– Мариночка, – сказала мама, обернувшись и положив руку на Маринкину голову, – теперь у тебя есть сестра. Ее зовут Алена.
– Ага, – только и сказала Марина. Она всегда мечтала о сестренке.
Вот таким образом живчик Аленка и стала полноправным членом семьи Ильинских. У девочки был незлой, уживчивый характер, а семейный доход позволял реализовывать прихоти обеих девочек, так что у них почти не возникало повода для ссор. Петр Назарович считался Аленкиным отцом вполне официально, а Илона оформила над девочкой опекунство. На удочерение она не согласилась.
– У тебя есть еще одна, другая мама, – говорила она Аленке. – Только та мама очень молодая. Когда-нибудь она обязательно захочет тебя увидеть, и ты должна ее помнить.
Девочка улыбалась.
– Это большой грех, Петенька, навсегда лишать мать дочери, даже такую мать, – говорила она уже мужу. – Все может случиться, и Нина эта раскается, захочет поучаствовать в Аленочкином воспитании… надо оставить ей шанс.
– Как хочешь, – пожимал плечами Ильинский. – Но записка, которую она мне написала, суд вполне может посчитать официальным отказом от родительских прав. Сама знаешь – не та мать, что родила, а та, что вырастила.
Но Илона сумела настоять на своем. Ласковая Аленка привязалась к названой матери, да и сама Ильинская, будучи строгой женщиной в основном лишь внешне, очень скоро перестала разделять в сердце обеих девочек.
Так они и жили.
* * *
– Понятно? – спросила довольная Аленка.
– Понятно-понятно… красивая история. Прямо любовный сериал, – сказала я.
– Любовный сериал? Обожаю!
– Я тоже, – соврала я. – Значит, вы с сестрой не ссорились почти никогда?
– Не-а, – протянула девочка. – Не из-за чего было.
– А вообще, у нее какие-нибудь недоброжелатели водились? Ну, завистники, там, или враги?
– Нет, – мотнула головой Аленка. – Марина замкнутая была, если не с Лешей время проводила, то больше дома сидела. А как Леху в армию забрили – так она и вовсе к нему почти переехала. Ну, к тете Тоне то есть. Вообще… Это кошмар какой-то, что с Мариной сделали! Если бы я только этого урода встретила! – она сжала кулачки.
– Может, ты хотя бы предположить можешь – кто это был?
– Да нет же!
– Ладно… А тетю Тоню ты хорошо знаешь… знала?
– Откуда? Никто ее из нашей семьи не видел, кроме Маринки. Эта тетя Тоня – «не нашего круга», как мама говорила. Поэтому она и не знакомилась с ней. И я Тоню эту в первый раз тогда и увидела, когда мы гадать собирались. Еле-еле я тогда у Горгоши на всю ночь отпросилась!
– Ага. Еще скажи-ка, деточка, раз Марина часто в Алешином доме бывала – значит, у нее и ключи были от той квартиры?
– Да-а… наверное… Но я не знаю точно.
– А надо бы знать. Это очень важный момент для следствия.
Аленка по-цыплячьи вытянула шею:
– А как это узнать?
– Надо посмотреть в ее портфеле. С которым она в тот день в институт пошла. Этот ее портфель дома сейчас?
Не ответив мне, Аленка вскочила с кресла и понеслась в глубь квартиры. Вскоре она уже прибежала обратно с большим портфелем из дорогой кожи в руках.
– Вот! – Сумка была с размаху водружена прямо на сверкающий дорогой полировкой обеденный стол. Аленка, не мешкая, отщелкнула замок и, ухватив портфель за углы, вытряхнула из него все его содержимое.
На стол шлепнулись две толстые тетрадки с конспектами, высыпались и покатились ручки-карандаши, выпали расческа, тощая косметичка с немудреным содержимым, кошелек… Ключей не было.
– А это что? – Бойкая девчонка уже цепко держала в руках белый с красными полосами фирменный конверт – в такие работники фотоателье кладут готовые фотографии. – Ой, это же фотографии с Лешкиных проводов! Ну, тот день, когда он в армию уходил, как интересно-о! Маринка все собиралась пленку отдать на проявку, да, говорит, руки не доходили! Значит, она ее отдала на днях? И фотки уже напечатали?!
Она живо растеребила конверт. В быстрых пальцах замелькали глянцевые прямоугольники:
– Вот здорово! Тут все! Тетя Тоня, и Марина, и Леша, а вот Егор с Иркой этой его – терпеть ее не могу, подлиза! Классно!
– Позволь-ка, – я бесцеремонно забрала из Аленкиных рук снимки и веером разложила их на столе. Прищурив один глаз, я долго всматривалась в фотографии.
– Боюсь, что ничего особенного тут нет. Обычные фотографии. Никакой загадки, – сказала я наконец.
– Пусть пока так полежат, – Аленка поправила один снимок, чтобы разложенные карточки смотрелись более живописно. – Пусть Горгоша посмотрит!
