Не сговариваясь, мы подхватили одежду и, спотыкаясь на сухом горячем песке, побежали к дому.
Возле бунгало стояла двухколесная арба, невозмутимый буйвол, как бы вылепленный весь из горячего асфальта, почесывал о ствол пальмы свои развесистые рога. Около арбы стояли несколько незнакомых нам бирманцев, они что-то шумно обсуждали, почти крича друг на друга своими высокими резкими голосами, но при нашем появлении, как по команде, умолкли.
Полные самых дурных предчувствий, мы поднялись по лестнице наверх.
Дверь в каморку Хагена была распахнута настежь, на полу на белой простыне лежал сам герр Боост. Был он в джинсах и в тельняшке с надписью «Ай эм Чарли», голова его с закрытыми глазами и с судорожно выпяченной бородой была запрокинута, лицо мраморно бледно, кадык непрерывно двигался. Что меня поразило: на ногах у профессора были тяжелые туристские ботинки, такие нелепые после кричащей жары, с которой мы прибежали. Руки профессора Бооста были разметаны по скомканной простыне и повернуты неестественно — ладонями вверх.
— Упал с лестницы? Приступ? — спросили мы с Володей.
Тимофей, присевший на корточки возле Хагена и озабоченно державший пульс, повернул к нам голову и тихо сказал:
— Покусала змея.
Тимофей был деловит и спокоен, как и полагается доктору у изголовья больного, но на Инке (она стояла в отдалении у стола, лихорадочно переливая из стакана в стакан какую-то жидкость) — на Инке лица не было.
«Этого еще нам не хватало», — подумал я, а Володя, с ужасом обернувшись, прошипел:
— Змея? Где, здесь? На втором этаже?
— Мы не знаем, где это случилось, — отозвался Тимофей и, наклонившись, приложил ухо к груди Бооста.
— Его привезли, — прошептала Инка.
Столик, возле которого она стояла, был совершенно похож на больничный; распахнутый докторский саквояжик Тимофея, обломки ампулы, клочки ваты.
— Так надо же в город скорее, — страдальчески морщась, проговорил Володя.
— В таком состоянии нельзя транспортировать, — по-английски сказал ему Тимофей. — Сердце может не выдержать.
— А где укус? — спросил я, подойдя и присев на корточки рядом.
Тимофей молча показал: на предплечье Хагена, много выше браслета часов, темнели две крошечные черточки, вокруг них обозначилась едва заметная припухлость.
— Володя, объясни Тимофею, пожалуйста, по-английски, — сказал я, не оборачиваясь, и Володя осторожно приблизился и послушно присел рядом, — у меня слов не хватает… Может бдаъ, нужно отсасывать? У меня зубы и губы в порядке… Или жгуты наложить?
Володя быстро заговорил.
— Нет, сэйя, — сказал Тимофей, поднимаясь, — это старый метод, ошибочный. Жечь… или как это по-русски?
— Прижигать, — подсказал я.
— Прижигать рану тоже не надо: нейротоксин распространяется очень быстро. Только вакцинация и много, очень много пить.
Инка поспешно подошла со стаканом. Мы подняли Хагену голову, и Тимофей бережно, с ложечки, стал его поить. Но жидкость стекала с губ Хагена, почти не попадая в рот.
— Плохо, — со вздохом проговорил Тимофей. — И мы не знаем точно, когда это случилось, не знаем, какая змея…
— Но вы сказали «нейротоксин»…
— Это видно, — пояснил Тимофей. — Если гоморраген, тогда другой вид… Как это будет по-русски?
— Кровоизлияние, волдыри, — перевел Володя. — О, елки-палки…
— Кончай хныкать, — быстро сказала Инка.
Мы сделали еще одну попытку попоить Хагена, вода вновь заструилась по его шее, и вдруг Хаген, не открывая глаз, пробормотал:
— У меня на часах… селф-таймер… я включил, когда это случилось..
Я повернул руку Хагена: на маленьком циферблате, встроенном внутрь большого, стрелка оттикала пятьдесят минут.
— А какая змея, вы не видели? — быстро спросил Тимофей.
— Коричневая… с желтыми и белыми кругами на боках… очень красивая, Та самая, о которой вы, мой юный друг, говорили…
— Пеламис платурус, — проговорил Тимофей, — а где это было, в воде?
Хаген молчал. Мы долго ждали, с напряжением всматриваясь в его дыхание, но он не произнес больше ни звука, только шевелил, причмокивая, потрескавшимися губами и воду с ложечки пил уже исправно.
Сев рядом на пол, Инка заботливо поила Хагена, а мы трое поднялись и отошли к окну.
— Ну, что будем делать? — спросил Володя, с надеждой глядя на Тимофея.
— Только ждать, — спокойно ответил Тимофей. — Вакцинацию я сделал. Если это пеламис, он будет спать два—три дня, потом ничего.
Тимофей проговорил что-то по-английски, и Володя сконфуженно пробормотал:
— Понятно, понятно.
— Что понятно? — сердито спросил я.
— Возможен паралич дыхательных центров, — перевел Володя.
Судя по тому, что успела рассказать нам Инка, местные крестьяне нашли Хагена в километре от Маумагана, на пустынном песчаном берегу. Впрочем, нашли — не совсем точное слово: они уже давно наблюдали, как он брел, спотыкаясь и падая, и не знали, что предпринять, пока он не свалился уже окончательно. Когда крестьяне приблизились к Хагену, он был еще в сознании настолько, чтобы пробормотать по-бирмански и по-монски слово «змея». Пока буйвол дотащил арбу до нашего бунгало, пока Хагена внесли на второй этаж, профессор несколько раз приходил в себя, силясь что-то сказать, и вновь погружался в забытье. Инка сама нашла место укуса и смазала небольшое пространство вокруг него бальзамом миссис Рузи. При этом кожа действительно как бы закаменела, и из ранки выкатились две небольшие прозрачные капельки — то ли яда, то ли сукровицы. По словам крестьян, Хаген был на берегу совершенно один, ни в руках у него, ни вокруг на песке ничего не было.
— И черт его туда понес одного, — бормотал, не обращаясь, собственно, ни к кому, Володя. — Эти мне западники, ни с чем не считаются. Что хочу, то и ворочу. Хороши мы будем в Рангуне: с беглецом и с покойничком.
Тут Инка не выдержала и возмутилась.
— Ох, как ты начальства боишься! — сказала она, ожесточенно перемешивая в тазу лед. — Человек, можно сказать, со смертью борется, а у тебя одна забота: что о тебе скажут в Рангуне. Да не волнуйся, ничего не скажут: несчастный случай — и только. Ведь не ты же его укусил!
Володя хотел что-то возразить, но из комнаты Хагена послышался голос Тимофея:
— Сэйяма, можно мокрое холодное полотенце, пожалуйста?
— Сейчас, Тимофей, сейчас, миленький!
И Инка убежала.
Помолчав, Володя вновь завел свою песню:
— Нет, ты подумай, достукался все-таки! Никакой не случай, а именно достукался! Знал бы я — не купался бы с тобой, а сидел бы вот тут и держал бы его, дурака, за бороду.
Мне мешала какая-то смутная мысль, я не мог ее даже для себя сформулировать.
— Достукался? — машинально переспросил я. — А почему ты говоришь «достукался»?
— Ну как же! — обретя слушателя, вскипел Володя. — Как боялся человек змей, спал и видел их, проклятых, фотографии на ночь рассматривал — и все равно полез на рожон!
— Постой, постой, — сказал я, — никак не пойму. Объясни поподробнее.
— А чего тут не понимать? Скажем, я акул, к примеру, боюсь, сплю и вижу, как она меня жрет, брюхо белое, ротик ижицей… тьфу, мерзость! Да еще и не сожрет до конца, оставит одну ногу, к примеру… Так скажи ты мне: стану я лезть на рожон, заплывать далеко? Да лучше повеситься А сожрет меня акула — можешь смело говорить: поделом тебе, гражданин Левко, достукался.
— Подожди, — остановил я его. — Так ты хочешь сказать, что Хаген намеренно заплыл далеко… в смысле…
Разинув рот, Володя уставился на меня и не сказал ничего. Я тоже ждал от него продолжения. В таком положении и застала нас вошедшая Инка.
— Лучше ему, пьет! — радостно сказала она. — Много пьет! И смотрит! А что это с вами?
— Скажи, пожалуйста, Инна, — начал я издалека, — ты бы стала гулять по пляжу в туристских ботинках?
Инка медленно опустилась в кресло, а Володя, наоборот, так и подскочил:
— Опа! — завопил он. — Ребята, все ясно! Опа!
— Что ты все шумишь, — с досадой сказала Инка. — Тимофей сказал, что он сейчас заснет, а ты «опа, опа»!
— Ребята, — сатанинским шепотом захрипел Володя, — ребята, он ходил в какое-то змеиное место!
— Правильно, — сказала Инка, — я тоже так подумала, то есть не подумала, а что-то в подсознании такое… И еще, знаете, он был в резиновых перчатках.
Тут уж оба мы подпрыгнули.
— Как в перчатках? — возмутился я. — И ты сразу нам об этом не сказала?
Инка пожала плечами.
— Что ж вы думаете, его так в перчатках и привезли? Не было на нем никаких перчаток. Это мне сейчас в голову пришло, а тогда я просто подумала: руки у него как-то странно пахнут, резиной.
— Я ж и говорю! — взвился Володя и тут же перешел на шепот: — Я ж и говорю: не бывает таких совпадений. Чтобы человек боялся змей и на змею нарвался? Простите великодушно, в мире все увязано!
