То, над чем мы бились полдня, он скромно называл живыми картинами. Видимо, другого названия для подобных представлений пока не существует. По его замыслу, представление должно было начинаться в полной темноте. Добиться этого было нетрудно, так как по ночам, кроме звездного неба и луны, ничто не могло помешать его замыслу.
Постепенно все вокруг заполнялось волшебным светом, одновременно возникала сложная звуковая партитура, соединяющая в себе голоса леса и фантастическую музыку. Голубой дым, стекающий по земле к кромке озера, придавал картине и вовсе нереальный характер.
Мы могли только догадываться, насколько все это должно быть красиво ночью, поскольку репетиция проходила днем.
На прибрежных камнях и по всей поляне в эффектной мизансцене мы должны были, замерев в изысканных и соблазнительных позах, находиться в таком положении не менее трех минут. Будущим зрителям давалось время насладиться живой картиной.
А потом картина должна была стать по-настоящему живой. Мы больше не изображали неподвижные манекены и приступали непосредственно к действию. После нескольких довольно непростых для меня танцев мы сбрасывали с себя полупрозрачные голубые одеяния и преображались в русалок. Из глубины озера поднялся многоступенчатый постамент, на котором мы должны были замереть в причудливых позах в финале представления. Постамент превращался в огненный фонтан, небо озарялось роскошным фейерверком. Все действо сопровождалось музыкой Моцарта. Словом, было сделано все, чтобы доконать потрясенного зрителя.
Наверняка подобное представление на самом деле можно было назвать шедевром. Однако мы настолько вымотались в процессе репетиции, что нам все уже было глубоко безразлично.
— Большое всем спасибо, я вас всех люблю, — наконец-то прогрохотал в мегафон Шурик. И мы в чем были, еле передвигая ноги от усталости, поплелись на обед.
Обед прошел в полной тишине. Ни у кого не осталось сил на разговоры. А после обеда в своих голубых одеяниях мы, словно усталые привидения, разбрелись по комнатам.
До вечера мы были совершенно свободны…
Но мне не удалось насладиться одиночеством. Не успела я принять душ и закурить долгожданную сигарету, как в мою дверь постучали.
Это была Лариса, с которой мы познакомились на вчерашнем ужине, а сегодня на репетиции еще больше сблизились. Ее остроумные реплики чуть не довели меня до нервного истощения.
Лариса была не только остроумна, но и по-настоящему умна, и я еще на репетиции решила поговорить с ней начистоту. Но я не ожидала, что это произойдет так скоро.
— Привет, живой труп, — бросила Лариса, лишь только переступила порог моей комнаты, — агонизируешь?
— Заходи, стойкий оловянный солдатик, — в тон ей ответила я.
Лариса забралась с ногами на кровать, закурила и пустила к потолку несколько ровных колец дыма.
— Давай, спрашивай, — сказала она.
— О чем? — удивилась я.
— Ну ты даешь! У тебя что, на самом деле нет никаких вопросов? Второй день живешь — и ни у кого ничего не спрашиваешь! Так же не бывает! Все девчонки удивляются.
Видимо, я действительно переборщила с конспирацией до полной потери правдоподобия.
— Новенькие — они же как дети! Это почему? А это зачем? А это как у вас называется… А ты, как Штирлиц, ходишь и улыбаешься, — доконала меня Лариса.
— Да у меня минуты свободной нет! — возмутилась я. — В туалет сходить — и то некогда!
— А вот это напрасно, — с серьезной миной сказала Лариса, — если надо — иди, — и сделала вид, что уступает мне дорогу.
И мы в очередной раз за сегодняшний день расхохотались.
— На самом деле у меня действительно тысяча вопросов, — сказала я, отсмеявшись, — и я очень рада, что ты пришла.
— Ну и слава богу, — облегченно вздохнула Лариса.
И мы, усевшись поудобнее и поставив между нами пепельницу, начали болтать, как закадычные подруги.
Лариса была очень симпатичной девочкой, впрочем, то же самое можно было сказать о любой обитательнице заповедника. Но кто-то нравился мне больше, а кто-то меньше. Так вот Лариса мне очень нравилась. Ее бабушка была чистокровной цыганкой, и, видимо, от нее Лариса унаследовала огромные черные глаза, волнистые волосы и белоснежные зубы.
