные кулаки.
Одет мужчина был в дырявые тренировочные штаны и заляпанную жирными пятнами майку.
Я попыталась обойти его справа, потом слева, но пьяница шатался из стороны в сторону, абсолютно перекрывая дорогу вперед.
— Н-никому, н-никому не позволю, — шептал он с уверенностью, которая наблюдается только у очень сильно выпившего человека.
Я огляделась в поисках швейцара.
Или, на худой конец, вышибалы.
Ишь, чего захотела!
Чай, не в Нью-Йорках, не в Парижах!
Действуй своими силами.
Я оценивающе взглянула на живую бормочущую преграду, продолжающую раскачиваться.
Бить его мне не очень хотелось.
И я поступила гораздо проще.
Я просто перепрыгнула через его голову, высоко поджав ноги.
Самое любопытное — что надравшийся абориген даже не заметил моих действий.
— Н-никому, н-никогда, н-ни за что н-не позволю, — продолжал он гипнотически шептать, зациклившись на словах, начинающихся с «н».
На входе в зал я вдруг подумала:
«А как же Валя?»
Тоже будет прыгать через него?
Или беспомощно застынет и станет ожидать чьей-нибудь помощи?
Может, все-таки мне стоит вернуться и переместить препятствие?
Но мне уже бросилась в глаза хрупкая фигурка блондинки за столиком в глубине зала.
Очевидно, Валя пришла раньше, чем вход был перекрыт любителем сражений с зеленым змием.
Драконоборчество в крови у нашего народа.
Вот только победитель оказывается иным, чем в легендах о битвах с чудищами…
— Здравствуйте, Валя, — подошла я к столику. — Надеюсь, я не очень опоздала.
— Нет-нет, — быстро отозвалась Багрицкая.
Я присела за стол, предвкушая обильную трапезу.
— А где меню? — я порыскала глазами по сероватой скатерти.
Валя пожала плечами.
— Может, там, на раздаче?
Она неуверенно ткнула пальцем в сторону стойки.
— Подождете? — попросила я Валю.
Меню действительно оказалось прикнопленным возле самой кассы.
Листок бумаги в рамочке, засиженной мухами, был помечен сегодняшним числом.
Но — прошлого месяца.
— У вас чем кормят? — алчно вопросила я скучающую продавщицу.
Она подняла ресницы и вяло уставилась на меня.
— Закусить, что ли? — решила она уточнить нестандартный в этом заведении вопрос.
Потом посмотрела куда-то под прилавок.
— Хлеб есть, — вздохнула она. — Черный, правда. С помидором. Бутерброд то есть. Будете?
Она протянула руку к раковине с грязной посудой и, выудив оттуда тарелку, бросила на нее «бутерброд».
— Платите, — продавщица назвала цену.
Я с ужасом смотрела на покрывшийся плесенью шматок хлеба и возложенный на него кусок засохшего помидора величиной с ноготь мизинца.
На немытой тарелке отчетливо наблюдались следы чьей-то рвоты.
А на край налип внушительный клок белой шерсти.
По-моему, кошачьей.
Едва сдерживая тошноту, я попросила убрать это куда-нибудь подальше.
— Не выбивать вам? — решила уточнить меланхоличная продавщица.
Я лишь помотала головой.
— Здесь что — только пьют? — с ужасом спросила я у продавщицы.
Она кивнула.
— А как же… как же «Итальянское мороженое»? — со слезами в голосе спросила я.
— Завозят в конце каждого квартала, — с готовностью ответила мне тетка.
Потрясенная до глубины души, я вернулась к нашему столику.
Валя покорно ждала меня.
Девушка изредка поднимала на меня глаза, поглядывая, словно кролик на заторможенного по неизвестным ему — кролику — причинам удава.