Затем она быстро покидала вещи сестры в портфель, унесла его обратно и вернулась в комнату.
– Ну ладно, Аленка, я пойду. Ты молодец, все мне рассказала, что знала… Спасибо! Почаще к Марине в больницу заглядывай! Ты маленькая еще, не понимаешь, какое это горе для женщины – потерять ребенка. Тем более от любимого человека…
– Но это же неправда! – вдруг сказала Аленка и даже привстала в своем кресле. Голубые глаза ее под вздернутыми полукружьями белесых бровей выражали осуждение и обиду – как будто ей вдруг надоело терпеть каждодневный обман. – Это неправда!
– Что неправда?
– Что Марина была беременна от Алеши! Вот что неправда! – с досадой выкрикнула девчонка.
Вид у нее был такой сердитый, что я невольно застыла, не дойдя до двери.
– Как не была беременна от Алеши? Да ты что говоришь-то? Почему?! – разыграла я полнейшее изумление.
– Потому что это я беременна от него, – пожала плечами девчонка. – Да! И уже на четвертом месяце!
Это был удар под дых. Мне понадобилось целых полминуты на то, чтобы осознать сказанное ею.
– Так… Замолчать. Сесть. Успокоиться. Собраться. И все рассказать! Мне! Немедленно! – приказала я, придя в себя.
– А мне и нечего скрывать! – захорохорилась Маринина сестренка.
* * *
Когда Алеша Протасов впервые появился в доме Ильинских, ему было пятнадцать, а Аленке – двенадцать с половиной лет. Вообще-то парнишка изначально учился со старшей Аленкиной сестрой в одной школе, но захаживать в этот богатый дом стал только в старших классах – может быть, до тех пор он стеснялся своей латаной одежки и растрескавшегося портфеля с перемотанной синей изолентой ручкой. Когда же Марина с Алешей вступили в юношескую пору, драные джинсы и нарочито застиранные майки стали даже модными – и парень расправил плечи.
Несмело обтирая подошвы дешевых кроссовок об их цветной половичок, он поглядывал вокруг – и вдруг наткнулся взглядом на Аленку: она выглядывала одним глазом из-за палисандрового шифоньера в прихожей. Наверное, девчонка очень забавно выглядела, или, может быть, Алешу тронула ее непосредственность – оглянувшись на Марину, он вдруг показал Аленке язык. А потом свел глаза к переносице и со свистом втянул в себя щеки – получилась такая клоунская гримаса, что Аленка прыснула в кулачок и еще немного высунулась из-за шкафа, чтобы было удобней смотреть.
– Брысь отсюда, – строго, но не зло, приказала ей сестра, беря парня за рукав. Они скрылись в Марининой комнате, оставив Аленку стоять у шкафа. Девочка надулась, но ненадолго: она вообще не умела задумываться о чем бы то ни было долго.
В общем, Маринкин друг, о котором иногда говорилось в доме с тревогой (родителей беспокоило то, что этот мальчик – из неблагополучной семьи), легкомысленной Аленке понравился. Они стали здороваться и перешучиваться при встречах, хоть встречи эти и не были слишком частыми: учителя считали Аленку необыкновенно предрасположенной к изучению языков, и она занималась в другой школе, с английским уклоном.
Алеша не занимал в Аленкиной голове слишком много места: пока еще там теснились детские прыгалки, прикольные мультики, попсовые концерты и одноклассники, которых при первой же возможности надо было во что бы то ни стало сунуть головой в сугроб – девочка росла боевой.
Так продолжалось года два. До тех самых пор, пока повзрослевшая Аленка, сидевшая напротив Алеши на Маринкином дне рождения и от нечего делать рассматривавшая Лешку прямо лоб в лоб (рядом чинно восседали папа с Горгошей), не подумала вдруг, что этот Протасов, в сущности, очень красивый парень.
«Даже очень-очень красивый, – размышляла она позже, уже лежа в кровати. – На какого-то киноартиста похож… На Брэда Питта… или на Бандероса?» Засыпая, Аленка видела перед собой это смуглое лицо в обрамлении смоляных кудрей, с прямым носом и огромными глазищами, в бездонной черноте которых как будто скрывалась какая-то тайна…
Теперь, когда ей уже исполнилось четырнадцать, она вовсю мечтала о «своем» парне – только, чур, непременно особенном, ни на кого больше не похожем! Всякие неприятности переходного возраста вроде прыщей, нервных вспышек, излишней полноты или худобы, Аленку счастливо миновали. Когда она смотрелась в зеркало, то видела перед собой вполне даже симпатичную девицу с аккуратным личиком в форме сердечка, с большими голубыми глазами, полными губками и маленьким вздернутым носиком – очень, надо сказать, видная барышня, особенно если учесть, что она еще и подрастет, и похорошеет… И эта короткая стрижка «под мальчика» ей очень-очень идет…