Она с удовольствием отвечала на все мои вопросы и охотно рассказывала о себе. К моему удивлению, ей оказалось двадцать четыре года, хотя на вид невозможно было дать больше девятнадцати. Лариса уже два раза побывала замужем, но мужики ей попадались на редкость пакостные. Последний, привезя ее в Тарасов, тут же нашел себе новую пассию и вместе с ней укатил куда-то в «дальнее зарубежье» на постоянное место жительства. Возвращаться домой Лариса не могла и проявляла чудеса изобретательности в поиске средств к безбедному существованию. Последним таким средством был «секс по телефону», где ее и захомутал Вольдемар. Жизнь в заповеднике Лариса воспринимала как такое же очередное средство. Она надеялась заработать здесь кругленькую сумму, а через год поехать в Москву и поступить в Литературный институт, о чем давно мечтала. Несмотря на то что жизнь ее не баловала, Лариса воспринимала ее как интересное приключение и не впадала в уныние. Кроме того, эта девушка была чрезвычайно сексуальна и каждого мужчину воспринимала как подарок судьбы.
Лариса поинтересовалась моей жизнью, но обманывать ее мне не хотелось, а правду я, по вполне понятным соображениям, рассказать не могла.
— Вопросы здесь задаю я, — довольно удачно отшутилась я и тут же стала спрашивать о вещах, ответы на которые я до сих пор не могла получить.
Прежде всего меня интересовал пресловутый срок договора — «год и один день» — и возможность прекратить его в любую минуту.
— Даже и не думай, — категорически отрицала такую возможность Лариса. — Это здесь железное правило. Больше — пожалуйста, а меньше года — и говорить не хотят. Я сама здесь пребываю десять месяцев и хотела неделю назад свалить в Москву. Думала в этом году успеть на экзамены, они как раз сейчас начинаются. Но ничего у меня не получилось. Так что придется на следующий год поступать. Главное — не дать себя уговорить на второй срок, — многозначительно произнесла она, — а попытки такие будут.
— А съездить на пару дней домой, например? — попыталась я уточнить ситуацию до конца.
— Исключено, — отрезала Лариса. — О чем ты говоришь, если даже письмо домой написать нельзя!
Такое почему-то не приходило мне в голову, но ответ Ларисы заставил задуматься. Видимо, хозяевам было нужно, чтобы девушки считались без вести пропавшими. Совсем как в школе разведки. Но почему? Этот вопрос я Ларисе задавать не стала. Поинтересовалась другим:
— А никто не пытался убежать отсюда?
И по выражению лица Лариса поняла, что попала в точку. Она придвинулась ко мне поближе и перешла почти на шепот:
— Пойдем-ка прогуляемся. Что-то мне не по себе.
Лариса на самом деле была умной девушкой. По-моему, даже умнее меня. Я опять натянула джинсы и майку, и мы, захватив с собой сигареты, отправились на теннисные корты.
Как я и ожидала, на кортах никого не было, хотя они считались среди девушек самым популярным после бассейна местом отдыха. Но, видимо, ни у кого просто не было сил после тяжелой репетиции.
Мы присели на небольшую трибуну и вернулись к теме нашего разговора.
— У нас тут иногда происходят… — начала разговор Лариса. Не находя нужного слова, она на секунду задумалась, затем продолжила: — Довольно неприятные вещи. Мне бы не хотелось тебе об этом говорить, но ты все равно узнаешь. Дело в том, что до тебя в твоей комнате жила одна девушка…
— Как ее звали? — перебила я Ларису.
— Галкой, а что? — удивилась Лариса. И посмотрела на меня внимательно.
— Просто интересно, — успокоила я ее.
— Так вот, — продолжила Лариса, — эта самая Галка приехала сюда месяца на два раньше меня, и поначалу все было нормально. А потом, это уже при мне было, никому ничего не сказав, встала рано утром и ушла в лес… Потом она говорила, что заблудилась, но я думаю, что просто пыталась убежать. Ее привезли вечером. Потом две недели она лежала в медпункте, и к ней никого не пускали. Потом Галя выздоровела, и все опять было как обычно, она смеялась, танцевала… Она очень хорошо танцевала… А в конце зимы ее нашли в ванной с перерезанными венами.
Лариса замолчала. Прикурила другую сигарету.
— Она погибла? — спросила я.
— Нет. Не успела. Баба Маша зашла к ней зачем-то…
— А где она теперь? — спросила я.
— Это единственный случай, насколько я знаю, когда девушку отпустили, не дожидаясь окончания контракта. Шурик сказал, что у нее был нервный срыв. Вольдемар отвез ее на машине.
— В Тарасов?
— Наверное… Не знаю.
В отличие от Ларисы я твердо знала, что в Тарасове Галина не появлялась. Пытаясь сгладить тяжелое впечатление, произведенное на меня ее рассказом, Лариса добавила:
